Эльвира Барякина - Князь советский

– До революции только подлец мог стыдиться пролетарского происхождения, а после семнадцатого года только подлец мог отказаться от истории своей семьи! Мой прапрадед погиб на Бородинском поле, дед оборонял Севастополь, а отец командовал крейсером – как я могу отречься от них?

Элькин поскреб подбородок.

– Из квартиры вас тоже выселили?

Белов скорбно кивнул.

– Нам велели освободить комнату в течение суток. И никому нет дела до того, что шестеро детей окажутся на улице.

Элькин долго кому-то звонил, ругался и уговаривал.

– Перебирайтесь в Салтыковку – это дачный поселок к востоку от Москвы, – сказал он Белову. – У моего приятеля там дача: правда, она нетопленная и неприбранная. Я поищу вам переводческую работу, чтобы вы могли прокормиться.

Когда граф ушел, Элькин достал из ящика стола початую бутылку коньяку и сделал большой глоток.

– Сволочи! – ругнулся он. – Ведь они губят Россию – под корень вырезают все самое лучшее, что у нас есть! Ох, я не представляю, на что будут жить Беловы, когда я уеду.

– Вы собрались закрыть «Саванну»? – испугалась Нина.

– Это не я, это жилищная комиссия. Ко мне уже приходили на этот счет и сказали, что я не имею права занимать целый особняк. У большевиков, может, и нет конкретных планов по развитию страны, но они нутром чуют, что если у населения не останется иного источника дохода, кроме государства, то разрушение их системы будет никому не выгодно. Вот они и душат всех, кто хочет и может зарабатывать самостоятельно! Они не забирают все сразу: они отрезают по кусочку – чтобы мы истекали кровью и привыкали к боли. А потом уже становится без разницы.

Нина ошеломленно смотрела на Элькина: если «Московская саванна» закроется, то у нее не будет возможности встретиться и помириться с Климом.

– Куда же вы поедете? – спросила она.

– На родину, в Крым. Там хорошо: горы и солнце. Идешь по пляжу, а волны шипят, как шампанское…

– Но, может, все-таки побороться с жилищной комиссией? Люди заступятся за вас! Вы нужны им!

Элькин грустно покачал головой.

– Никто не будет сражаться за меня. Сокнижники – это законченные индивидуалисты. Мы же все умные и ценные – хотя бы для самих себя, и никто из нас не готов подставлять свою драгоценную голову под солдатский приклад. В случае опасности мы либо убегаем, либо погибаем. Мы не львы – мы жирафы: несуразные, заметные… однако ж способные дотянуться до определенных вершин.

– А я бы все-таки повоевала за место под солнцем! – сказала Нина.

– Не стоит. Время «Московской саванны» еще не пришло. Когда-нибудь она возродится – но, наверное, не на нашем веку.

«Книга мертвых»

Судьба точно насмехается надо мной. Раньше я месяцами бился, чтобы добыть хоть какие-то сведения о Нине, а теперь мне почти каждый день рассказывают о ней.

Она устроилась продавщицей в «Московскую саванну», и Элькин в полном восторге от моей бывшей супруги:

– Как такое существо могло сохраниться в Советской России?

Элькина умиляет то, что Нина элегантна и нарядна, как московские барыни дореволюционной поры, и что она не коверкает речь новомодными сокращениями.

– Мозги, мистер Рогов! Мозги – вот что главное в женщине… ну, помимо всего прочего.

Я пытаюсь прекратить его излияния, но Элькин не унимается:

– Да я не претендую на нее! Куда мне тягаться с ее мужем-миллионером? Просто здоровый мужчина все время размышляет о половом вопросе. И не делайте вид, что вы выше и чище меня! Просто вы лицемер, а я открыто говорю, что думаю. Вы ведь знакомы с ней?

– Нет, – отвечаю я. – И не собираюсь знакомиться.

Элькин только смеется надо мной.

– Я же видел, как она входила к вам в квартиру. Зелен виноград, да? Видит око, да зуб неймет?

Я делаю все, чтобы «око» ничего не видело – не только мое, но и Киттино. По моему указанию Африкан сделал новую калитку в заборе на заднем дворе, и теперь мы выходим на улицу через нее. Кроме того, я велел ему все время держать ворота запертыми, чтобы посторонние (то есть Нина) не могли пробраться к нашему подъезду.

Я не понимаю, что у нее на уме. Ей скучно и в отсутствии мужа она решила поразвлечься со мной? Или ее интересую не я, а Китти, и она ждет подходящего случая, чтобы забрать ее?

Галя тоже теряется в догадках. Она спросила меня: «А ты знаешь, что женщина, которая приходила к тебе, работает у Элькина?»

Я сказал, что меня не интересуют сплетни о соседях, но Галя не только не успокоилась, но и начала подозревать меня в «измене». Она каждый день как бы невзначай расспрашивает у домашних, куда я ходил в ее отсутствие, и подслушивает под дверью, если я говорю с кем-то по телефону.

Все это тянется уже несколько недель, и у меня такое чувство, что весь дом находится под напряжением. Я молюсь, чтобы Нина оставила меня в покое, но моя просьба к Небесам звучит в высшей степени нелепо: мы с ней не видимся, и на самом деле она не вторгается в мою жизнь.

Проблема во мне: я знаю, что Нина где-то рядом, и это сводит меня с ума.

Как мне быть? Съехать от Элькина я не могу, равно как и запретить Нине появляться в «Московской саванне». Единственное, что я в состоянии сделать, это попросить Галю, чтобы она забирала моего ребенка к себе, пока я хожу на встречи и заседания. Так Китти, по крайней мере, не встретится с Ниной.

Тата, конечно, дурно влияет на нее, но мне приходится выбирать меньшее из двух зол.

Вожатый Вадик пообещал Тате, что если она станет активной общественницей, летом ее примут в пионеры и возьмут в туристический поход.

Тата сроду нигде не была, кроме Москвы, да и то только там, куда можно было дойти пешком – мать не давала ей денег на трамвай.

А туристический поход – это целое путешествие! Сначала все садятся в грузовик с открытым кузовом, потом с песнями едут по улицам, а потом идут с рюкзаками в неведомые дали – может, до самых Мытищ.

Тата заранее изнывала от нетерпения и счастья.

Она записалась в тройку по ликвидации неграмотности – вместо мальчика, заболевшего туберкулезом. После уроков члены тройки должны были обходить дома и записывать на курсы Ликбеза тех, кто не умеет читать и писать.

Тата боялась стучаться в чужие квартиры, но врала девчонкам, Джульке и Инессе, что ее колотит не от страха и смущения, а от холода – с утра термометр показывал двадцать градусов мороза.

Шапка у Таты была хорошая, перевязанная из старого свитера, а вот пальтишко было курам на смех – его сделали из плюшевого коврика с белочками, и за этих белочек Тату нещадно дразнили.

Рейд с самого начала не задался: в одном доме их обругали матом; в другой они не попали, потому что во дворе была злая собака; а в третьем домработница велела им подождать, пока она сбегает в нефтелавку, и они два часа зря просидели на лестнице.

Когда домработница вернулась, к ней пришел пожарный, и эти развратники прямо при детях начали целоваться.

Джулька ткнула Тату в бок:

– Скажи им что-нибудь!

– Знаете ли вы, что в двадцатом году на тысячу человек у нас было 645 неграмотных? – запинаясь, произнесла Тата. – А сейчас только 456!

– Знаете ли вы, где дверь? – притопнул на нее пожарный и выгнал девочек на улицу.

Джулька треснула Тату по голове.

– Все из-за тебя!

Над бульваром сгущались сумерки; из-за деревьев доносились звуки духового оркестра – несмотря на мороз на Чистопрудном катке было полно народу.

– Ну что, идем дальше? – спросила Тата, клацая зубами.

Джулька переглянулась с Инессой.

– Кажется, Дорина говорила, что не боится одна ходить по квартирам. Было дело?

– Было!

– Как «одна»?! – опешила Тата. – Вадик сказал, что мы должны действовать заодно!

– Ей слабо! – презрительно фыркнула Инесса. – Она и в походе небось струсит, а ночью станет проситься к мамочке.

– Я не струшу! Я могу пойти одна!

– А вот мы сейчас и проверим, – пропела Джулька. – Видишь дом с башенкой? Иди и узнай, есть ли там неграмотные жильцы!

Тате ничего не оставалось, как втянуть голову в плечи и поплестись навстречу своей гибели.

У ворот Тату встретил дядька с рыжими усами щеточкой.

– О, я знаю, кто тебе нужен! – сказал он, когда Тата объяснила ему, что ищет неграмотных. – Пойдем, я тебя провожу до подъезда. Поднимайся на второй этаж, и там всего одна квартира – не заблудишься.

Тата чувствовала себя дура-дурой. Хорошо еще у нее была бумажка с речью, которую надиктовала Джулька, – иначе бы Тата не смогла связать двух слов.

Она позвонила в квартиру, дверь открылась, и Тата, не смея поднять глаз, принялась разбирать собственные каракули:

– Здравствуйте… э-э… товарищ жилец! Мы… пред-ста-ви-те-ли… бригады по… Ну в общем, ладно… Какая у вас профессия?

Тата взглянула на жильца… и обомлела.

– Профессия – журналист, – ответил дядя Клим, улыбаясь.

– Вы грамотный? – по инерции прошептала Тата.

– Нет, конечно! – раздался с лестницы ехидный голос рыжеусого дядьки. – Мистер Рогов, я ее к вам нарочно направил, чтобы она вас читать и считать научила!

Тата готова была провалиться сквозь землю.

– Извините… Я просто хотела узнать, не нужна ли кому-нибудь помощь в освоении азбуки.

– Тата пришла! – раздался восторженный крик Китти.

Она вылетела на площадку и обняла ее.

– В гости зайдешь? – спросил дядя Клим.

«Мама прибьет меня, если узнает, что я без спросу ходила к Роговым», – обреченно подумала Тата, но все-таки перешагнула через порог.