Эльвира Барякина - Князь советский

Copyright © 2015 Эльвира Барякина

* * *1.

Климу Рогову,

неблагодарному мерзавцу, которого я зря пригрел на своей груди

От Фернандо Хосе Бурбано,

его начальника и хозяина этой чертовой радиостанции, пропади она пропадом!

ПО ПОВОДУ

твоего подлого увольнения по собственному желанию

28 сентября 1927 г.

Китайская Республика

г. Шанхай

Примечание секретаря-машинистки О. Харпер: Извините, Клим, я печатаю то, что диктует босс.

Неблагодарный мерзавец!

Ты не имеешь права увольняться с моей замечательной радиостанции и ехать к черту на рога, то есть в Советскую Россию! Ты наш лучший ведущий, и без тебя у нас будут большие проблемы с рекламой, а мы только что заключили контракт с ребятами, которые производят таблетки «Успокоин». Я обещал, что ты сделаешь им конфетку, а вместо этого ты сделал ноги, за что я тебя ненавижу и проклинаю, чтоб ты пропал!

Учти, что назад я тебя не приму, даже если ты приползешь на брюхе и будешь просить прощения целый год.

Объясни мне, какого черта тебе надо в твоей сумасшедшей стране? Ведь ты едва уехал оттуда после революции! Ведь там правят большевики, которые не чтут Бога и отбирают частную собственность у добрых коммерсантов!

Если ты просто сбрендил, купи себе «Успокоин» – ребята дадут тебе скидку по знакомству. А если ты сознательно дуришь, то, надеюсь, большевики повесят тебя на ближайшей осине.

Твой друг Фернандо

2.

Моему начальнику, другу и хозяину этой чертовой радиостанции

Фернандо Хосе Бурбано

От неблагодарного мерзавца

Клима Рогова

По поводу моего увольнения

29 сентября 1927 г.

Китайская Республика

г. Шанхай

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

Дружище, не сердись на меня: я просто делаю то, что должен.

Моя жена попала в беду: большевики вывезли ее в СССР, и ей там грозит смертельная опасность. Я доподлинно знаю, что советская политическая полиция, ОГПУ, хватает вернувшихся на родину белогварейцев и отправляет их в лагеря где-то далеко на севере. Чекистов не интересует, виноват человек или нет – они «нейтрализуют» его на всякий случай, так что я должен попытаться спасти Нину.

Мне наперед известно, что ты скажешь: «Такие дамочки приносят мужчинам одни несчастья». Безусловно, ты прав: возвращаясь в Советскую Россию, я сам рискую попасть в лапы ОГПУ – ведь я такой же белогвардейский эмигрант, как и моя супруга. И даже если я верну ее, я не надеюсь на мирную семейную жизнь – Нина с ее страстной душой и напористым характером не приспособлена к этому.

Как бы объяснить, чтобы ты все понял и не обижался на меня?

Допустим, ты решил привести свой особняк в приличный вид и вложил в эту затею десять тысяч. Грузчики привезли театральную люстру на цепях и оставили ее в вестибюле – в разобранном виде; рабочие вырыли котлован для бассейна, и теперь у тебя на заднем дворе громадная яма, на дне которой стоит дождевая вода и разводятся комары. Рам в окнах нет, камин не работает, и вот уже полгода ты ужинаешь не дома, а по ресторанам и друзьям – потому что в твоей кухне и столовой все разворочено.

Бросишь ты свою затею? Нет, конечно! Ты зашел слишком далеко и уже не в состоянии повернуть назад. К тому же перед твоими глазами стоит дом твоей мечты – и тебе отчаянно хочется жить именно там.

Нечто подобное испытываю и я. Мы познакомились с Ниной десять лет назад, в 1917 году, когда я приехал в Нижний Новгород за папенькиным наследством. Всю свою взрослую жизнь я прожил за границей и чувствовал себя молодым и талантливым избранником богов – ты можешь мне не верить, но я считался одним из лучших журналистов в Аргентине. А потом оказалось, что я еще и богат, как падишах, – отец оставил мне приличное состояние.

И вот представь: я пожертвовал всем, что у меня было, ради прекрасных Нининых глаз. Когда большевики взяли власть в России, все советовали мне вернуться в Буэнос-Айрес, но я решил, что моя любовь важнее и денег, и журналистской славы. Я не мог взять Нину с собой – ей не давали визу, и мне пришлось остаться в стране, в которой полыхала гражданская война. И хоть я потерял состояние и аргентинский паспорт, нажил немало шрамов и насмотрелся на такое, что и в страшном сне не привидится, я ни о чем не жалею.

Мне досталась роскошная, единственная в своем роде женщина, ради которой стоит лезть к черту в зубы. Рядом с ней я чувствую себя живым.

У каждого свои сокровища, Фернандо. Ты готов рисковать ради прибыли, а мне просто лень добывать золото или создавать торговые империи. Если я что-то делаю, то ради своей жены и маленькой дочки. Извини, вот такой у меня недостаток.

Пожалуйста, не отговаривай меня. Да, мы с Ниной разругались в пух и прах; да, наши отношения зашли в тупик и я не вижу из него выхода. Но мне уже поздно идти на попятную.

Твой друг, соратник и сотрудник,

Клим Рогов

3.

Климу Рогову

От Фернандо Хосе Бурбано

По поводу твоей *** объяснительной записки

Китайская Республика

г. Шанхай

Примечание секретаря-машинистки О. Харпер: Там, где стоят звездочки, мистер Бурбано выражался нецензурно. Извините, если что не так.

Катись к чертовой матери, ты ***, ***, чтоб тебя ***!

Слушай, если ты вернешься живым из СССР, давай сделаем радиоспектакль по мотивам твоих похождений? Публике, наверное, понравится. Если ребята, которые делают «Успокоин», к тому времени не разорятся, мы привлечем их в качестве рекламодателей.

Ты будешь рассказывать, как за тобой гонялись *** большевики, а во время рекламных пауз посоветуешь слушателям принимать таблетки от нервов.

В общем, записывай все, что с тобой будет происходить, а если тебя там начнут убивать, ты выкрои минутку и отправь свои рассказики нам, а мы пустим их в эфир.

Если тебе потребуется заупокойная служба, телеграфируй. Ты хоть и не католик, а православный ***, я за тебя помолюсь и сделаю все, как надо.

Твой друг Фернандо

1.

Окно в комнате, которую занимала Нина Купина, было забрано тонкими красными рейками, сложенными в затейливый узор. Когда-то тут жила супруга важного китайского чиновника, и деревянное кружево на ее окне служило символом успеха и процветания.

Но для Нины это был символ тюремной решетки. С тех пор, как большевики привезли ее сюда, ей не разрешали выходить за пределы усадьбы, и вот уже два месяца как ее мир сузился до внутреннего двора с заросшим прудом и высокой каменной стеной.

Официально здесь жил ученый-востоковед; неофициально это была штаб-квартира советской агентуры, присланной в Пекин для организации восстания рабочих и создания нового очага Мировой революции.

Несмотря на ранний час вся усадьба была на ногах. Взад-вперед бегали сотрудники; на земле, посреди луж, валялись забытые вещи и бумаги.

Нина в тревоге разглядывала автомобили, стоявшие у ворот: дверцы их были распахнуты, и девчонки-стенографистки торопливо пихали внутрь узлы и чемоданы.

Значит это было правдой: из Москвы пришел приказ об эвакуации.

С утра стояла влажная жара, но Нину сотрясал озноб. Если большевики уедут, что станется с нею? Она страстно надеялась, что они ее отпустят или попросту забудут о ней – и тогда она сможет разбить красную решетку на окне и выбраться отсюда.

В последнее время советские работники жили как на пороховой бочке: революция в Китае не задалась, советское полпредство было разгромлено, а местных коммунистов казнили без суда и следствия. Их отрубленные головы выставляли на городских площадях – в назидание народу.

К августу 1927 года стало окончательно ясно, что дело проиграно. Большие города контролировали белые колонизаторы и местные бандиты-генералы, а нищие крестьяне интересовались делом социализма не больше, чем погодой в Австралии.

Москва потратила огромные средства на пропаганду и гражданскую войну в Китае, и поражение на Дальнем Востоке означало для советского правительства крушение всех надежд. Кто-то должен был ответить за случившуюся катастрофу, и агенты, работавшие в Пекине, оказались зажатыми между двух огней: с одной стороны, их поджидали китайские полицейские с кривыми мечами, а с другой – строгие товарищи по партии.

Что и говорить – возвращаться в СССР было страшно.

На крыльцо вышел Борисов, инструктор по партийной работе, и Нина невольно вздрогнула. Напиваясь, этот негодяй всегда ломился к ней в комнату: «Давай займемся классовой борьбой!», и она спасалась только тем, что устраивала у двери баррикаду из мебели.

К Борисову подбежали какие-то люди и они вместе принялись разглядывать разложенную на капоте карту.

«Лишь бы обо мне не вспомнили!» – молилась про себя Нина.

Полгода назад она случайно оказалась на одном пароходе с советскими агентами и вместе с ними угодила под арест. Китайские власти не стали разбираться, кто из них красный, а кто белый – все русские были для них на одно лицо, и их скопом отвезли на суд в Пекин. От казни их спасло только то, что большевики дали судье огромную взятку и тот выпустил подсудимых из-под стражи.