– Не до такой степени, чтобы стоило вызывать еще одну драму. Мне показалось тогда, в тот вечер, что вы не любите друг друга, маркиз и вы. Я не хочу, чтобы все эта вражда обострилась. На самом деле, меня больше всего печалит вид этого неподвижного молчащего колокола. Колокола, которого больше никто не услышит.
Не сознавая того, она положила ладонь на руку своего молодого собеседника, который вздрогнул от этого легкого прикосновения и нагнулся, чтобы лучше разглядеть ее золотистые глаза, наполнившиеся слезами.
– Не одна вы грустите об этом. Тут много в округе таких, кто жалеет, что не слышно колокола заблудших.
– За… заблудших?
– Много веков подряд в сильные снегопады, в туман и в бурю он подавал весть тем путникам, кто сбивался с дороги в здешних местах. Эта часовня построена в честь святого Христофора, покровителя больших дорог и идущих по ним. Маркиз не имел права закрывать часовню.
– Так почему же здешние жители его не принудили вернуть ее церкви?
Жан отвернулся и, скрестив руки на груди, обвел взглядом эти пустынные места.
– Поскольку, хотя он и небогат и все его достояние – готовый обрушиться замок, они его еще боятся. А кроме того… потому, что о Лозаргах поговаривают недоброе. – Он вдруг обернулся к Гортензии и взял ее за плечи: – Вы непременно должны здесь остаться?
– Думаю, что да…
– Ну да, конечно! И все же мне бы так хотелось быть уверенным, что вы далеко отсюда!.. Вы не созданы для здешнего края…
Он выпустил ее в то самое мгновение, когда она чуть не прильнула к нему сама, подталкиваемая чем-то, что было сильнее ее. Внезапно она осознала это и, устыдившись, тонким робким голосом произнесла:
– Все же спасибо, что вы предложили открыть для меня эту дверь… С тех пор как я сюда приехала, вы первый, кто действительно постарался сделать мне приятное…
– Разве Годивелла не относится к вам хорошо?
– Что вы, что вы!.. Она очень добра ко мне, очень внимательна… но не до такой степени, чтобы навлечь на себя гнев маркиза.
– Ее можно извинить. Конечно, она время от времени брюзжит и ворчит на него, но побаивается. И потом… она его любит!
– А разве это возможно?
– Любить Фулька де Лозарга? – Какое-то время он молчал, потом с глубочайшим вздохом, словно исходящим из самой глубины его души, подтвердил: – Да. Возможно. Ужасно представить себе, как это возможно. Мне известна по крайней мере одна женщина, которая умерла оттого, что слишком его любила…
– Госпожа! – послышался с высоты замкового холма голос Годивеллы, прервав на полуслове вопрос, чуть не слетевший с уст девушки. – Госпожа! Мадемуазель Гортензия! Соблаговолите сейчас же подняться.
Без малейшего следа былой меланхолии Жан, Князь Ночи, повернулся к ней и помахал своей черной шляпой.
– Не кричи так громко, Годивелла! Не сожру я твою госпожу! Возвращаю ее тебе… целую и невредимую! Вам лучше вернуться, – добавил он, обращаясь к Гортензии. – Скоро спустится ночь, а меня не очень любят встречать здесь.
Она попыталась удержать его.
– Я вас еще увижу?.. Мне бы так хотелось, чтобы мы стали друзьями! Мне так необходим друг!
Он уже нахлобучил свою необъятную шляпу и собирался удалиться, но внезапно склонился к ней.
– Я стану вашим рыцарем, вашим слугой, если понадобится, Гортензия, и вы можете меня позвать всякий раз, как я вам буду нужен. Но не думаю, что когда-нибудь стану вашим другом!
– Ах!.. Но почему? – в отчаянии взмолилась она.
Он наклонился еще ниже, почти коснувшись своим носом носа девушки, и она ощутила на лице его горячее дыхание.
– Потому что ваши глаза слишком прекрасны!
Мгновение спустя он уже был далеко, унося с собой всю свою теплоту и силу. Охваченная неожиданным, непонятным ей самой чувством, девушка сложила руки рупором и крикнула:
– Но как вас позвать… если вы мне понадобитесь?
– Когда зарядит «косой злыдень», ветер с запада, выкрикните мое имя! Всегда найдется кто-то, кто вас услышит…
– А если…
Но он уже исчез. В ущелье раздавались только крики Годивеллы, требующей, чтобы Гортензия вернулась в дом. Впрочем, последняя и сама не имела охоты задерживаться. Несмотря на теплую одежду, она уже продрогла, ощущая тот же странный холод, что и в день прибытия в Лозарг. Этот холод шел изнутри, словно бы, покидая ее, повелитель волков унес с собой весь жар ее крови… И все же, возвращаясь в замок, она уже не чувствовала себя такой одинокой. Это ее новое ощущение никак не было связано с присутствием Годивеллы, поджидавшей ее на пороге, скрестив руки на своем синем фартуке и воинственно поглядывая в ту сторону, где исчез повелитель волков.
– Сразу видно, – заворчала она, тряся головой, так что кисточки на чепце закрутились как мельничные крылья, – сразу видно, что хозяина нет в доме. Иначе этот негодяй не позволил бы себе околачиваться здесь!
– Вы уверены, что он боится вашего хозяина? И к тому ж дорога принадлежит всякому. А что касается часовни, то она – господня, даже если маркиз считает, что имеет на нее права и может запрещать другим в нее входить!
Годивелла с подозрением уставилась на нее.
– Ну вот, вы опять за свое?.. Ишь как надулась. Да знаю я, что он ничего не боится, наш волчий пастух! Это другие прочие его побаиваются. Вы думаете, водиться с дьявольскими созданиями – христианское дело? И разговаривать с ними, заставлять их себе служить?
Она стала быстро креститься, закрывая дверь прихожей с такой основательностью, как если бы Жан, его волки и все черти ада вот-вот собирались вторгнуться в замок.
– Да оставьте же дьявола в покое, Годивелла. Волки – создания божьи, как и прочие животные. Великий святой Франциск Ассизский тоже говорил с ними, – наставительно заметила Гортензия, сама удивившись тому, что встала на сторону зверей, которых так боялась. – Жан их кормит, после этого почему бы им его не слушаться? Поморите голодом ищеек нашего фермера, увидите, какими они станут злыми!
Искоса взглянув на девушку, Годивелла нахмурилась:
– Поглядеть на вас, так подумаешь, что этот здоровый повеса весьма преуспел?
– Он меня выручил из затруднительного положения. Он мне помог. Это уже немало, и я не имею никаких причин быть неблагодарной… Кстати, поскольку вы его так хорошо знаете, не могли бы вы, Годивелла, объяснить мне, кто он, собственно, такой?
– Если он не взялся сам вам все растолковать, то на меня рассчитывать нечего!
И с величественностью большого военного корабля, возвращающегося в порт, распустив все паруса, Годивелла направилась в кухню. Дверь за ней захлопнулась, ясно давая понять, что на сей час досужим разговорам пришел конец.
Решив, что благоразумнее оставить ей время избыть свое раздражение, Гортензия повесила рыжий плащ на вешалку и поднялась в свою комнату. Она пошевелила угли, подбросила два новых полена, сняла толстые башмаки и поставила их сушиться, а затем, скользнув маленькими ступнями в ковровые домашние туфли, подошла к своему миниатюрному секретеру и устроилась за ним, впервые испытывая приятное чувство, что вернулась домой и что здесь ей хорошо.
Она зажгла свечи, открыла тетрадь, взяла перо, очинила его, обмакнула в чернила и принялась за первую страницу дневника с мирным удовольствием человека, для которого писание неизменно является счастливым занятием.
Воскрешая в памяти и под пером первые минуты своего пребывания в Лозарге, она потеряла счет времени. Пять больших страниц были уже заполнены высокими правильными строками, когда кто-то поскребся в дверь. На ее приглашение войти появился Пьерроне.
– Ужин подан, госпожа! Тетушка просит вас спуститься, не мешкая. Яичница с сыром – это не так вкусно, если не горячо. А что до господина Гарлана, он вас уже ждет!
– Где же? – спросила, внезапно встревожившись, Гортензия.
– Ну… да в зале же, чтоб ее! Тетушка сказала так: ежели господина маркиза нет, это не значит, что все будет не так, как если бы он был!
– Боже милосердный! Я буду ужинать один на один с учителем?..
– А то как же! А вам бы хотелось в кухне?
– Еще бы! А впрочем… надо покончить с этим побыстрее. Иду!
Поправив прическу и надев приличествующие случаю туфли, она спросила себя, не является ли то, что ее заставляют ужинать в ледяной зале в обществе человека, не внушающего ей никакой симпатии, своего рода местью со стороны Годивеллы. И решила удостовериться в этом. Спустившись на первый этаж, она направилась прямо в кухню, где обнаружила оскорбленную даму, занятую перемещением со сковороды на блюдо достославной яичницы, в меру поджаристой и ароматной.
– Вы сердитесь, Годивелла?
– Я? Да ради всех святых в райских кущах, с чего бы мне сердиться?
– Вы только что были не слишком довольны мной, вот я и подумала! Вы заставляете меня ужинать в одиночестве с господином Гарланом, когда мне так нравится есть здесь!
– Когда господин маркиз отдает приказание, я делаю, как он велит, даже когда его нет, – сурово ответствовала Годивелла. – Но не вбивайте себе в голову всякие глупости: если я сказала, что негоже волчьему Жану кружить вокруг нас, то потому, что это может навлечь на вас неприятности от вашего дяди. Что до господина Гарлана, никто вас не неволит занимать его беседой. Теперь же идите в залу! А то все будет несъедобно…
Никогда ужин не был ни таким молчаливым, ни скоротечным. Отвесив Гортензии глубокий поклон, Эжен Гарлан, верный своим привычкам, посвятил всего себя содержимому собственной тарелки, предоставив девушке полную свободу предаваться грезам. И только когда Пьерроне принес сладкий пирог с ревенем, библиотекарь-наставник счел себя обязанным уделить несколько мгновений светским условностям. Он тщательнейшим образом вытер губы, два-три раза кашлянул, прочищая горло, а затем, нацепив на свою остренькую физиономию самую любезную из своих улыбок, проблеял:
– Ваш дядюшка, вероятно, сообщил вам, мадемуазель, что на меня возложена обязанность восстановить во всей полноте историю вашего семейства?..
"Князь Ночи" отзывы
Отзывы читателей о книге "Князь Ночи". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Князь Ночи" друзьям в соцсетях.