Малькольм передал мне часть своих обязанностей, и теперь я закупала историческую литературу, политические книги и книги по социологии. Я также заняла пост главного организатора торжественного вечера. К нам почти каждый день поступали звонки от желающих купить билеты, но мест уже не осталось, а еще с нами связывались из различных торговых точек. Менеджеры рекламировали услуги своих компаний, в которые входили ужин из трех блюд, дегустация вин, мастер-класс по выпечке хлеба, массаж и косметические процедуры, причем совершенно бесплатно. Сами по себе эти подарки не помогали погасить долг, оставшийся даже после выручки за билеты, но мы организовали анонимный аукцион, где люди, по идее, должны были заплатить втридорога. По крайней мере, мы на это надеялись. Наши постоянные клиенты являлись нашим последним шансом.

Несмотря на удивительные истории, которые мама с папой рассказали мне об Эвелин, они так и не приходили в «Книги Просперо». Я приглашала их на литературные вечера, встречи книжных клубов, даже на кружок вязания крючком Лючии. Я предложила папе стать моим советчиком в недавно открывшемся историческом книжном клубе. Хоть он и прислал мне на почту список книг, которые, по его мнению, подошли бы под формат клуба, он не посещал сами встречи. Мама же всегда оказывалась занята – бегала сначала по домам своих клиентов, а потом по антикварным лавкам и магазинам светильников.

– Как только закончу с этим проектом, обязательно заскочу, – обещала она, а затем подписывалась на новый проект, едва закончился старый, из страха, что небольшой перерыв перерастет в полноценный выход на пенсию. Чего она, разумеется, не хотела.

Мама твердила, что у нее не хватает времени, но я прекрасно понимала истинную причину ее нежелания приходить в «Книги Просперо» – она боялась, что магазин хранит в себе слишком много воспоминаний об Эвелин или, наоборот, слишком мало.

Но наш торжественный вечер не был посвящен Эвелин, Билли или даже мне. Он был посвящен тем, кто хотел спасти магазин от упадка.

* * *

Наконец наступила праздничная дата. По кафе разносился запах корицы и шоколада. Чарли и Лючия стелили скатерти на столики, раскладывали тарелки с трюфелями и яблочными тарталетками, которые нам предоставила одна пекарня. Нам все еще не хватало несколько тысяч долларов, чтобы погасить долг в октябре, но помогли соседи: мексиканский ресторан, располагавшийся неподалеку, приготовил несколько тарелок флаутас, цветочный магазин помог украсить столы, а местный художник нарисовал на нашем панорамном окне литературную карту Лос-Анджелеса с Просперо в самом центре. Казалось, каждый пытался помочь по мере возможности. Местные жители, к нашему изумлению, постарались сделать все, что в их силах, и теперь мы были совершенно уверены, что с их помощью наш торжественный вечер пройдет потрясающе.

Увидев, как я спускаюсь, Чарли снял шляпу и поклонился. Я приподняла подол белого платья, купленного в секонд-хенде и похожего на сорочку, что носила Миранда в каждой постановке «Бури», и кивнула ему в ответ. На моих волосах красовался венок из цветов. Лючия надела простое платье, чем-то похожее на мое, но не украсила прическу. К груди она прижимала кулинарную книгу, а из-под рукавов выглядывали татуировки, будто нательная рубашка. Лючия сказала, что нарядилась в героиню Титу из книги «Как вода для шоколада». Тита влияла на чувства людей через свою еду.

Малькольм вышел из кухни, держа в руках поднос с пирожными. Он спрятал волосы под ковбойской шляпой. Из-за желтых авиаторов его глаза казались бирюзового оттенка. Во рту болталась незажженная сигарета.

– Что? – спросил он, заметив мой взгляд. – Ты же не разрешила мне одеться Филипом Марлоу.

Малькольм ушел к столикам, пародируя развалистую походку Хантера Томпсона и бормоча различные фразочки, которые вполне можно было бы услышать из его уст.

Первый час люди слонялись по магазину в красивых костюмах, пробовали сладости и делали ставки к анонимному аукциону.

Джоани и Крис пришли в образах Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер, которые, по мнению Джоани, в конце должны были остаться вместе.

– Надеюсь, сегодня все хорошенько напьются и на Хеллоуин не вспомнят, что мы уже приходили в этих костюмах, – усмехнулся Крис.

Джоани в шутку толкнула его.

– А ты об этом никому не рассказывай.

Крис пожал плечами и ушел к Малькольму и сценаристу Рэю, нарядившемуся в костюм Шерлока Холмса.

Джоани осталась со мной у входной двери, где я приветствовала прибывающих гостей. Мы не виделись уже несколько недель. С момента премьеры ее пьесы многое изменилось: она побывала на множестве прослушиваний и получила небольшую роль в профессиональном кино. На самом деле я до последнего сомневалась, что она придет на наш праздник, но в то же время Джоани прекрасно понимала, как важен для меня этот вечер. Она бы в любом случае поддержала меня, как и я всегда поддерживала ее, пусть и на расстоянии. Мы наблюдали за женщиной, нарядившейся Эдгаром Алланом По, обнимающейся с другой женщиной в образе Джека Керуака. У столиков притаился Лоракс и поедал тарталетку за тарталеткой, пока не слопал все блюдо. Дороти из Страны Оз болтала с Дороти Паркер.

Джоани окинула взглядом зал.

– Сколько народу пришло.

– Надеюсь, этого будет достаточно, – выдохнула я.

– Ты закончила квест Билли?

– Да.

– И?

– Он привел меня сюда. – Я ждала, что Джоани попросит рассказать обо всем подробнее. Но вместо этого она сжала мою руку.

На сцену вышла Шейла в пышном платье, белой шляпке и с зонтиком в руках. Она оделась Каролиной де Винтер, женщиной с портрета из семейной галереи поместья Мэндерли.

– Или, может, я вторая жена Максимилиана де Винтера, миссис де Винтер, или сама Ребекка. Может, у меня вообще собирательный образ, – рассуждала Шейла. – Слава богу, меня пока что никто не узнал. А то раскроют мои самонадеянные попытки казаться моложе.


Как только Шейла подошла к сцене, все замолкли. Стульев оказалось слишком мало, и люди толпились в помещении, занимая каждый сантиметр «Книг Просперо».

– Хотела бы поделиться с вами отрывком из своего нового романа. Пока не знаю, что выйдет, но меня вдохновило это место. – Шейла прокашлялась и поднесла к глазам лист бумаги. – Люди выставляют старение, как нечто благородное. Из-за неспешного темпа нам предлагают наслаждаться каждым моментом, подобно тому как мы внимаем оперной арии. Мы можем с достоинством и сдержанностью посмотреть в глаза старости, но в повседневной беспощадности пожилых лет мне видится очень мало музыки.

Шейла подробно описывала трудности, с которыми сталкиваются пожилые люди: одышка после определенного количества ступенек, похмелье от одного бокала вина. Она сделала из благородного образа старости нечто более человеческое, и толпа смеялась над ее самокритичной исповедью. Вскоре содержание ее монолога изменилось, и в какой-то момент я поняла, что слушаю эссе о себе. Она поменяла мое имя и не включила в историю Билли и магазин. В эссе рассказывалось о том, каково дружить с человеком на тридцать лет младше себя. Я взглянула на Джоани, и она подмигнула в ответ.

Я окинула взглядом зал, понимая, что люди не догадываются, каким образом этот отрывок связан с «Книгами Просперо».

Малькольм стоял рядом, не убирая руку с моего плеча.

– Ты муза, – прошептал он.

Размышления Шейлы о «Трех сестрах» прервал дверной звонок. В дверях появились мама с папой. Они робко оглядели переполненный зал. Мама переминалась на носочках в розовой рубашке, заправленной в брюки цвета хаки, а папа надел футболку поло в бело-синюю полоску. Они были похожи на родителей из романов Апдайка или Чивера. Заметив меня, мама оживилась и улыбнулась, отчего меня охватило невероятно знакомое чувство – мне захотелось броситься к ней в объятия, захотелось вновь стать ребенком, но слишком много людей перекрывало путь.

Папа жестом показал, что они подойдут, когда Шейла закончит выступление.

В конце монолога Шейла пришла к выводу, что те, кто связывал возраст с состоянием души, – глупцы.

– Вы стары, только если чувствуете себя стариком, говорят они в перерывах между уколами кортизона, с горстью таблеток в руке. Я чувствую себя старой, и я действительно стара. Вы молоды, и я не буду вас за это ненавидеть. Я не буду притворяться, что мечтала бы поменяться с вами местами. – Шейла сняла очки и с благодарностью кивнула аплодирующей публике. – Я все еще работаю над последней частью.

Малькольм запрыгнул на сцену и приступил к аукциону, не переставая пританцовывать и дразнящим тоном играть с публикой.

Начальная цена за ужин с Шейлой составляла пятьдесят долларов.

– Я, оказывается, такая доступная, – усмехнулась Шейла.

Несколько людей предложили ставки, но доктор Ховард переплюнул всех. Он выбежал на сцену, покручивая усы, которые отрастил специально для образа Шекспира. Взявшись с Шейлой за руки, он поднял их вверх в знак победы, предварительно покружив ее, как в вальсе. Толпа сходила с ума.

Люди переходили от компании к компании. Я нашла родителей, все еще стоящих у двери, постепенно приобщающихся к установленному ритму толпы. Мама потягивала красное вино и рассматривала зал. Она указала подбородком на зеленые стены.

– Любимый цвет Эвелин. Чем ярче зеленый, тем лучше.

Я обняла ее так, как она всегда обнимала меня, будто никогда не отпустит.

На вечер были запланированы еще три чтения. В одиннадцать заступали друзья Малькольма. Когда Raw Cow Hide вышли на сцену, на полу уже валялись грязные салфетки, столики тонули в пустых бокалах. Мы с Малькольмом стояли у стены, наблюдая за танцующими. Мои родители покачивались в центре: мама в расправленной блузке и папа в потемневшей от пота футболке. Джоани в танце подошла к маме. Взявшись за руки, они ритмично застучали ногами, будто исполняли чечетку. Малькольм спросил, не хочу ли я потанцевать, и мы вышли в круг к маме, папе, Джоани и Крису. Когда музыка закончилась, мы продолжили двигаться под ритм наших пьяных диалогов в ожидании следующей песни. Музыканты замедлили темп, и зазвучали первые аккорды композиции группы Fleetwood Mac.