– То есть ты хочешь сказать, что значительную часть прибыли мы получаем за счет перепроданных книг?

Мое отчаяние тоже грозилось вот-вот обрушиться на Малькольма.

– Это не копейки.

Я медленно вдохнула и выдохнула, стараясь сохранять спокойствие.

– Послушай, Малькольм. Я понимаю. Я знаю, вам кажется, что я совсем чужой человек и появилась из ниоткуда, но я проводила здесь уйму времени в детстве. «Книги Просперо» мне очень дороги, и я тоже не хочу его закрывать. – Мои глаза привыкли к тусклому свету, и теперь я практически четко видела Малькольма, стоящего со скрещенными на груди руками и смотрящего в другую сторону. Даже в такой темноте он не смотрел мне в глаза. – Хватит притворяться, что все хорошо! Нужно внести изменения, если мы хотим найти подходящего покупателя.

– Но я думал, ты не собираешься продавать магазин.

Удивление в его голосе больше походило на разочарование.

– Я сказала, что не хочу его закрывать, но я всего лишь школьный учитель! На моем банковском счету около восьмисот долларов. Я не могу вести этот бизнес.

Парень не ответил, и тогда я добавила:

– Ты же в курсе, что я бы не приняла предложение Элайджи?

– В курсе, – ответил он нейтральным голосом, без какой-либо подозрительности. Прогресс. По крайней мере, он поверил, что я не продам магазин за его спиной. Малькольм все-таки посмотрел на меня. Я все еще видела лишь его очертания, размытую фигуру в темноте лестничной площадки. Глядя под тусклым освещением ему в глаза, я сомневалась, что мы сможем работать вместе. Мы хотели одного и того же, но не являлись союзниками. Мы и не могли ими стать, пока хранили друг от друга секреты.

* * *

– Он невыносим! – воскликнула я, когда Джей поднял трубку. Я мерила шагами прихожую в квартире Билли. Меня переполняла злость, словно адреналин, наркотик, от которого я чувствовала себя живой, и я держалась за эту ярость, пусть и не понимала до конца причины.

– Кто? – спросил Джей сонным голосом.

– Ты спишь?

– Хм. Нет. Просто задремал. Договорились чуть позже встретиться с пацанами. – Ненавидела, когда Джей называл своих друзей «пацанами». Я сразу же вспоминала, что он слыл своим чуваком, братаном, парнем, который играл в футбол и носил мятые шорты. Он зевнул, и его тяжелое дыхание шумом отдалось в трубке. – Кто невыносим?

– Что?

– Ты на кого-то жаловалась.

Он так сказал «жаловалась», словно я часто это делала.

– Менеджер, – пренебрежительно бросила я.

Мне вдруг перехотелось обсуждать Малькольма.

– Малькольм? – Я остановилась. Разве я называла его имя? Может, упомянула вскользь один раз, но этого недостаточно, чтобы Джей запомнил.

– Не представляю, как Билли ладил с ним.

– А что он такого сделал?

– Он… он…

– А что сделал Малькольм?

– Он просто козел, вот и все.

– По-твоему, все парни, которым ты не нравишься, козлы.

– Я большинству парней не нравлюсь.

– Во-первых, это неправда. А во-вторых, ты большинство парней считаешь козлами.

Пусть Джей и «братан», но рассмешить он мог меня всегда.

Я села на пыльный деревянный пол и прислонилась спиной к входной двери.

– Я скучаю.

Джей вечно видел меня в ином свете. Я никогда не была одной из тех девушек, которых замечали в барах. Замечали обычно Джоани. Я же гордилась своей способностью видеть в каждом человеке что-то хорошее. Полезный навык, между прочим. Пригодится, если я все-таки продолжу работать учителем. Как только начинаешь с цинизмом относиться к будущему Америки, понимаешь, что это начало конца.

– Мы же скоро увидимся? Ты успеешь приехать?

«Успею приехать к чему?» – почти спросила я, но вспомнила: Четвертое июля. Я же пообещала, что приеду.

– Я еще не купила билет.

– На следующую неделю?

– Если ты не заметил, я немного занята.

Джей замолчал, наверняка ожидая, что я извинюсь за свою резкость.

Когда этого не произошло, он сказал:

– Мне надо сходить в душ, а то скоро выходить. Позже позвоню.

Я положила трубку и осталась сидеть на полу. Будь ситуация обратной, я бы ужасно разозлилась, что он еще не взял билет. Я бы сказала, что он несерьезно ко мне относится.

Но все равно я не испытывала вины.

Произошло столько всего важного… Вот я и забыла про чертов билет. Джей должен был понять.

* * *

Малькольм до вечера угрюмо сидел за стойкой, изредка убирая в сторону свое чтиво, когда покупатели просили помочь или курьер просил расписаться за коробку с книгами. В час дня Лючия пришла в кафе на замену Чарли. Я притаилась за дальним столиком, перечитывая «Страх полета» и наблюдая за тихой жизнью магазина, слишком тихой, которую стоило усовершенствовать, если мы хотели оставить хоть какую-то надежду возродить «Книги Просперо».

Писатели один за другим уходили, пока в кафе не остались только молодой человек с девушкой – очевидно, на первом свидании – и доктор Ховард. Малькольм разрешил Лючии уйти с работы пораньше, и она принялась спешно вытирать столы, надеясь успеть до того, как он передумает. Я продолжала читать о сексуальных подвигах Изадоры Винг. Больше всего меня поразила часть про ее отношения с матерью. Изадора одновременно обожала и порицала свою мать. Она говорила, что у нее было две матери: одна любила ее и оберегала, а другая могла бы стать художницей, если бы не Изадора и ее сестры. Возможно, все мамы немного напоминали мать Изадоры. Моя-то уж точно. В ней жили два человека: одного я знала всегда, а второго никогда не встречала.

– Секс нараспашку? – поинтересовался доктор Ховард. Я быстро захлопнула книгу и прикрыла руками название. – Ой, прости, не хотел тебя смутить.

– Думаю, мне не надо было читать это на людях, – призналась я.

– Не глупи. Этот роман преобразил целые поколения женщин. Он снял табу с мастурбации, научил прислушиваться к своим желаниям и заниматься сексом нараспашку. Своего рода обряд посвящения для свободных умов. Его необходимо прочитать такое количество раз, чтобы твой позвоночник разломился надвое и выпустил наружу Изадору Винг.

Парочка на свидании сидела довольно близко к нам, но они были слишком заняты друг другом, чтобы услышать монолог доктора Ховарда. Мне же все равно хотелось спрятаться под стол.

– Мужчины столетиями писали о желаниях женщин. Но это вы должны говорить о своих желаниях. Вы должны их чествовать. – Доктор встал и поднял вверх кулак. – Во все времена книги писались спермой, а не менструальной кровью, – прокричал он слова Эрики Джонг, как мантру.

Молодые люди подавили смех и посмотрели друг другу в глаза – вот и их первое совместное воспоминание. Малькольм хихикнул, протирая стеллажи. Я потянула доктора Ховарда обратно на стул. Секс всегда смущал меня, особенно если мужчина, годящийся мне в отцы, говорит об эякуляции и женских днях. Я закрыла «Страх полета», раз и навсегда уяснив, что при докторе Ховарде ее читать нельзя, только если мне потребуется группа поддержки для пробуждения сексуального либидо. К тому же я перечитала ее уже несколько раз, а прогресс все еще не наступил. В книге должна была присутствовать какая-то загадка или сувенир специально для меня, что-то, что приведет меня к следующему этапу. Я старалась не обращать внимания на все чаще подкатывающий страх, что Билли, возможно, слишком сильно в меня верил.

Парочка допила кофе и ушла. Доктор Ховард принялся складывать свои книги в аккуратную стопку – признак того, что он собирается уходить. Он столько раз перечитывал их, что корешки разваливались. И тут меня осенило. Разваленные корешки. В «Книгах Просперо» копились сотни перекупленных изданий, которых, по словам Элайджи, не было в электронной системе, экземпляров, в которых Малькольм видел единственный лучик света в нашей растущей задолженности. Наверняка у нас имелся и перекупленный экземпляр «Страха полета», а я его не заметила.

– Мои дорогие друзья и покорные товарищи, вынужден откланяться. – Доктор Ховард поклонился и неторопливо вышел, оставив нас с Малькольмом вдвоем.

– С доктором Ховардом не соскучишься, – усмехнулся Малькольм.

– Ты читал эту книгу? – Я показала ему обложку.

Малькольм вздрогнул.

– Моя мама ее любила. Представь мой ужас, когда в подростковом возрасте я узнал, о чем она.

– Твоя мама, должно быть, раскрепощенная женщина.

Малькольм снова вздрогнул.

– Пожалуйста, больше не используй в одном предложении слова «раскрепощенная» и «моя мама».

Малькольм положил тряпку, жестом указал, что скоро вернется, и ушел на кухню. Я решила воспользоваться своим уединением и принялась копаться в электронных разделах художественной и профеминистской литературы, но там не нашлось ни одного перекупленного экземпляра книги.

– Что-то ищешь? – спросил Малькольм, вернувшись с двумя кружками.

– Просто смотрю, – ответила я.

Малькольм протянул мне чашку. Она была меньше чем наполовину наполнена какой-то янтарной жидкостью.

– Раз уж разговор зашел о моей матери, мне лучше выпить. – Он сел за один из пустых столиков в кафе. – У Билли на кухне всегда лежала бутылка виски для особенно ленивых дней.

Я подняла кружку в его сторону.

– Хьюго, меня особо не заботит ваше законодательство, но, ей-богу, этот бурбон хорош! – Малькольм бросил на меня озадаченный взгляд. – Это цитата Трумана. Он сказал ее Хьюго Блэку. – Малькольм все так же смотрел на меня со вскинутыми бровями, а я вдруг вспомнила своих учеников, которые смотрели на меня точно так же, словно история – такая же абстрактная, как математика, занудная, как грамматика, и бесполезная, как латынь. – Хьюго Блэк… верховный судья Соединенных Штатов Америки…

Я в смятении спрятала лицо в ладонях.

– А ты немного чудаковатая, – поддразнил меня Малькольм.

– Приходится, чтобы преподавать в средней школе.

– Этот навык и у нас полезен. – Малькольм поставил кружку и положил руки на стол. – Слушай, Миранда, мы с тобой не с того начали. Это моя вина. Просто… когда ты пришла, я вдруг осознал, что это все взаправду. По крайней мере, очень остро осознал.