«Звучит, как цитата для футболки».

«Не хочешь открыть со мной бизнес?»

И я вдруг подумала:

«Я готова пойти на все что угодно вместе с тобой, но мы встречаемся лишь несколько месяцев, так что еще не время давать друг другу такие обещания».

И вот до конца учебного года мы терялись вместе с Джеем, и мне жутко это нравилось. Я в шутку ругала его за то, что он понятия не имеет, куда мы попали, а он упрямо отвечал, что все под контролем. Даже когда мы заезжали в тупик и приходилось признавать поражение, Джей все равно отказывался от навигатора. Продолжал разъезжать по улицам, пока в какой-то момент мы чудом не оказывались дома.

– Уже заблудился? – поинтересовалась я, когда Джей взял трубку.

– В каком смысле?

– Ну, ты едешь домой со школы. Вот я и гадаю, успел ли ты уже потеряться.

– Почему ты так уверена, что у меня топографический кретинизм?

– Вовсе нет. Я просто флиртую. Я же вечно достаю тебя тем, что ты теряешься.

Странно, что мне пришлось ему это объяснять.

– Ага, – только и ответил Джей.

Мы замолчали, и я внезапно задумалась: зачем вообще я ему позвонила? Я хотела рассказать о том, что сижу в Калтехе, но тогда бы он спросил, какого черта я там забыла, а значит, мне бы пришлось рассказывать и про листовку, и про то, что доктор Кук мог знать нечто важное о Билли. Джей бы снова спросил меня: нормально ли биться над загадками покойного дяди, о котором я прежде не говорила, но сейчас я не была готова к этому разговору.

– Как лагерь? – наконец, спросила я.

– Неплохо. Тут появился один паренек, с осени будет учиться у нас. Вот он очень классно играет.

Я ждала, когда он спросит про магазин, но Джей молчал.

– Как мама?

– В порядке.

– Ты там хорошо с ней обращаешься?

– Я всегда хорошо с ней обращаюсь, – сдавленно усмехнувшись, ответил Джей.

Дверь кабинета отворилась, и наружу вышел симпатичный парень, оставивший меня в холле минут двадцать назад. Легкой походкой он побрел дальше по коридору.

– Мне нужно идти, – прошептала я Джею.

– Перезвонишь? – попросил он, так и не поинтересовавшись, почему я вообще должна была куда-то уйти.

– Конечно, – ответила я и положила трубку.

Доктор Кук выглянул в коридор и посмотрел, не ждет ли кто-то еще своей очереди. Он был значительно тучнее, чем на фотографии с сайта, и мало походил на робкого бородатого мужчину с листовки.

– Доктор Кук? – спросила я, когда он меня заметил.

– Вы не из моих групп.

Я встала и поправила свои брюки.

– Я племянница Билли Силвера.

Мужчина сильно удивился, и его лицо вдруг помрачнело.

– Мои соболезнования по поводу Билли.

– Вы дружили с ним?

– В детстве.

Доктор жестом пригласил меня войти.

На стеллажах в ряд стояли книги, многие из которых оказались его авторства.

– А я думала, вы просто учились в одном университете.

– Так и есть, но мы еще и дружили с начальной школы.

– Значит, вы знаете и мою маму?

– Вы ее копия.

Я покраснела. Когда мне говорили, что я похожа на маму, я всегда воспринимала эти слова как комплимент.

Мистер Кук вглядывался в мое лицо именно как человек, который видит меня впервые.

– А зовут вас, по всей вероятности, Миранда?

– Откуда вы знаете?

Доктор прошел в другой конец кабинета и открыл шкаф с документами, откуда достал стопку писем. Он принялся перебирать их, складывая в ящик один конверт за другим.

– Это где-то здесь. Я не мог его выбросить.

Вдруг он заметил еще одну небольшую связку писем на книжной полке.

– Ага!

Он вернулся ко мне с конвертом, на котором было написано:

«Для Миранды Брукс, в случае если она придет. БС».

– Моя жена считает, что у меня в кабинете вечный бардак. Я же предпочитаю говорить – неупорядоченный порядок. Все великие ученые были «неряшливыми». – На последнем слове доктор Кук показал знак кавычек. – Как раз таки отсутствие рассеянности многое рассказывает об ученом.

Я постаралась вспомнить, был ли Билли неряшливым. Я ни разу не видела его рабочий кабинет, а чистота в «Книгах Просперо» – вряд ли его заслуга.

Я открыла конверт. Доктор Кук не переставал наблюдать за мной.


«Что бы ни случилось, я знала, что выживу. Более того, я знала, что продолжу работать. Выживать – значит, перерождаться вновь и вновь. Это нелегко, к тому же это всегда больно. Но или так, или смерть».


– Это письмо вам отправил Билли?

– Я получил конверт несколько дней назад, – сказал доктор Кук. – Сначала я подумал, что это какой-то розыгрыш! Но шутки в такой мрачной ситуации… Как-то уж слишком. На прошлой неделе мои аспиранты перекрасили метки на парковке. Я приехал, а мое место исчезло! Вот это розыгрыш, а письмо от покойника… – Доктор в знак сочувствия покачал головой. – Признаться, ваш дядя всегда был тем еще шутником.

– Билли?

Ну, конечно. Розыгрыш несильно отличается от квеста.

– По всему кампусу стояли апельсиновые деревья. Билли называл их природными боеприпасами. Жесткие, ужас! Он соорудил картофельную пушку и стрелял апельсинами в Пасаденском колледже каждый день в обеденное время. Чаще всего именно я оказывался мишенью его выходок. Он дважды заваливал дверной проем моей комнаты в общежитии. А еще как-то раз перетащил мои вещи на бадминтонный корт и до неузнаваемости переделал мою спальню. Но я всегда разыгрывал его в ответ, не переживайте.

– Судя по всему, вы близко общались.

– Верно, – с грустью ответил он. – Мы довольно долгое время были близкими друзьями.

Я дала доктору Куку листовку с его лекцией в Аспене.

– Билли оставил мне это.

Мужчина перевернул флайер, и теперь его молодое лицо с фотографии смотрело на меня.

– Поверить не могу, что этот уродец стал еще уродливее.

– Что-то особенное произошло на той конференции?

Билли мог прислать мне их детский, совместный снимок или же фото с первого курса университета. Он мог оставить памятку с выпускного или грамоту с какой-нибудь научной олимпиады. Но вместо этого он оставил мне кажущуюся незначительной листовку с лекции по физике элементарных частиц, что наверняка имело причину.

– Билли был там?

Доктор Кук щелкнул пальцами и указал на меня.

– Да.

Он застыл, уставившись в одну точку.

– Да, был, – повторил он задумчиво. Его окутали воспоминания.

– Доктор Кук? – позвала я, и мужчина приподнял подбородок. – Что-то… случилось?

По его обеспокоенному выражению лица стало ясно, что он сомневался, стоит ли рассказывать правду. Дальнейший разговор сулил неприятные подробности.

– Раз уж мы заговорили об Аспене, зови меня просто Джон.

– Так что случилось, Джон? – вновь спросила я, назвав его по имени в надежде, что так ему будет спокойнее. – Какой бы страшной ни была правда, мне нужно ее узнать.

Доктора Кука – Джона – мои слова не особо убедили.

Я кивнула, показывая, что вынесу истину.

– Сначала я решил, что он пришел, чтобы подбодрить меня.

Доктор осмотрел книжную полку и достал оттуда тонкую красную книгу. Он полистал ее и передал мне, указывая на статью под названием «Конец аномалий», где он выступал как один из авторов.

– На тот момент мы с моим руководителем только опубликовали эту работу.

Я просмотрела статью, но понимала не больше, чем если бы передо мной появились древние руны.

– Сам он прийти на конференцию не смог, поэтому я поехал один. Я впервые выступал с лекцией в одиночку, и, боже мой, как же я нервничал.

Джон сказал, что его волнение было очень заметно: трясущиеся руки и срывающийся голос грозили подорвать результат его скрупулезных исследований.

«Добрый день, – начал Джон, настраивая микрофон и осматривая немногочисленную аудиторию. – Сегодня я бы хотел поделиться с вами последними достижениями по видоизменению функционального действия квантового поля».

Его сердце норовило выпрыгнуть из груди. Расслабься, напомнил он себе.

Расслабься.

– И тут я увидел Билли.

Если задуматься, какая разница: в зале Билли или нет? Он изучал землетрясения, а их опасность более-менее понимал каждый человек, тогда как Джон выступал с речью по теории струн, области физики элементарных частиц, в которой мало кто по-настоящему разбирался, и еще меньше людей в нее верили. Но чрезмерно взволнованный Джон был просто не в состоянии думать рационально. Он продолжил описывать 496 измерений калибровочной группы, будто бы персонально для Билли, будто они снова сидели в комнате в общежитии, а не в полупустом лекционном зале. Он улыбался, когда их взгляды пересекались, вот только в задумчивых глазах Билли не мелькало ни намека на улыбку. В его красных глазах Джон увидел мерцание смерти.

Он затараторил и продолжил объяснять, как нетривиальные линейные расслоения конфигурационного пространства подверглись упрощению, сильно переживая, что произошло нечто страшное. Джон решил, что дело касалось его – неспроста же Билли пришел на конференцию.

Джон печально покачал головой.

– Как я сразу не понял? Как я сразу не понял, что это касалось Эвелин?

– Эвелин?

– Она всегда была единственным, кем Билли действительно дорожил. – Он сделал ударение на слове «всегда», словно пообещав мне что-то.

– В каком смысле «всегда»?

– Бедолага. С младших классов он был безответно влюблен в нее.

Джон сказал, что в детстве Билли жил в пределах четырех стен своей комнаты. Он часто приглашал Джона к себе, и вместе они настраивали игрушечную железную дорогу, чтобы вагоны ехали быстрее, или смотрели, как змея – питомец Билли – глотает мышку целиком. Они часами сидели в его темной комнате и наблюдали, как змея сворачивается в клубок и распрямляется, издеваясь над пойманной жертвой.

Джон засмеялся.

– Он назвал эту змею Клеопатрой. Никогда этого не забуду. Я вечно шутил, что это единственная девчонка, которую ему удалось затащить к себе в спальню.