К сожалению, я не заметила ни одной книги об ученых. Ничего, что заставило бы меня крикнуть: «Эврика!»

Я ведь уже должна была найти следующую улику. Должна была догадаться, о чем говорилось в горе-загадке. Ответ поджидал меня в «Книгах Просперо», но, черт возьми, это же книжный магазин, и значит, тут слишком много книг, слишком много названий, за которыми могла стоять разгадка.

* * *

К концу недели я поняла, что пора переезжать из бунгало Джоани. Хотя Джоани никогда бы меня не выгнала, я чувствовала напряжение между ними с Крисом, слышала их перешептывания за закрытой дверью спальни.

Мне все еще чудилось, что в квартире Билли за мной следят. Я все ждала, когда кто-то или что-то выпрыгнет из тени. Я пыталась убедить себя, что мне нужно лишь немного пожить в апартаментах дяди, и тогда меня перестанет так ужасать его прошлое. Возможно, именно там я найду ответ на загадку. По крайней мере, я на это надеялась.

Больше аргументов у меня не было.

Джоани помогла мне поднять чемодан по скрипучей лестнице в квартиру. Мы остановились у двери, тяжело дыша.

– Готова? – спросила подруга.

Я открыла дверь. Жужжание светильника разлетелось эхом по просторной гостиной.

– Невероятное место. – Глаза Джоани изучали кожаный диван и стол из красного дерева. – А ты ведь рассказывала про какой-то склеп.

– Останешься со мной на ночь? Это очень глупо, но мне правда нужна твоя поддержка.

Я прикусила нижнюю губу, надеясь на положительный ответ.

Джоани схватила меня за руку.

– Веришь, у меня в багажнике как раз сумка с вещами!

Она кинулась вниз и вскоре вернулась с шерстяным пледом, связанным ее бабушкой, спортивной сумкой и банкой маски с вулканической глиной, которую мы в школьные годы воровали у ее мамы.

Я обняла ее.

– Я уже говорила, что ты стопроцентно, абсолютно точно мой самый любимый человек на свете?

– Всего лишь миллион раз.

Джоани расстелила плед на кожаном диване. Зеленый цвет покрывала добавлял комнате уюта. Квартира все еще не особо мне нравилась, но уже не так сильно напоминала о Билли.

Мы уселись на диван в пижамах и принялись уплетать тайскую еду из контейнеров, как в старые добрые времена, до того, как она переехала к Крису, а я к – Джею. Как в те дни, когда мы болтали всю ночь о маленьких неурядицах на работе, о том, как наш организм время от времени нас предает, о бывших одноклассниках, ставших внезапно успешными, о далеких уголках мира, куда бы мы хотели отправиться вместе. Все эти воспоминания почти отвлекли меня от мыслей о комнате за соседней дверью и о фотографии на комоде. Почти.

Джоани напевала какую-то песенку, вытаскивая контейнер с курицей.

– Тебе совсем не жутко? – удивилась я.

– От чего? От дорогой мебели? Мне было бы куда комфортнее, если бы тут наблюдались хотя бы какие-то признаки жизни, но привидений здесь нет, я это чувствую.

– Так, значит, ты теперь Джоани-медиум?

– Скорее, Джоани-инженю.

Подруга широко улыбнулась, а я вдруг подумала, что уже давно я не видела ее такой счастливой.

– Я получила роль. Я Ирина.

Джоани светилась от счастья, рассказывая о двух известных актрисах, которым достались роли Ольги и Маши, старших сестер в пьесе «Три сестры», и о режиссере, которого она называла провидцем.

– Это будет большой успех!

– Джоани, это потрясающе.

Мой комментарий прозвучал недостаточно воодушевленно, поэтому я повторила еще раз:

– Я так за тебя рада!

И все равно получилось сухо. Каждый раз, когда Джоани делилась со мной хорошими новостями, я невольно испытывала это идиотское чувство, распознанное мной лишь спустя годы. Вот она поступила в актерскую школу, вот познакомилась с Крисом, вот они съехались, вот она начала проводить больше времени со своими сестрами, и я ощущала ревность оттого, что ее жизнь двигалась без меня.

Джоани уплетала лапшу, погруженная в мысли о сестрах Прозоровых и Чехове. Ее мечты могли встать между нами, тогда как она была нужна мне здесь, в квартире Билли, в этом квесте, в подробностях его жизни, постепенно для меня раскрывающихся. Я подошла к закрытой двери спальни. Моя рука застыла над металлической ручкой. Я глубоко вздохнула и открыла дверь.

Комната была заперта около недели. Затхлый запах ощущался сильнее, чем в мой первый визит. Приглушенный свет уличных фонарей на бульваре Сансет очерчивал контур мебели. В почти кромешной темноте комната выглядела, как обычная спальня: невзрачная и безликая, ничем не примечательная, но по моей спине все равно пробежали мурашки. Я отважилась подойти к комоду, схватила фотографию и пулей выбежала наружу.

– Это Эвелин. – Я показала Джоани снимок и рассказала все, что знаю об Эвелин: что они с Билли были женаты еще до моего рождения, что она умерла и что она мамина подруга детства.

– Какая красавица, – прошелестела Джоани. – Почему же ты раньше не рассказывала о ней?

Ее вопрос прозвучал немного резко. Выходит, не только я это чувствовала: она тоже боялась меня потерять. Однако ее страх отличался от моего. Я жила не в своем мире. По крайней мере, я этого не хотела.

Я достала кошелек и протянула Джоани загадку. Она осторожно развернула ее, словно подарок.

– Наука – основа любой жизни, особенно моей. Я состою из волокон, мускулов и мозгов, мой рост доходит до двух с половиной метров, у меня блестящие черные волосы и белоснежная улыбка, но как бы привлекательно это ни звучало, я тебе не понравлюсь.

Она перевела на меня недоуменный взгляд.

– Я получила это от врача Билли.

Я ждала, что подруга вновь спросит, почему я не попросила ее помощи раньше, но она полностью погрузилась в таинственную головоломку.

Джоани мерила шагами комнату, прислонив ладонь к подбородку так, будто играет на сцене девушку в раздумьях.

– Тут явно не просто так указано, что зубы белоснежные. И рост два с половиной метра.

Она вытянула руки над головой.

– Два с половиной метра. Это же сверхчеловек!

Джоани, спотыкаясь, прошлась по комнате с вытянутыми руками, изображая невероятного великана. Ее ноги будто одеревенели, и от вида такой тяжелой поступи меня внезапно осенило: безумно высокий человек, сверхчеловек, человек, созданный наукой, а точнее существо, созданное наукой.

Я рванулась вниз и включила свет. Джоани стояла рядом со мной. Книжный магазин выглядел совсем по-другому ночью: без естественного освещения стены казались почти неонового, зеленого цвета. Я искала букву «Ш» в отделе классики. Ничего. В отделе художественной литературы – тоже.

– Миранда, что такое? – спросила Джоани. – Ты нашла разгадку?

Я ринулась к стойке и еле дождалась, пока загрузится ленивый компьютер и монитор очнется ото сна. Пока я печатала название книги в Буклог, мои неуклюжие пальцы то и дело нажимали на соседние кнопки, и мне приходилось начинать поиск заново.

– «Франкенштейн». Отдел научной фантастики! – прокричала я Джоани, и она побежала к нужному стеллажу, откуда достала глянцевую, черную книгу, на которой белым цветом сияла надпись: «Франкенштейн, или Современный Прометей». Мэри Шелли. Джоани наклонилась к моему плечу, а я открыла роман и заглянула внутрь.

Глава 8

Калтех находился в двадцати пяти минутах езды от Силвер-Лейка. В коридоре перед кабинетом доктора Кука сидели два студента и читали учебники.

– Доктор Кук здесь? – спросила я одного из студентов.

– Тут очередь, – ответил он, не отрывая глаз от учебника.

Я села в конце очереди рядом с серьезным парнем с гладковыбритым лицом. В ожидании встречи с доктором Куком я перечитывала «Франкенштейна». Я не читала эту книгу со времен старшей школы и совсем забыла, насколько наше представление о Франкенштейне расходилось с самим романом. Мы привыкли думать, что Франкенштейн – это имя чудовища. Отчасти так и есть, ведь Виктор Франкенштейн и впрямь был настоящим монстром. Но прежде всего он был сыном. Братом. Сломленным человеком, оплакивающим смерть матери. Однажды он узнал о чудесах современной химии, которые вдохновили его на эксперименты с жизнью и смертью и изуродовали его душу.

Я узнала о докторе Куке из листовки между страницами в пятой главе, когда Виктор Франкенштейн увидел плоды своего труда: прекрасное создание его воображения получилось в реальности ужасным чудовищем. Билли подчеркнул слова ученого:

«Ради этого лишил себя покоя. Я стремился к этому с безумным рвением, но стоило мне закончить свою работу, как красота моих грез испарилась, а сердце мое заполнили невыразимый ужас и отвращение».

Флайер приглашал на лекцию доктора Джона Кука в Центре физики Аспена по теме «Новые достижения в теории струн». Она проходила в рамках научной конференции с 17 по 20 февраля 1986 года. И пусть я никогда не слышала о докторе Джоне Куке, с ним был знаком Гугл. На запрос с его именем поисковик выдал свыше шестидесяти пяти миллионов результатов. Доктор преподавал физику элементарных частиц в Калтехе с конца восьмидесятых, будучи выпускником 1971 года. Выходит, он закончил университет в том же году, что и Билли. Вероятно, что-то в лекциях доктора Кука воодушевило моего дядю. Или же изуродовало его душу.

Один студент исчез за дверью кабинета доктора, затем другой, и вот я осталась в коридоре одна. Мое тело морозило от холода бетонной стены. Я заглянула в телефон. Давно за полдень. Я ждала уже больше часа. Джей наверняка недавно закончил смену в футбольном лагере и ехал на старой «Вольво» своей мамы по Западной Филадельфии. Ехал, скорее всего, объездными дорогами, ведь он всегда так делал, хотя по времени получалось ничуть не быстрее, чем по шоссе. Когда мы начали вместе возвращаться домой с работы, я ругалась, что он вечно теряется.

«Если я не знаю, где мы, это еще не значит, что мы потерялись», – пробубнил он, съезжая с улицы, на которую мы незадолго до этого свернули.