Вот о чем они бесконечно говорили – о Зининой матери. «Ты не должна, не должна… ты должна, должна… бу-бу-бу, бу-бу-бу», – бубнила Ася, гудела, как пчела, уговаривала Зину помириться с матерью.

– Подумаешь, вышла замуж, подумаешь, люди говорят… подумаешь, башмаков не износила, при чем здесь Шекспир, ты что, Гамлет, что ли…

– Господи, Ася! Дело не в том, что она вышла замуж меньше чем через год после папиной смерти! Хотя я никогда ей этого не прощу – подумай только, через восемь месяцев! Это же просто неприлично по отношению к папиной памяти!

– А может, у нее любо-овь…

– Если бы это случайно вышло, я бы еще поняла… наверное, поняла. А она совершенно осознанно действовала. Она вышла на охоту, как… как Бекки Шарп. Осмотрелась вокруг – кто разведен, кто вдов – и начала целенаправленно выходить замуж! Я недоумевала, почему она живет не дома, а в Комарово?.. Я думала, она грустит на даче, печку топит, в огонь смотрит, папу вспоминает, а у нее на соседней улице жених-писатель, а через два дома напротив – жених-физик!

– А почему она вышла за писателя, может, физик лучше? – обеспокоенно спросила Ася и хихикнула: – Я как еврейская мама, которая подарила сыну два галстука, а когда он один надел, спрашивает: «А что, второй тебе не понравился?»

Зина сердито отмахнулась:

– Знаешь, что люди говорят?.. Что она специально высиживала писателя, не могла оторваться от кормушки Союза писателей! Что ей, как хлеб, слова «писатель»«издание»-«переиздание»… Что она хотела снова быть писательской женой…Вышла замуж за какое-то ничтожество, только что член Союза. Он вообще не писатель, а деляга, жук! Он сейчас расцвел, выбивает гранты, поездки, то в Венецию на фестиваль, то в Бремен на конференцию.

– Бу-бу-бу… помирись… бу-бу-бу… помирись… ты подумай, у нас с тобой на двоих никого не осталось, только она… ты с ней три месяца в ссоре, она сейчас за границей, как приедет, сразу помирись… И не кивай мне, как болванчик! Киваешь, а сама думаешь: «Ни за что!»

«Ни за что!» – думала Зина. Кто спорит – худой мир лучше, у них с Асей на двоих одна мама осталась, все так, но… ни за что!

Дело действительно было не только и не столько в «мама вышла замуж». Но рассказать Асе правду невозможно. Ей можно рассказать все о себе, о том, что они с Ильей уже почти год не спят вместе – не спят даже в одной постели, обо всех своих душевных движениях. Но есть кое-что стыдное, семейное, бытовое, как у всех, и, чем больше «как у всех», тем невозможнее в этом признаться.

Деньги. Наследство. Если рассказывать все, получится, что поссорились из-за денег, а на самом деле это внешняя сторона, а под этим, как вода подо льдом и снегом, такая темная глубина…

Почему-то горе после папиной смерти, скорбь, все это мучительное… как-то все свелось к наследству, к деньгам. Как в пьесах Островского – маменька, а что мне оставил папенька? Или у французов – Бальзака, Мопассана… или у англичан – в завещании было сказано… или у Трифонова – обмен квартиры… вот черт, как у всех.

Мать после смерти отца как будто с ума сошла, куда-то ее не в ту сторону понесло. Она не говорила о самом важном, об одиночестве, о том, как жить, зато горячо обсуждала неважное – деньги. Прежде она была главная по материальной стороне жизни – покупала, добывала, ходила по антикварным магазинам и никогда не давала отчета… А теперь мать использовала деньги как оружие.

– При моем муже в нашем доме была уверенность в завтрашнем дне, спокойствие, – говорила она, будто это так, замечание в пространство, а на самом деле камешек в огород Ильи и большущий камень в Зину.

– Мама, но Илья журналист, он не может вагоны разгружать, – оправдывалась Зина, – он старается, зарабатывает… Но как с папой, у нас сейчас не может быть… Время изменилось, – у кого сейчас есть уверенность и спокойствие?

Все было не так: не купил, не принес – не добытчик. А если получил гонорар, купил, принес: «Разве твой отец растрачивал себя на быт?.. Этот человек откупается от тебя деньгами. Твой отец так не делал. Он говорил, что деньги – это дым».

Однажды Илья принес Зине подарок – серебряное колечко и серьги с бирюзой, Зина надела, похвалила, а у матери случилась истерика.

– Мой муж дарил мне не копеечные вещи, а настоящие драгоценности, – заметила мать.

– Мама?.. Мне нравится бирюза, – напряженно улыбнулась Зина и мысленно добавила: «Мне нравится бирюза, а ты выжила из ума».

– По Сеньке и шапка. Твой отец был настоящий писатель, а твой муж – балаболка. А ты ему служишь, как…

– Как ты папе, – съехидничала Зина.

– Да, я служила, но я служила таланту, а ты – посредственности, – надменно сказала мать.

– Просто не ты теперь главная, в кабинете – Илья, у дверей кабинета – я, а ты просто теща при зяте… Что ты все время со мной считаешься, кто какой писатель?! Ты завидуешь, что у меня все хорошо!..

Между ними бывали ссоры, но это были слова, после которых – как?..

– А у меня умер муж. Твой отец, – сказала мать, и это тоже были слова, после которых – как?..

Наверное, Зина обязана была понять ее боль, страх, растерянность, неумение смириться с новой ролью в семье. Но ведь это была боль матери за себя, страх за себя, а у Зины и самой себя хватало…

После отца остались деньги на книжке – много. Через два года деньги полностью сгорели. В то время деньги тоже уже потихоньку обесценивались, но это не вызывало беспокойства – денег было так много, что, казалось, они дают возможность жить-поживать еще много лет.

Не прошло и месяца после похорон, как мать разделила деньги между собой и Зиной.

– У тебя есть все, а у меня ничего, поэтому деньги мне.

Сказала об этом торжественно, обоим – Зине и Илье.

– Дальше – квартира. Вы понимаете, что это моя квартира? Я буду разменивать. Мне нужна большая трехкомнатная в центре. Ну, а дача… дачу пока продавать не буду, там посмотрим.

Илья краснел, бледнел, морщился, бормотал: «Что вы, как можно об этом говорить… поступайте, как хотите… Зина ни на что не претендует, зачем вообще об этом говорить…» Его чувства к отцу оскорблял этот дележ спустя месяц после смерти, он был потрясен горем, он скорбел, он любил отца, – он, а не мать!

– Что у меня есть? Что «все»? – спросила Зина Илью. – …Я всю свою жизнь здесь – пять минут до Невского, напротив окна памятник Некрасову, пять комнат, два камина, потолки с лепниной. Ты понимаешь, что останется после этого ее размена? Мы с тобой будем жить в однокомнатной на Гражданке.

– Поступай, как считаешь нужным, но… можно при мне не произносить больше два слова – «деньги» и «наследство»?.. – холодно сказал Илья. – Только два слова – «деньги» и «наследство». Твой отец заслуживает того, чтобы ты просто уступила.

Зина в ответ пожала плечами: он не понимает, ни один человек не понимает другого!..

Илья думает, что ей нужны деньги, дача, квартира. Нет или почти нет!.. Дача, квартира на Маяковского – дом ее детства, – это, конечно, важно, но все это не главное. Мама не договаривает, что Илья не достоин быть здесь хозяином, топить камин в гостиной, работать в кабинете. Это было так невыносимо обидно! Но и это не главное, – пусть.

Отец когда-то сказал ей – важно вовремя понять неизбежное, понять, что есть на свете вещи, которых у тебя никогда не будет. Эти слова относились к какой-то детской ерунде, – кажется, ее не приняли в класс скрипки. Для скрипки у нее не хватило музыкальных данных, и ей предложили класс фортепьяно, а Зина видела себя со скрипкой у подбородка и плакала – «хочу на скрипке!». «Ты никогда не будешь скрипачкой, – сказал отец. – И концертирующей пианисткой не будешь, даже просто первой в музыкальной школе не будешь – пойми, у тебя нет данных».

Главное – сегодня она поняла, что есть на свете вещи, которых у нее никогда не будет, к примеру мать, понимающая, нежная, на которую можно опереться.

– Квартира – это не важно, – рассеянно сказал Илья, – важно не поссориться.

Но они все-таки поссорились. Илья с матерью поссорились так, что мать пила валерьянку, а Илья пошел разгружать вагоны – ночью, на Московский вокзал.

Мать продавала книги. Илья не сразу заметил – она, совершенно как вороватый подросток, вынимала из шкафа с библиографическими редкостями по одной книге и распушала оставшиеся книги так, чтобы не бросалось в глаза. Любой из многочисленных антикварных бронзовых наборов, ваз, сервизов, которыми был набит дом, стоил больше… Очевидно, мать продавала библиотеку назло Илье, – она просто сошла с ума! – но Зине было не до того, чтобы подумать: боже мой, что же с ней происходит!

В «Старую книгу» отправились первое издание «Облака в штанах», прижизненно изданный Достоевский, «Дьяволица» Булгакова 1925 года…

Илья кричал тонким визгливым голосом, что он не позволит, это память, вся библиотека целиком, что он ляжет на пороге, продаст себя, как проститутка, что будет голодать и купит у нее библиотеку.

Мать кричала в ответ, что это не его дело, не его книги, не его память, что она беззащитна, что она повесит на дверь кабинета замок… Кончилось тем, что Илья в истерике хлопнул дверью и действительно отправился на вокзал и утром принес матери деньги, чтобы выкупить Булгакова, и сказал, – а на Достоевского принесу завтра.

А после статьи Ильи об отце отношения в семье стали гораздо лучше, выровнялись, они втроем – Зина с Ильей и мать – начали мирно разговаривать, шутить, опять превратились в семью.

На первый взгляд, это необъяснимый психологический феномен. Зина страдала, понимала, прощала, – простила душой, но не смогла простить телом, а мать… у нее такая неожиданная реакция была на статью! На то, что ее знаменитого мужа на всех углах называли «слабая женщина, погубившая мастера»… Мать показала, что уж она-то никак слабой женщиной не является – она принялась устраивать свою жизнь.

Потом, когда мать мгновенно вышла замуж, Зина думала: «Она как будто поняла, что все уже, все… с папой все – она не будет его вдовой, она будет навсегда никем».