Ты уже один раз его обманула!

Прошло много лет, прежде чем я поняла: Илья вовсе не был таким взрослым и страстным, как нам тогда казалось. Он был застенчивый мальчик, без опыта, без мужского нахальства, он стеснялся, робел, он никогда бы не решился переспать с тобой, десятиклассницей! Ты сама толкнула его на этот ваш ранний секс, ты! Ты внушила ему, что это была «волшебная страсть»!

А ему не нужна была волшебная страсть, ему нужна была я!

Мои отношения с Ильей были совершенно лишены сексуального влечения, но я не была ему безразлична! В наших постоянных пикировках было желание взять верх, и в том удовольствии, с которым Илья доказывал мне, какая я плохая, самолюбивая, злая, был интерес ко мне. Эта стыдная история нашей юности была немножко любовь. Ничем не хуже любой другой!.. Нет, лучше! Я могла говорить с ним о книгах, а ты нет.

…Зачем он тебе?! Зачем тебе человек, который любит книги больше реальной жизни?..

Ты думаешь, что он успешный, главный человек, что вся эта публичность, ток-шоу, интервью, «что вы думаете о том… а что вы думаете об этом», все это – его? Это – вместо. В душе он так и остался Крошечкой-Хаврошечкой, мальчиком, который должен рассказывать истории, чтобы его любили, не обижали и не прятали портфель. Он рассказывает истории вместо того, чтобы писать самому.

А теперь он рассказывает историю самому себе – о том, какой у вас «духовный и физический экстаз». Я не верю в этот бред! Что может быть необычного в сексе? Илья уже не мальчик, который тает от прикосновения твоей руки! У всех все одинаково, а остальное – разврат, гадости!


– Илья?.. – у меня мгновенно прекратилась истерика. – Я ничего тебе не скажу. Только одно. Ты знаешь, о чем я.

– Я не знаю… Может быть, я закопал труп под окном и ты грозишься выдать меня полиции?..

Илья натянуто улыбался, пытался шутить, но он знает, конечно.

И мы приняли решение. Так бывает в нашем браке, что решение принимается на основе того, не что мы говорили, а о чем молчали. Решение было – посмотрим.

Посмотрим, что будет.

Ася! Ты приехала ненадолго, опять уехала, снова приехала? Илья летает к тебе в Париж, ты к нему в Петербург? Ты уже давно здесь? Илья ездит к тебе? Летает к тебе на два дня, на одну ночь, ты прилетаешь к нему на день, на ночь? Раньше Париж для нас был далеко. Теперь для вас Париж – на один день, на одну ночь?.. Или ты вернулась, вернулась?..

Ты была рядом со мной и не захотела меня видеть, ты втайне от меня любила Илью.

Я не хочу ничего знать о тебе, о ваших с Ильей «золотых шарах», я больше не скажу Илье ни слова, не задам о тебе ни одного вопроса, буду молчать, как немая.

Странно, что я, такая несдержанная, готовая царапаться по любому поводу, решила молчать?.. Но говорить об этом – о тебе – слишком страшно. Я скажу «как же так?», а он что скажет? И что же тогда – все, развод? В конце концов, все так живут – о чем-то умалчивают, с чем-то смиряются.

В нашем браке было кое-что похуже, с чем мне пришлось смириться. Ты даже не представляешь, с чем человек может смириться.

…Но все-таки где ты, Ася?

Я не хочу знать, где ты. Только одно. Не думай, что это наша дочь, это моя дочь. Ты никогда не увидишь Масю.

Зина.

Здравствуй, Зина.

Ты, Зина, врунья!.. Расчетливая врунья! Ты так усердно вспоминаешь эпизоды из прошлого, кто кому что сказал, как будто это твоя автобиография или роман, в котором главный герой – ты. Хочешь, чтобы я тебе участливо кивала: «Ах, какие у тебя нежные чувства и тонкие душевные движения…»?

На следующий день после свадьбы вы с Ильей уезжали в свадебное путешествие. Ты забежала ко мне попрощаться и в прихожей столкнулась с моим отцом и Анной. Анна – вот как ее звали. Анна посмотрела на тебя, иронически сказала: «А-а, Зина… поздравляю с законным браком. Пришла обсудить с подружкой свою первую брачную ночь?» И добавила: «Молодец, девочка, так и поступай в жизни – бери все, что плохо лежит». Она была острая на язык и ничего не стеснялась – что хотела, то и говорила. Ты обидчиво вскинулась, покраснела, почувствовала, как к горлу подкатывает комок, в голове знакомый жар, сдержаться невозможно, еще не знаешь, что сказать, а язык уже говорит?.. Это твой роман.

Ты сказала: «А зачем ему жениться на Асе, он же с ней спал», и это уже мой роман. Ты сказала и тут же пожалела об этом, – это и правда были не очень подходящие слова для девочки из хорошей семьи, больше похоже на ссору на деревенских танцах. Ты взглянула на Анну, как ты умеешь – как принцесса на плебейку, и поправилась, как будто шутливо поддерживаешь ее тон: «Зачем Асе выходить за него замуж? У нее с ним столько раз все было, ей уже неинтересно». Улыбнулась, поцеловала Анну, моего отца и меня и убежала.

– Что, что было? – удивился отец и вдруг заревел: – Что?.. Было?!

Реакция отца была ужасна – он кричал: «Ты спала с ним!», «Моя дочь, моя девочка спала с каким-то козлом!», «Ты шлюха!», «Ты предательница, как твоя мать!». Он так страшно кричал «шлюха!». Я ничего не понимала, только закрывала голову руками, как будто он мог меня ударить, хотя я знаю – он никогда ни за что не поднял бы на меня руку. Он все повторял: «Ты предательница, ты бросила меня, как твоя мать», у него в голове перемешалась обида на мою мать и на меня… Это он ей кричал: «Шлюха!» Он то кричал, то пытался взять с меня обещание, что я «больше никогда ни с кем…». Он как будто сошел с ума, он даже заплакал…

Отец выбежал из дома, я бросилась за ним, а Анна схватила меня в прихожей и сказала – не нужно, пусть остынет. Она хорошо умела с ним обращаться. Считала, что мужчина как утюг – включился, нагрелся, остыл, выключился.

– Никогда не беги вслед, никогда не проси прощения, никогда ничего не объясняй, – сказала она. – Сам придет и попросит прощения. Не реви, лучше свари мне кофе.

Мы пили кофе, и Анна говорила, что ни одного мужчину нельзя принимать всерьез и вообще признавать равным себе разумным существом, даже если этот мужчина твой отец, – как будто мужчины особый вид диких зверей, которых можно приручить и сделать неопасными… Потом ей кто-то позвонил, и она долго разговаривала по телефону. Я слышала начало разговора: «Представляешь, старый идиот, совсем сошел с ума, привязался к ребенку… Ты не догадаешься, из-за чего весь сыр-бор – как в деревне, – девочка потеряла невинность…»

Пока она говорила по телефону, я ушла.

У меня было такое опухшее от слез лицо, что проводница не хотела пускать меня в поезд, она думала, что я больна. Я сказала ей, что меня укусила пчела, и тогда она меня пустила.

В купе было трое мужчин, один из них или все трое так храпели, что я до самой Москвы простояла в коридоре.

Я не сердилась на отца. Анна сказала мне еще кое-что. Мужчины очень болезненно переживают, когда их маленькие девочки становятся женщинами. Мы с ней были уверены, что он знает про нас с Ильей и ему все равно. А он просто не хотел замечать следы наших встреч в мастерской, не хотел замечать, что Илья у нас ночует. Он думал, что… ничего он не думал, просто не хотел знать. Мужчины все такие – как дети, не хотят знать и не знают. А тут ему сказали, и он больше не мог не знать. В общем, «шлюха» – это потому, что он так меня любит.

Я не потому убежала, что обиделась на отца или на тебя. Все меня очень любили: и ты, замужняя дама, и отец, кричащий «шлюха!».

Я просто не могла больше там быть. Я вдруг почувствовала себя грязной, провинившейся. Все правильно: ты невеста в белом платье, а я наказана за свое плохое поведение, спала с ним до свадьбы, вот и осталась стоять в углу. Но Илья, из-за которого я стояла в углу, был уже не мой, я расплачивалась – за что?! Как будто ругают за то, что ты взяла конфету, но у тебя уже нет этой конфеты, ее отняли. А тебя все еще ругают, а ты и так плачешь… Не могу объяснить.

В Москве было много мест, куда я могла пойти и сказать: «Мой любимый женился на моей подруге, и вот она, я, с разбитым сердцем». У нас было так много друзей в Москве, что я могла никому ничего не объяснять, а просто выбрать, в чьей мастерской жить.

Отец приезжал за мной, просил меня вернуться, и Анна приезжала, привозила мне сначала документы, потом зимние вещи, но я не захотела возвращаться. Я уже училась в Строгановке и вообще…

Зина. Ты не собиралась выдавать меня отцу, ты тоже думала, что он знает, ты просто пошутила.

Ты же такая умная, Зина, – ну, скажи, почему я рассказала тебе об этом – я и папа, папа и я – только через много-много лет? Правильно, когда все это – я и папа, папа и я – стало совсем не важно, не очень важно, не так страшно важно.

В Москве было интересно. Жить совсем одной, без дома, когда никто за тебя не отвечает, а иногда ты совсем никому не нужна, было интересно.

Я не говорю, что ты, Зина, разбила мне жизнь.

Я просто говорю, что твои подробные воспоминания – это твой роман, а есть еще мой.

Ася.

Здравствуй, Ася!

Ася! Вот теперь я тебе по-настоящему расскажу про наш брак.

Ты ведь никогда не была замужем, верно? Не была замужем так долго, чтобы это могло называться браком.

Ты не знаешь, в чем секрет хорошего брака, а я знаю.

Илья тогда, в юности, предал тебя, теперь меня.

Но что такое любовное, сексуальное предательство? Это просто выбор – ты или я, я или ты. Один раз тебя, другой раз меня, ты первая, я вторая. Илья выбрал меня – для жизни, тебя – для секса.

Сексуальное предательство – это пустяк по сравнению с настоящим предательством.


Наш медовый месяц начался после папиной смерти. Мы были женаты к тому времени уже семь лет.

Илья так любил моего папу… Вечерами Илья, как любовник, со счастливым лицом, в заранее условленное время, торопился к папе в кабинет. Папа рассказывал… Ему не интересно было рассказывать мне, нужен был слушатель с горящими глазами. Он ведь был уже пожилым человеком, даже старым, и самое интересное для него было – рассказать. О начале его жизни, о семье.