Итак, в магазин не надо. В аптеку — я бдительно инспектирую домашние запасы — тоже. А парки по-прежнему закрыты, не говоря уже о прочих развлечениях.

Из чувства противоречия я протираю пыль даже на антресолях, куда обычно не добираюсь, и тщательно мою полы. Спорные предложения остаются неудачными и никак не шлифуются до приемлемого вида. Их хватает и на то время, пока я разбираюсь с залежами неглаженного белья, и даже на приготовление обеда.

В конце концов я все-таки обнаруживаю себя напротив выключенного компьютера и сажусь в кресле. Квартира в кои-то веки сверкает чистотой — хоть тут я молодец — и отвлекаться больше не на что. Разве что вот на лед в холодильнике… но нет, размораживать его нет никакого желания, и я героически решаю не насиловать себя.

Запускаю текстовый редактор, отыскиваю нужный файл, начинаю новую строку… и понимаю, что все те абзацы, которые я считала готовыми — только сядь на набери, — благополучно выскользнули из головы. Кажется, вместе с мозгами.

Я вздыхаю жалобно и устало, как заправское привидение, и ползу на кухню. Вид холодильника все-таки сподвигает меня вернуться за комп и даже набрать пару предложений, но потом я отвлекаюсь и иду ставить чайник.

К полудню в файле прибавляется еще целых два абзаца из двадцати запланированных. Я уныло смотрю на них поверх полной чашки с чаем — в животе булькает, потому что отвлекаться на чай я позволяла себе куда чаще, чем это было реально необходимо.

Картина маслом «Наташа решила не насиловать себя».

В конце концов я с некоторым облегчением вспоминаю, что впереди еще два выходных, и убиваю еще час в древней — под стать компу — РПГ. А потом внезапно оживает телефон.

«Можно позвонить?» — жалобно вопрошает мессенджер и выводит фотографию Дениса Владимировича. Номер рабочий, и физиономия у него суровая и неподкупная, словно звонить он собрался исключительно с целью отчитать ленивого автора. Я малодушно отворачиваюсь и еще четверть часа крошу на гуляш невовремя подвернувшихся фантастических тварей и места их обитания, пока мигающий на телефоне огонек не доносит до моей совести какое-то чрезвычайно важное сообщение — азбукой Морзе, не иначе. Тогда я все-таки открываю мессенджер и пишу нарочито дружелюбное «конечно».

На этот раз Денис Владимирович несколько менее понятлив, и телефон немедленно разрывается условно-мелодичным треком, выбранным не столько за благозвучие, сколько за очень громкое начало, которое слышно даже из сумочки. Естественно, из открытых динамиков оно гремит так, что я подскакиваю на месте и спешу принять вызов.

- Привет, — с таким облегчением выдыхает Денис Владимирович в трубку, что я давлюсь ледяным «алло» и эхом отзываюсь:

- Привет.

Мы не переходили на «ты». Даже после того вечера, когда, не сговариваясь, почтили минутой молчания все свои светлые мечты и наивные ожидания от этой жизни. Он тогда ушел, вежливо и формально распрощавшись. И мусор прихватил, не забыть бы вынести сегодня…

Но сегодня Денис заговаривает со мной, как со старой подругой. Я по-дурацки улыбаюсь в трубку, а потом до меня доходит.

Он не один. А ему нужен хороший повод, чтобы побыть одному и не обидеть друзей — и не нагружать их при этом своими проблемами, потому что на то, чтобы делиться горестями, тоже необходим внутренний ресурс.

- Какие планы на сегодня? — интересуется он задорно, как обычно.

Только теперь мне слышится в этом легкая фальшь — такая же, как в моем вежливом «конечно».

- Наполеоновские, — серьезно объявляю я ему. — Как минимум — вести малоподвижный образ жизни в очень уединенном месте, как максимум — построить империю. Но в целом я за любой кипеж, кроме голодовки.

- Хорошо, тогда Смоленск из планов вычеркиваем, — так же серьезно соглашается он и куда менее уверенно интересуется: — Я приеду?

Я щурюсь на монитор. Угловатая фигурка игрового персонажа презрительно щурится на меня в ответ.

- Приезжай, — соглашаюсь я и не без удивления понимаю, что это прозвучало с неописуемым облегчением.

Глава 6.2

На пороге он нарисовывается в рекордные сроки — с большим пакетом с логотипом какого-то фастфуда. По прихожей расплывается характерный запашок масла и пережаренных котлет, а я судорожно вспоминаю, куда задевала коврик для йоги, потому что она, кажется, становится все актуальнее с каждым днем. Давать себе поблажки уже опасно для гардероба и душевного здоровья, а с ними и так не все слава богу.

— Мне тут промокод на месяц доступа к онлайн-кинотеатру подсунули, — с порога объявляет Денис и вручает мне рекламку-визитку — видимо, с тем самым промокодом. — Посмотрим?

Рекламку я беру с некоторой опаской. С тормозами у меня туго в принципе, а уж сейчас о них лучше вовсе не вспоминать — если начну смотреть сериалы, то буду смотреть запоем, не отвлекаясь на всякие глупости вроде конструктивной деятельности или, того хуже, работы. Но альтернативной культурной программы у меня нет, и я тащусь к компьютеру, который укоризненно мерцает на меня курсором перед пустой строкой.

- Вы… ты писала? — тут же уточняет Денис и замирает на пороге кухни. — Я невовремя?

- «Ты», — подсказываю я и отворачиваюсь. — Не писала, у меня…

…кашель. И сопутствующий ему приступ молчаливости. Но он не мешает нахально припрячь гостя заваривать чай, пока я регистрируюсь на сервисе и просматриваю список доступных фильмов и сериалов. Нездоровое стремление прислушиваться к чужому мнению подсказывает мне отсортировать все по зрительскому рейтингу, и это большая ошибка. Через полчаса мы с нарастающей неловкостью наблюдаем классическую подростковую драму про самого популярного парня в школе (который придурковат настолько, что непонятно, как его там не затравили его же товарищи) и девчонку-изгоя (такую острую на язык, что неясно, как это она до сих пор не спихнула парня с пьедестала). Из-за вопиющего несоответствия типажей заявленным ролям у меня даже прорезается голос, и после первой серии я пытаюсь сформулировать причины своего возмущения.

Рассуждения вслух получаются, как всегда, корявыми и непоследовательными. Когда дело доходит до устной речи, я — паршивый рассказчик, а записывать свои впечатления для более ясного и логичного изложения лень.

На мое счастье, Денис Владимирович даже понятливее обычного и слушает с куда большим интересом, чем смотрел сериал. Как будто я в кои-то веки говорю что-то вменяемое.

Вселяет веру, однако.

Но радуюсь я рано. ГИП мечты внимательно выслушивает меня и спрашивает невпопад:

- Мне вот что интересно, Наташ. Днем ты работаешь, вечером у тебя постоянно я торчу… когда ты писать-то успеваешь? — он смотрит на меня и запинается: кажется, у меня тоже весьма сложные щи. — Нет, я понял, о чем ты говорила, и, в общем-то, согласен. Просто речь о персонажах зашла, вот и вспомнилось.

- А я очень организованная, — мрачно сообщаю я.

Денис с заметным сомнением косится на монитор. Титры закончились, сервис вышел из полноэкранного режима — и в списке свернутых окон виден заброшенный текстовый редактор.

- В норме, — вынужденно добавляю я.

- Но сейчас ты не в норме.

- Нет, — признаю я и тру ладонями лицо. — В норме я набираю где-то половину ежедневной проды в обеденный перерыв и остаток — перед сном либо в транспорте, если не сама за рулем.

Сейчас сконцентрироваться в обеденный перерыв не получается, и вся нагрузка приходится на вечер. Зато я наловчилась печатать текст прямо на телефоне, лежа в постели. Автозамена в половине случаев оказывается адекватнее меня, и это здорово помогает при наборе.

Денис задумчиво кивает, словно мог слышать мой внутренний монолог, и немилосердно демонстрирует профессиональную внимательность к деталям и натренированную память:

- Это из-за того эпизода, про который ты говорила во вторник? Который не получается написать?

Моя нетренированная память на этот раз несвоевременно услужлива и тут же подсовывает примерное содержание так и не написанной сцены.

- Из-за него, — соглашаюсь я так хрипло, что чрезмерно догадливый ГИП вздрагивает и подсовывает мне свою чашку с недопитым чаем. — Не хочу об этом, — уже чуть более вменяемо сообщаю я и возвращаю опустевшую чашку.

Денис смотрит строго на нее и поднимать взгляд не рискует.

- Я слышал, что горло пережимает тогда, когда человек запрещает себе о чем-то говорить, замалчивает что-то важное.

Чашка удостаивается удвоенного внимания. Сентенция про пережатое горло и замалчивание чувств звучит так, словно вычитана где-то в псевдопсихологической статье из женского журнала. Это настолько не вяжется со сложившимся у меня впечатлением от Дениса Владимировича, что я, кажется, даже знаю, от кого он о ней услышал. Иначе с чего бы ему внезапно замыкаться в себе на полуслове?

- Как только у тебя еще ничего не пережало? — хмыкаю я и тоже затыкаюсь.

А мысли — вот где они раньше были, спрашивается? — вдруг сворачивают на книгу, и я понимаю, что сцену с самого начала надо было писать не так.

Не про отца главной героини, пусть бы персонаж давно продуман и разбит на отдельные пункты, которые нужно упомянуть в тексте. Вымышленный отец не вызывает никакого отклика именно потому, что из пунктов и основных выделенных черт не складывается цельный образ.

Зато у меня ведь есть готовый. Хоть это и вопиюще непрофессионально.

Но и я не профессиональный писатель. Зато в голове у меня все еще живет образ папы — не такой, каким я видела его в последний раз, совсем не такой.

Тогда я прилетела на выходные впервые за несколько месяцев, ухватив самые дешевые билеты на чудовищно неудобное время, и папа примчался в аэропорт под утро — встречать меня. И до сих пор каждый раз, когда я вспоминаю папу, перед глазами встает одна и та же сцена.