Мне показалось, что этот психотерапевт умный мужик, самое замечательное, что, видимо, он всегда говорил притчами, как наставник в сериале «Кунг-фу».

Когда Аксель еще был влюблен в свою Андреа, которая его в упор не видела, терапевт рассказал ему такую историю:

«Представь себе, ты хочешь купить булочек. Тебе ужасно хочется булочек. Наконец ты видишь магазин, заходишь и просишь десять булочек. А хозяин магазина выражает сожаление и сообщает, что булочки он не продает. Потому что здесь торгуют гайками. И купить здесь можно только гайки.

Теперь у тебя есть три пути. Ты можешь являться сюда каждый день и требовать булочек, — если тебе повезет, то хозяин, когда ему это надоест до чертиков, откажется от своих гаек и начнет продавать булочки. Второй, наиболее предпочтительный путь, — выйти из магазина и поискать булочную. И наконец, третье: ты можешь прикинуть, не купить ли тебе пару гаек. Может быть, булочек тебе не так уж и хочется. Может быть, гайки — это тоже неплохо. Но если ты считаешь, что гайки не смогут утолить твой голод, то тебе придется пойти и поискать булочную».

Такими притчами психотерапевт излечивал его от одной неприятной ошибки за другой.

— Раньше, помогая переезжать, я специально хватал самые тяжелые коробки, думал, что этим показываю свою силу. Но теперь я знаю, что далеко не амбал. Поэтому беру самые легкие вещи, и мне нисколько не стыдно.

На самом деле эта новая форма мужского самосознания меня ничуть не вдохновила. Если что и могло подсластить мне пилюлю, когда я размышляла о мужских недостатках, то исключительно тот факт, что мои друзья-автослесари приводили в порядок мои машины, мотоциклы и электроприборы и помогали перетаскивать тяжеленные ящики. Мне совсем не казалось, что подобную любезность можно вычеркнуть из общения, не повысив в значительной степени качество в какой-либо другой области. С другой стороны: неужели мои автослесари дарили мне хотя бы кроху счастья? Может быть, все мое несчастье связано с тем, что я ограничивалась самыми обыкновенными мужиками и принимала бессердечие за небрежность?

— Не понимаю, почему ты не можешь расстаться с твоим другом. Он как дурак разъезжает в своем такси по городу и слушает тяжелый металл. И для того чтобы какой-то тупой идиот мог быть счастлив, ты должна стать несчастной и оставаться с ним, хотя и не хочешь? Или все-таки хочешь?

— Ни на каком такси он не ездит и тяжелый металл тоже не слушает, — я начала возмущаться, но при этом старалась не расхохотаться. Впервые показалось, что разрыв не будет трагедией. И решила, что уйду от своего друга. Скажу, что не люблю его, и все будет кончено. А потом… Почему бы не исправить ту ужасную несправедливость, пойти на которую меня вынудила моя семья? Почему бы не довести до счастливого завершения историю нашей с Акселем любви, почему бы нам не залечить свои раны? Если мы когда-нибудь сойдемся, то мне самой придется таскать коробки с пластинками. Может быть, дело того стоит?

Перед самым рассветом Аксель на своей машине, пригодной разве что для домохозяек, отвез меня домой. Перед дверью выключил двигатель. Уже чирикали птички. Мы посмотрели друг на друга, сначала улыбнулись, а потом несколько засмущались. Наконец я спросила, можно ли его поцеловать. Мне показалось, что он этого ждал. Зачем еще выключать двигатель?

Но вместо того чтобы наклониться ко мне, Аксель испуганно распахнул свои глаза-тарелки, вдавился в сиденье и, глядя прямо перед собой, выдавил из себя этакое беззвучное «да». Честно говоря, у меня пропало всякое желание к нему прикасаться. Сексуального в его поведении ничего не было. Но, с другой стороны, ему будет еще хуже, если я вдруг передумаю. Ничего не скажешь, дурацкая ситуация. Я слегка наклонилась и едва прикоснулась к его губам. И этого-то много. Боже мой, что с ним происходит?

_____

Во второй раз мы пошли в кино. Действие фильма происходило в Ирландии. Мужик приобрел на торгах неуклюжую корову с огромным выменем, наверняка именно от таких коров масло намазывается особенно хорошо. Этот мужик тащит на веревке свое приобретение по живописному ирландскому ландшафту.

— Прелестно, — пропищал Аксель.

Я решила, что буду рассматривать это как хороший знак. Ни один из мужчин, с которыми я бывала, не сказал бы «прелестно», увидев корову, и ни с одним из них я не была счастлива. После кино мы пошли прямо ко мне. Я же свободный человек! Два дня назад рассталась со своим автоинструктором. Все оказалось просто, стоило только сказать прямо. Не пришлось даже врать. На самом деле, конечно, это далось мне не очень просто, но зато теперь я чувствовала облегчение.

Аксель заныл, что свет у меня в квартире очень яркий, и потребовал свечку. Я принесла, приказав себе не смеяться над таким желанием, — ведь ему, наверное, и так было трудно об этом говорить. А потом мы лежали на полу и разговаривали; со свечкой, признаюсь, это действительно оказалось проще, к тому же я сказала себе, что больше и мизинцем не пошевельну и ничего ждать не буду. Иногда Аксель протягивал руку и гладил мои пальцы, — казалось, что у нас впереди действительно приятный вечер, такой, когда никто не злится и не ведет себя как человек психически нездоровый, вечер, когда люди милы и приветливы. Позже трудно сказать, в какой момент мужчина, с которым собираешься провести приятный вечер, вдруг меняет свои планы.

— Мне нравится, как эта юбка сидит на твоей огромной заднице, — заявил Аксель.

— Не сказала бы, что такому комплименту можно порадоваться от души.

— Почему? Из-за того, что я сказал, что у тебя огромный зад? Но ведь он действительно огромный. И мне это нравится.

— Ты не будешь против, если мы сменим тему?

— Почему? С твоей задницей что-то не так? Совсем неплохо, что ты толстая.

— Замечательно. На этом и остановимся. Тебе нравится моя толстая задница. Можешь не продолжать.

Я ничего не заподозрила. Думала, что Аксель просто совсем не умеет делать комплименты. Мне хотелось так думать. Я увлеклась мыслью, что мы двое детей, с которыми однажды поступили несправедливо, а теперь появился шанс, и на этот раз их любовь победит зло и мелочность мира. Так мне казалось.

— Я бы с удовольствием тебя поцеловал, — Аксель придвинулся ко мне.

Я убрала руку, которой опиралась на пол, легла на спину и закрыла глаза. Ничего не произошло. Пришлось посмотреть. Аксель склонился надо мной, опершись руками справа и слева от меня. Его лицо было сантиметрах в двадцати от моего, он смотрел на меня, но не тем взглядом, от которого становится приятно. Нужно было дать ему время. Он же заторможенный. Глаза-тарелки, как и всегда, зрачки неподвижны. Но тут что-то зашевелилось. Зрачки. Они становились то большими, то снова маленькими. В течение десяти секунд с обожанием смотрит на меня большими бархатными кругами, а потом — бац — уставится крошечными черными точками, полными ненависти; бац — снова большие, бац — крошечные. И так раз двадцать. Очень неприятно.

— Что случилось?

— Да я еще не понял, хочу ли я тебя целовать.

Расслабленность моя начала сходить на нет.

— Зачем тебе это? Неужели приятно?

— А вот этого я и слышать не хочу, — Аксель поднялся, — такое дерьмо я просто не слушаю.

Я оперлась на локти, но все еще почти лежала. Почему человек своими руками готовит почву для унижений, почему, пригласив кого-то в дом, нельзя быть уверенным, что тебя не оскорбят?

— Да я тысячу раз могла сделать из тебя котлету! — заорала я. — Неужели не понимаешь, как ты смешон? Но ведь я этого не сделала. Ну а ты что же?!

— Ну, ты точно больная! И причем сильно, хотя меня это не касается. Оставь меня в покое со всем своим дерьмом! — Взяв себя в руки, он продолжил: — Смотри, я пишу тебе телефон. Это мой психотерапевт. Можешь позвонить и подлечиться. А мне твои закидоны до фонаря.

— Засунь свой телефон себе сам знаешь куда! Идиот!

— Кладу листок вот здесь на стол и ухожу. Пока.

И он ушел, хлопнув дверью. Мы квиты.


Сначала психотерапевт мне не понравился. Высоченный, с длинными темными волосами, небрежно завязанными в хвост. Пусть бы он был маленький, с умным видом и кустистыми бровями. А у этого вид самого рьяного участника уличных концертов. Такие люди все время отравляют мне жизнь. «Хорошо, — подумала я, — если с самого начала негативную трансформацию или проекцию (как там это у них называется?) ликвидировать с помощью психотерапевта, тогда можно двигаться дальше». Кабинет такой, как я себе и представляла: обои оптимистичного абрикосового цвета, две ужасные акварели, демонстрирующие человеческую плоть, и два удобных кресла, стоящих друг против друга и покрытых оранжевыми пледами. Рядом с одним — контейнер с бумажными платками. Единственное, чего я не ожидала, так это светло-желтые кухонные приспособления, среди которых доминировала кофеварка — металлическая громадина, больше подходившая для большого кафе или для Пентагона.

Как я довольно быстро поняла, главная задача психотерапевта состоит не в конкретных предложениях по решению проблем пациентов, а в постоянной демонстрации веры в того, кому хочется в себя верить. Мой относился к своим обязанностям добросовестно. Правда, в начале каждой встречи он варил кофе с молоком. Действо длилось не меньше трех минут, и пентагоновская кофеварка гудела, тряслась, трещала и хрипела, как будто вот-вот взлетит на воздух. Приходилось орать, чтобы перекрыть все звуки, пока мой терапевтик возился с чашкой, насадкой и молочником. Если таким образом он хотел подчеркнуть мою ничтожность, то метод выбрал неплохой. Потом он с кофе в руках усаживался во второе кресло и выжидательно смотрел на меня, вытягивая верхнюю губу к краю чашки на манер жадного шотландского пони.

Сначала я считала, что он меня провоцирует или хочет выяснить, как долго я буду терпеть подобное бесстыдство. Но он вел себя всегда одинаково и совсем не собирался никого выводить из равновесия. Просто ему нравилось пить кофе, роясь в грязном белье своих пациентов. В конце концов я заявила ему, что при ставке сто двадцать марок в час этот самый кофе обходится мне, а также бедной медицинской кассе работников технических профессий не меньше чем в шесть марок.