_____

На стоянке перед Касселем мне долго пришлось ждать попутной машины. Начался дождь. Сверху на меня обрушивались потоки воды, а сбоку меня поливали дорожной грязью машины. Сначала я еще пыталась уклониться от грязевых фонтанов, но вскоре промокла насквозь и превратилась в такое чучело, что никто даже не пытался остановиться. А потом появился огромный темно-синий «мерседес». Он притормозил, на всякий случай я подняла большой палец. Боковое стекло опустилось, и на долю секунды я отчетливо увидела лицо водителя. Он уставился на меня, ему было противно и хотелось повозмущаться. Я увидела, как он наклонил голову и покрутил пальцем у виска. Холодная рука сжала мне сердце, и я поклялась никогда в жизни не голосовать за ХДС[1].


Вскоре небо прояснилось. Я зашла в туалет, сменила мокрые изгаженные джинсы на шорты, высушила лицо и причесалась. От стояния под дождем я устала как собака. Когда я снова расположилась на обочине, сразу же остановился грузовик. Толстый молчаливый водитель. Не прошло и получаса, как я уснула прямо на сиденье. Шофер меня растолкал.

— Так нельзя. Ты можешь спать, но только не впереди. Если я заторможу, ты вылетишь прямо через стекло.

Все правильно. Передо мной — стекло огромного размера. Стеклышко…

Он предложил койку. За сиденьями устроена узкая двухэтажная кровать. Сверху валяется мой рюкзак и какое-то барахло, необходимое водителям дальних рейсов: карты, спиртовка, термосы. Нижняя лежанка пуста. Оказавшись там, почувствуешь себя замурованным: сверху вторые нары, по бокам и сзади — железо машины, впереди сиденья.

— Не-е-е, — отозвалась я, — лучше уж я останусь здесь, спать не буду.

Но вскоре я снова задремала. На этот раз водитель затормозил, и я на самом деле ткнулась в стекло.

— Я же тебе говорил! Черт подери! Говорил я тебе или нет? Марш назад, пулей!

До меня не дошло спросить, на кой ляд было так резко тормозить, — без звука поползла назад. Пока еще не стемнело. Проблемы с дальнобойщиками начинаются ночью. На всякий случай спать больше не буду.

Проснулась я оттого, что толстый шофер схватил меня за руку. Пристроился между спинками сидений и лежбищем. Мы стояли. В кабине горел маленький огонек. Полутьма.

— Я тебя не обижу. Если не будешь дурить, все будет хорошо.

Эту фразу я слышала в передаче про нераскрытые преступления. «Ты пропала, — пронеслось у меня в голове. — Сейчас произойдет то, что всегда происходит с пассажирками, подсаживающимися в незнакомые машины, об этом постоянно говорят в той передаче. Месяцев через шесть какая-нибудь сборщица грибов обнаружит тебя под ельником».

— Будь умницей, веди себя тихо, и я тебе ничего не сделаю, — сказал он и провел мне по руке. Что за чушь! Он уже делает «чего». Вторую руку положил мне на ногу. Я знала, что виновата сама. «Она никогда не слушалась, — скажет мама, — но не переживайте слишком сильно, Анне не очень нравилось жить». Теперь шоферюга переместил свою лапищу мне на грудь. Я не сопротивлялась. В мужике килограммов сто пятьдесят, а я уже и так снизу. Если буду отбиваться, начнется драка, победительницей мне из нее явно не выйти. С другой стороны, когда-нибудь в суде мне можно будет вменить в вину именно это. Если, конечно, мне еще удастся побывать на суде.

— Ну и что? — спросил водитель. — Что ты сделаешь, если я тебя возьму?

— Один из нас после этого не выживет, — прошипела я. (Совсем не плохо большую часть жизни проводить перед телевизором.) Он начал надо мной ржать, но уже до этого отклонился примерно на сантиметр, которого мне хватило, чтобы заметить, что стекло с его стороны немного опущено. Он понял, что я что-то обнаружила, обернулся и тоже увидел щель. Не вставая с места, потянулся к ручке, но крошечного треугольника между его спиной и спинкой правого сиденья оказалось для меня достаточно. Я метнулась туда, как черт из табакерки. Водила схватил меня за ногу, я лягнула его, тут же вцепилась в ручку двери, которую в обычных условиях, сидя в чужой машине, нахожу только с третьего раза, распахнула дверь и вывалилась наружу. Ударилась головой о выпирающую металлическую фиговину и растянулась на асфальте. Пустая стоянка. Убогий фонарь, и ни одной машины поблизости. Хотя, судя по звукам, автобан совсем рядом.

— Козел, мудак, ублюдок! — заорала я.

Он перегнулся через сиденье и посмотрел на меня сверху вниз, но попыток покинуть свою телегу не делал. Я встала.

— Мой рюкзак, — орала я, — отдай мой рюкзак! Гони рюкзак!

— Залезай обратно, — ответил водила, — быстрей, самой тебе отсюда никогда не выбраться. Залезай!

— Чеши отсюда! — закричала я.

— Давай-давай, не майся дурью!

Он вел себя так, как будто мы с ним старые друзья, которые просто слегка поцапались. Может быть, он решил, что я хотела бы с ним переспать, просто стесняюсь. Кто знает, что в голове у таких идиотов.

— Залезай, кончай дурить.

— Чеши отсюда, сам кончай дурить, — вторила я ему, а потом взяла камень и ударила по грузовику.

Этот козел тут же вышвырнул мой рюкзак, захлопнул дверь и уехал. Я запомнила его номер, но потом представила себе, как заявлюсь в участок в этих шортах, со своими толстыми ногами, сгоревшими на солнце. В школе налоговых инспекторов я толстела как на дрожжах и добралась до отметки семьдесят шесть кило. Подумала о том, как полицейские начнут оглядывать меня с головы до пят, и то, что кому-то пришло в голову заняться со мной сексом, покажется им нелепостью. Не смогу я подать заявление в таком виде, точно не смогу.

Я села под фонарем и стала ждать. Меня трясло. Хотя я выбралась из этой истории более или менее благополучно, мне все равно было стыдно и очень себя жаль. Через два часа на стоянку свернул автомобиль. Семейство на «вольво»: папа, мама и двое детишек на заднем сиденье. Затормозили они как можно дальше от меня. Пока один из отпрысков снимал штаны, я со всех ног помчалась к мужику и попросила взять меня с собой.

— Вы же видите, что места нет.

Судя по его виду, он не из тех, кто любит подсаживать пассажиров в свое «вольво». Женщина скорчи та испуганную физиономию, а один из детей чуть не ревел.

— Только до ближайшего кафе, — сказала я, — меня пытались изнасиловать, вышвырнули из машины. Самой мне отсюда не выбраться! Пожалуйста, помогите мне!

Мужчина и женщина смотрели на меня с тем самым отвращением, о котором я уже думала, но в конце концов взяли меня с собой. Я ехала сзади, рядом с детьми. Рюкзак положили в багажник. Я прикрыла руками свои отвратительные обгоревшие ноги. Хорошо еще, что в машине темно. Все семейство сидело неподвижно, никто не сказал мне ни слова. Даже дети. У первого же кафе меня высадили, и я поехала дальше в Гамбург теперь уже на другом грузовике.


Начав работать таксистом, я все еще весила семьдесят четыре килограмма. Но на работе моментально похудела. Работала я каждый день с шести вечера до шести утра. Была бы возможность выезжать раньше или если бы сменщик опаздывал, я бы работала еще больше. В такси я не ела ничего. Сначала не могла, потому что очень нервничала из-за рации. Приходилось все время следить, не вызывают ли мой номер, а после получения заказа следовало прибыть на место за три-четыре минуты, — никого не волновало, нужно ли тебе свериться с картой или не перекрыли ли любители борьбы за мир соседние улицы. Посадив клиентов, я должна была сразу же решить, как добраться до цели. И какой это был ужас, если я не знала дорогу! Но даже потом, когда я привыкла, то все равно ничего не ела. Потому что не нуждалась в еде. Была сыта. И в постель больше ни с кем не ложилась. У меня появилась идея фикс, что я не состарюсь до тех пор, пока не начну снова заниматься сексом. Никто и не догадывается, что интимная близость хоть немного да приближает смерть. Весь фокус в том, чтобы просто оставить всё как есть и ничего не предпринимать, тогда можно прожить огромное количество лет.

Первое время работа в такси казалась мне самым замечательным из всего, что было в моей жизни. Я вдруг ожила. Я оказалась на своем месте. Мысль работает четко. Сесть в «мерседес», всю ночь колесить по городу и слушать музыку — это именно то, что нужно. Наконец-то я попала туда, где мне может быть хорошо. Я всегда искала себе подходящее место, а теперь выяснилось, что это место — просто машина. Движение — это единственно возможное состояние, а музыка — единственное утешение. Иногда, когда передавали особенно хорошую песню, я отключала рацию и делала несколько кругов лично для себя. И чем дольше я так ездила, тем более веселой и сильной становилась, а когда наконец чувствовала себя достаточно окрепшей, снова включила рацию и подбирала с обочины темные фигуры.

«С каких это пор тинейджеры водят такси?» — спрашивали пассажиры. И добавляли: «Не хотелось бы мне иметь такую работу».

А ведь работа у меня была замечательная! Единственный недостаток — сами пассажиры. Но за доставляемое мне неудобство они расплачивались своими деньгами. За ночь я зарабатывала не меньше сотни марок. Эти бумажки я засовывала в копилку, их становилось все больше. И наконец их стало столько, что возникла необходимость что-нибудь купить. Я разорилась на старенькую желтую «ауди». Впервые за несколько месяцев взяла отгул и всю ночь колесила по городу на своем приобретении. Потом до меня дошло, что я занимаюсь тем же, чем и всегда, но только бесплатно. И продала «ауди». Шум мотора, шорох шин на мокром асфальте, приглушенный свет, ночные программы по радио, неприветливые люди и уверенность в том, что вот-вот я от них избавлюсь, возвращение к одиночеству, тишина и темнота — ничего больше мне не хотелось.

Когда заканчивалась смена, я садилась на велосипед и проезжала тринадцать километров до квартиры своей сестры. Разогревала банку резаной фасоли, заглатывала ее, недолго сидела перед телевизором и снова ехала в свою фирму. С сестрой я почти не виделась. Прошло совсем немного времени, и я стала весить шестьдесят четыре килограмма. На этой точке я оставалась в течение нескольких недель. Похудеть еще хоть чуть-чуть не получалось. Несправедливо. Банка фасоли, в которой и калорий-то почти нет, да к тому же ежедневные двадцать шесть километров на велике. Что еще придумать, чтобы избавиться от лишнего веса? Работать мотыгой? Иногда я съедала немножко печенья, но тут же принимала слабительное. Если так продолжать и дальше, то когда-нибудь я все же сдвинусь с мертвой точки в шестьдесят четыре килограмма. За это говорят все законы физики. Я буду худеть, худеть и худеть.