Наконец Дина с Андерсом приехали и расплатились. Остаток пути они шли пешком.

В гавани они снова увидели давешнюю пару. Женщина заставила перевозчика отвезти их на пароход. На сходнях они споткнулись и чуть не упали. Казалось, хрупкое сооружение под ними сейчас рухнет в воду. И все время они без умолку переругивались между собой.

Длинный причал с пакгаузами и экспедициями чернел от людей. Здесь многие тоже просили доставить их на пароход, пока он не ушел. Подходить к причалу пароходу не разрешалось из-за опасности пожара. Так по крайней мере говорилось.

У Андерса появился повод дать выход своему отчаянию, и он тут же им воспользовался.

— Не порт, а блюдце! — в сердцах сказал он, ни к кому не обращаясь.

Дина молча сбоку наблюдала за ним.

Какой-то человек, грозя ножом, босиком бежал по причалу за парнем, укравшим бутылку рома. Подоспевшая полиция под крики и возгласы толпы забрала обоих. Люди отпрянули в стороны, не желая оказаться замешанными в это дело. Кого-то чуть не столкнули с причала.

Андерса давило горе. Динина рана не заживала. Тучи на небесах разорвало, но солнца не было. Мысли падали словно дождь.


Наутро они вышли в море.

Ветер был хороший. Но Антон все-таки был не в духе.

— Мои кости чуют непогоду, — сказал он.

Он стоял за штурвалом, похожий на разъяренного быка.

Дина и Андерс не церемонились с ним и не обращали внимания на его мрачность.


У них была другая забота. Между ними возникла какая-то новая связь, приятная и неприятная в одно и то же время. Что-то необычное, незнакомое им. Разговор по пути с фабрики, который они так и не закончили, положил начало чему-то новому, что им, вынужденным делить одну каюту на двоих, трудно было держать под контролем.

Глаза Андерса были невинны, как библейский текст под увеличительным стеклом. Они говорили: мы брат и сестра. Но что-то помешало нам исполнять свои роли. Видно, мы плохо знали чувства друг друга.

Он признался себе, что много лет мечтал, чтобы Дина оказала ему доверие. Попросила совета.

И вот она оказала это доверие: он узнал, что Нильс был мошенником. В душе у Андерса возникла смута — и все-таки он больше радовался Дининому доверию, чем думал о последних минутах Нильса.

Дина, как сова, сидела в своем дупле и пряталась от дневного света.

ГЛАВА 10

Господь отвечал Иову из бури и сказал:

Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла?

Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.

Кто положил меру ей, если знаешь? Или кто протягивал по ней вервь?

На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее,

При общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божий восклицали от радости?

Кто затворил море воротами, когда оно исторглось, вышло как бы из чрева,

Когда Я облака сделал одеждою его и мглу пеленами его.

И утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота,

И сказал: «доселе дойдешь, и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим»?

Давал ли ты когда в жизни своей приказание утру и указывал ли заре место ее…

Книга Иова, 38:1, 2, 4-12

Они вышли из Трондхеймс-фьорда и взяли курс на север. Андерс видел, что приближается непогода. И у него даже полегчало на сердце.

Наконец справа скрылся Анденес, а слева — плоские очертания Эрланда, теперь «Матушка Карен» была предоставлена лишь самой себе и стихиям. Ветер был еще терпимый, и туман легкий.

Но ветер не унимался. Как серый морской призрак, он налетал на них с северо-запада и нес дождь.

Высокий штевень «Матушки Карен» заливало водой, вместительный остов швыряло между волнами, все равно что кофейную чашку без ручки.

Дорогой груз был привязан дополнительными канатами и по возможности укрыт от воды.

Юнга, сын одного из арендаторов Рейнснеса, уже валялся на койке с морской болезнью. Беднягу вывернуло прямо на тюфяк. Под брань и крики соседа. Но соседа никто не поддержал. Каждому хватало своего.

В чреве упрямого судна что-то без конца урчало и перекатывалось. Паруса и реи стонали и жаловались.

Уже несколько часов судно шло скорей под водой, чем над ней. Все-таки Антон не хотел искать укрытия в каком-нибудь порту. Он вел «Матушку Карен» в Фоллово море, точно сдавал экзамен на выдержку.

Тут-то и налетел шторм.


Дина одна сидела в каюте, ухватившись за край стола.

Переборки ходили у нее перед глазами.

Увидев, что из нее течет кровь, она засунула между ногами наволочку. И тут же повалилась на стол.

Робкая лужица крови все время меняла направление на досках настила. То она бежала на запад, то на восток, то на север, то на юг — в зависимости от крена судна. В конце концов она превратилась в густой коричневый ручей, застывший между щелями настила.


Дина ли я? Вчера еще я была церковным органом. Из моего тела рвались многоголосые хоралы! Потому что мне так хотелось! Сегодня мое тело терзают ножи. Я река, не знающая, куда течет. Не слышно даже моего крика. Меня несет так беззвучно, что мне страшно. Где теперь Ертрюд?


Фигура матушки Карен на штевне, вырезанная из дерева в виде полногрудой дамы с забранными в пучок волосами, то и дело исчезала в бешеных волнах.

Но она снова гордо выныривала на поверхность и отряхивала с себя волны. Раз за разом. Глаза ее были вырезаны острым ножом мастера из Вефсны. Их пустой взгляд был устремлен то в пучину морскую, то в небеса.

Море проявило свой истинный, коварный нрав. В этом году на два месяца раньше, чем обычно.

Антон приказал зарифить паруса. Андерс, как коршун, стерег ячмень от воды.

Стихия была безжалостна. Сворачивать к берегу не имело смысла. Там было полно рифов и шхер.

Антон взял курс в открытое море. Ничего другого им не оставалось. Ветер был порывистый и капризный, но ему пришлось уступить людям — недаром Андерс с Антоном много лет учились приноравливаться к нему.

Каждый раз, когда судно выравнивалось и Андерс чувствовал, что оно слушается руля, его словно что-то толкало в бок. Дина!

Борьба с ветром дарила ему сладострастную радость. Он испытывал наслаждение. Они подчинили себе волны, подчинили ветер. Судно и паруса.

Таким бейдевиндом ему ходить еще не случалось. Нижняя губа у него выпятилась вперед. Брови топорщились от соленой воды. Внешне он был похож на мокрую рукавицу, которую на бечевке тянули за судном. Внутри — это была железная свая. Что бы там ни случилось, а водить суда он умел!


Дина лежала на койке с задернутым пологом и не видела того, что творилось за иллюминаторами, которые заливала вода.

Все, что осталось непривязанным и незакрепленным, перекатывалось по каюте. Дина подсунула под себя непромокаемую робу и между приступами боли обеими руками держалась за койку.

Александр Пушкин заглянул к ней в окно и заговорил о смерти. Ведь она поразила беднягу в живот! У него была с собой книга стихов. Как подарок от Лео. Он смеялся так, что тряслись все переборки. Потом он с силой хлопнул Дину книгой по животу. Пушкин свободно входил и выходил через иллюминатор и каждый раз приносил новую книгу. На животе у Дины скопилось уже много книг, ей было тяжело, и углы у них были острые.

В конце концов они почему-то превратились в кровавую массу, которая свешивалась через край койки тонкими лохмотьями.

Дина пыталась удержать книги, но не могла. Этот смуглый человек тут же кидал на нее новые книги с острыми краями. Громким голосом, в котором слышалось отчаяние, он то кричал о своей ненависти к женщинам, то, стиснув зубы, называл Дину шлюхой Медного Всадника или своей дорогой Наташей.

Его голос, похожий на голос Лео, вырывался из ветра с такой силой, будто Пушкин кричал в рупор. Этот голос разносил ее голову на тысячи частиц.

Это был сам морской призрак. С руками кузнеца и шрамом Лео. Наконец он вытащил ружье Фомы и прицелился в Дину. Бах!

Он попал в Ертрюд! Ертрюд стояла в углу, и вместо лица у нее зияла дыра! Как это могло получиться?

По ногам Дины струилась горячая кровь и постепенно застывала ледяной пленкой.

Ветер чуть-чуть стих.

Дина приподнялась настолько, что смогла скомкать простыню и засунуть ее между ногами. Потом с трудом добралась до двери и позвала Андерса. У нее чуть не вырвало легкие. Крик пронесся, точно ведьма на шабаш. Заглушая грохот воды и вой ветра.


Сомнений не осталось. С Диной что-то случилось.

Андерс замерз, устал, и глаза у него резало от соленой воды. Он поставил вместо себя другого. И пробрался в каюту, откуда, словно бешеный рык, летело его имя.

В дверях он остановился, чтобы перевести дух. С одежды текли потоки воды.

Его зюйдвестку давно унесло в море. Со светлых растрепанных волос на лицо и шею бежали реки. Жесткие от соли волосы прилипли к макушке, отчего Андерс стал похож на рассерженного тюленя. Подбородок выдавался вперед больше обычного.

Он с удивлением смотрел на Дину. Смотрел и не верил своим глазам.

Дневной свет упрямо проникал сквозь мокрые стекла. Андерс увидел голые ноги и бедра Дины. Пропитанную кровью простыню. Ее стоны напоминали скрип судовых ларей и непогоду. Она протягивала к нему руки. В глазах была мольба.

— Господи Боже мой! — Он опустился перед ней на колени.

— Помоги мне, Андерс!

Она даже не пыталась прикрыться. Он обнял ее, бормоча в отчаянии что-то нечленораздельное.

— Я умираю. У меня внутри все порвано, — прошептала она и закрыла глаза.

Андерс вскочил и хотел броситься на палубу за помощью. В одиночку он не мог с этим справиться. Но Дина открыла глаза и пристально посмотрела на него.

— Молчи! Никому ни слова! Помоги мне! — просипела она сквозь зубы.

Он обернулся в растерянности. Наконец ее слова дошли до его сознания. Он тут же вспомнил, что женщины подчиняются иным законам. Вспомнил о женских страданиях. О женской судьбе. О женском позоре.