«Придем домой — сразу же сделаю себе чаю с мятой», — решила я, подходя к подъезду.

Вот, наконец, наш этаж. Ключ дрогнул в руках и с противным звоном упал на выложенный плиткой пол. Бог знает что такое! Наверное, я действительно больна, и врач прав, советуя уехать к морю на отдых. Чем раньше — тем лучше.

Когда я открыла дверь, взгляд первым делом уткнулся в аккуратно поставленные мужские ботинки — чистые, без следов осенней грязи, хищными зверями скалящиеся на меня из угла коридора. Я замерла, глядя на них, словно завороженная.

— А вот и мои вернулись! — послышался из комнаты жизнерадостный Элин голос. — Макс, пойдем, познакомишься с моей мамой.

Сестра тут же появилась на пороге комнаты, таща за собой растерянного и смущенного Макса.

— Это мой друг Макс, это моя мама Мария Николаевна, а Эмилию ты знаешь, — частила она.

Мама прислонилась спиной к двери, должно быть, чувствуя себя персонажем одного из своих романов.

— Здравствуй, Макс, — произнесла она совершенно ошалело.

А мне захотелось расхохотаться. Поднять голову к потолку и хохотать, хохотать, пока из глаз не брызнут предательские злые слезы.

* * *

Вот и осуществилась мамина мечта. Макс сидит у нас на кухне, пьет чай с печеньем, оттуда доносятся оживленные голоса. Я сижу за компьютером и гоняю по экрану цветные шарики. Это прекрасное занятие, чтобы не думать. Шарики появляются и появляются, заслоняя собой весь экран, так что от их многоцветия начинает рябить в глазах. Я щелкаю по кнопке «новая игра», и экран очищается. Можно начинать заново.

Моя жизнь похожа на клубок спутанных ниток, и попытки навести в ней хоть какой-нибудь порядок заканчиваются грандиозным провалом. Наверное, я просто неудачница.

В комнату заглянула мама и, придвинув стул, села возле меня, некоторое время наблюдая за моей странной нелогичной игрой.

— Да, — произнесла она с печальным вздохом, украдкой следя за выражением моего лица, — я слышала, что у Эли появился мальчик, но никогда бы не подумала, что это Максим… Тот самый Максим.

Я молчала. Что тут скажешь?!

— Но ведь ты, конечно, не переживаешь? — не могла успокоиться мама. — Тебе ведь Макс не то чтобы очень нравился?

Я механически кивнула: пускай ей будет легче. Нечего сваливать собственные проблемы на других.

— Так и знала! — обрадовалась мама. Она поверила мне с такой готовностью, что стало обидно. — На самом деле Макс и Эля подходят друг другу. Он — серьезный, положительный, интеллигентный, будет на нее хорошо влиять. И первые результаты уже заметны. Видишь, что Эля стала лучше одеваться? Повзрослела и сделалась женственнее?

Проклятые шарики опять заполнили экран, пришлось нажимать рестарт.

— А тебе нужен кто-то другой. Ну, не знаю, может, более беззаботный и отвязный. Чтобы пара была действительно гармоничной, люди должны дополнять друг друга, обладая разными качествами, — продолжала мама, игнорируя мое молчание.

— Как вы с папой? — не выдержала я.

Она осеклась, с минуту посидела молча и, не сказав больше ни слова, поднялась и вышла из комнаты.

Я не чувствовала ничего. Даже жалости.

От шариков нестерпимо болели глаза. Вскоре они все слились в одно большое, развернутое на весь экран, пестрое одеяло, а я все щелкала и щелкала мышкой — не различая цветов, куда придется.


Вечером я сделала для рук ванночку с питательной укрепляющей солью и села у зеркала, занимаясь маникюром. Осторожно сдвинуть специальной лопаточкой распаренную кожу у ногтя, срезать лишнее, затем взять ножнички и подровнять форму ногтя — аккуратно, чтобы не испортить.

Забота о руках требует большой сосредоточенности и не терпит нервозности. Занимаясь ногтями, уделяешь им все внимание и не думаешь ни о чем… постороннем и лишнем. Это как раз то, что нужно сейчас.

В комнате тихо. Только подняв взгляд, я замечаю, что за моей спиной стоит Эля. Сейчас наши отражения совсем рядом. Она кажется даже старше меня — и выше, и плотнее. У нее упрямое лицо, твердо очерченные губы и волевая линия подбородка. Мое лицо расплывчатей, мягче. Я пошла в маму — тот же узкий подбородок, нерешительная, словно изломанная линия тонко выщипанных бровей, мягкие, словно немного припухшие губы. Глядя на нас с Элей и не скажешь, что мы сестры.

— Как ты можешь так спокойно делать свой маникюр! — не выдержала она.

Я опустила глаза и заметила на пальце крохотную заусеницу.

— Ногти нужно обрабатывать спокойно, иначе делать это не имеет никакого смысла, а еще легко пораниться и занести инфекцию, — объяснила я, осторожно удаляя кусачками мешающий кусочек кожи.

— Хватит притворяться! Нечего строить из себя Снежную королеву! — закричала сестра, отшвырнув мой маникюрный набор.

Ножнички, пинцетики, щипчики упали на ковер. Мне почему-то стало жаль их до слез.

— Не делай вид, будто тебе все равно! — кричала Эль, схватив меня за плечо и развернув к себе. — Знаешь, где у меня сидит твое притворство и равнодушие?! Вот здесь! — она провела рукой по шее. — Ненавижу тебя! Понимаешь, ненавижу! Сейчас, когда ты изображаешь из себя несчастную жертву, — вдвойне!

— Не мешай мне, пожалуйста, я еще не закончила, — четко произнесла я, наклоняясь за ножницами.

Но Эль отпихнула их от меня.

— Ты не любишь Макса! Ты никогда его не любила!

Я устало поднялась со стула. Какая же сестра… еще маленькая!

— Это ты ничего не знаешь о любви, — ответила я, глядя в ее потемневшие, цвета горького шоколада, глаза. — Ты не знаешь, что любовь — это не выброс в кровь адреналина и не желание почувствовать себя взрослой.


В глазах сестры взметнулось торжество: она добилась, чего хотела, втянула меня в пустой, бесполезный разговор. Впрочем, похоже, она всегда будет добиваться всего, что хочет. Пока не наткнется на непреодолимое препятствие. В одном романе Иэна Бэнса [8] я читала загадку о том, что будет, если неостановимая сила наткнется на непреодолимое препятствие. Надо бы составить уравнение этой задачки.


— Ах так! — рассмеялась Эль. — Ну конечно, любовь — это сопли до колен и слезы в три ручья, непереносимые страдания и жалкий скулеж в подушку. А может, ты и отношения наших родителей тоже назовешь любовью?

— Вырастешь — поймешь, — сухо ответила я, опускаясь обратно на стул.

— Это говорит моя многоумная добрая сестрица! Хочешь, поделим Макса? Ровно пополам? Или так: он будет встречаться со мной по четным дням месяца, а с тобой — по нечетным. Подходит?

— Не кривляйся.

Теперь я уставилась в пол, не чувствуя в себе сил посмотреть на сестру. «А ведь ей тоже больно, — кольнуло меня нечаянное открытие. — Ей тяжело, и она не знает, что делать».

— Проживу как-нибудь без твоих замечаний! — ответила Эль. — Вот у нас семейка: урод на уроде!

Она стукнула кулаком по столу. Зеркало тревожно зазвенело, а сестра болезненно поморщилась и затрясла ушибленной рукой.

На шум в комнату заглянула мама.

— Не ссорьтесь, пожалуйста, — жалобно попросила она. — Макс, конечно, симпатичный парень, но не стоит из-за него ссориться. Вы слишком молоды…

Эль резко развернулась к ней, словно боксер на ринге, вдруг обнаруживший за спиной нового противника.

— А дело, будет тебе известно, милая мамочка, вовсе не в Максе! — заявила она. — То есть не только в нем. Тут, как сказала бы наша паинька Эмилия, налицо коренные противоречия. И ты не пугайся, что мы уроды. Кого вы еще думали воспитать в такой семье, как у вас?! Как же я вас всех ненавижу!

— Ты… — Мама побелела. — Вы обе ничего о нас не знаете и не имеете права судить нас. Молоко еще на губах не обсохло! Поняли?!

Мне захотелось закричать, отшвырнуть стул, разбить зеркало — сделать хотя бы что-нибудь, лишь бы прервать тягостную сцену.

Сейчас все мы казались похожи на персонажей странной пьесы, застывших в немой сцене: мама — бледная, с трепещущими от гнева крыльями носа, — в дверях; Эль — вполоборота к ней, презрительно прищурившаяся, с растрепанными волосами; я — с застывшим, похожим на маску лицом, перед зеркалом, над рассыпанным маникюрным набором, инструменты из которого напоминают изощренные орудия пытки.

Мы все мучаем друг друга. Мы мучаем друг друга все то время, что живем вместе. Боже мой! Настоящий ад! Я и не подозревала, что он так близко!

Молчание затягивалось, даже Эль ничего не говорила. А с лица мамы постепенно сходил гнев, сквозь него проступала горькая обида. Она становилась похожа на беззащитного, несправедливо обиженного ребенка.

А ведь ей действительно тяжело, и она, как может, выстраивает вокруг себя рубежи защиты — это и фитнес, и книги, и сериалы. Им с папой давно бы нужно развестись, но теперь, наверное, уже поздно, да и мне сложно представить маму работающей — где она найдет работу сейчас, после того как просидела дома последние двадцать лет?..

Мне стало стыдно. Я тоже обидела ее сегодня, а еще думала, что лучше и добрее, чем Эль.

— Прости, пожалуйста, мамочка, — попросила я и, встав со стула, подошла к ней. — Это день сегодня такой неудачный. Не расстраивайся, мы вовсе не думаем так, просто с языка иногда срывается…

За спиной приглушенно хмыкнула сестра, но, к счастью, промолчала.

Я протянула руку и погладила маму по волосам, а она вдруг расплакалась и прильнула к моему плечу, словно ища защиты. Вот теперь я точно чувствовала себя лет на двадцать старше собственной матери.

Я надеялась, что Эль подойдет к нам. Если бы это произошло, я бы, наверное, простила ей все, даже Макса. Но она осталась стоять одна. У нее еще не прошел переходный возраст, и она еще не научилась терпеть и прощать.

Глава 11

Ветер перемен

Эль

На кровати лежал чемодан, а Мила аккуратно укладывала туда свои вещи. Платье, сарафан, топик и даже купальник. Хотя конец сентября не самое удачное время для купаний, на Балтике благодаря мягкому климату стоит довольно теплая погода. Туда еще ездят отдыхать.