Всю дорогу обратно они не говорят ни слова. Ветер рвет с них шляпы, гасит фонари, треплет деревья сада, гремит вывесками. Переулок пуст.

Вот извозчик… Наконец!

— Вы позволите вас проводить?

Она молчит. Она так устала. Он садится рядом, в пролетку, под закрытый верх.

У бульвара он берет ее инертную руку и говорит:

— Вы можете спать спокойно, дитя мое. Я не способен добиваться счастья ни хитростью, ни насилием, ни обманом. Я давно — много раньше встречи моей с Яном — научился уважать чужую личность. И даже страсть не заставит меня изменить принципу… И зачем? Я не буду таким безумцем, чтоб срывать зеленый плод. Я подожду, когда он сам упадет, созревший, в мои руки.

— Как вы самонадеянны! Сейчас видно еврея.

— Нет. Я только фаталист. Нелидов не от меня узнает трагическую историю вашей семьи. Это вынырнет само собой. Да это, в сущности, безразлично. Возможно даже, что вы выйдете замуж… И что его любовь восторжествует над мелочностью его души…

— Тише! Я запрещаю вам унижать его!

— Я знаю твердо одно: Маня Ельцова, вот эта девушка с яркими губами, чье бы имя она ни носила, будет моею опять. Вопрос во времени. Но я еврей. Я терпелив. Я умею ждать.

— Вы наглец! — гордо говорит она. — Вы с ума сошли, кажется?

Его губы кривятся.

— Пока еще нет, — с странной печалью отвечает он.

Но она не слушает. Она озабочена.

— Стой, извозчик! Возьми деньги. Вот наш переулок. Я здесь слезу. Я не хочу, чтобы вы меня провожали, Марк. Прощайте!.. Не сердитесь на мою резкость. Но вы сами виноваты. Никогда не встречайтесь со мною на улице! Никогда не пишите мне! Не преследуйте меня, ради Бога! Вы знаете, что я бессильна перед вами. Но я все-таки верю в ваше великодушие, Марк… Я умоляю вас отстраниться. Прощайте!

Она вырывает свою руку и бежит.

— До свидания! — отчетливо и спокойно говорит он вслед.

Вздрогнув, она оглядывается. Он высоко поднимает шляпу в знак прощания.

Ока бежит дальше, не оборачиваясь.

Конец… конец… Всему конец!


— Боже!. Как ты нас измучила!.. Где ты была?

Этим возгласом встречает ее сестра. Петр Сергеевич молчит, но Маня чувствует, что он тоже недоволен. И лицо ее вспыхивает. «Промолчу. Скоро конец».

— Или ты у Сони была? — упавшим тоном спрашивает Анна Сергеевна. — Да… Тебе телеграмма…

— Где? Где?.. Давно?… Аня… Ради Бога!

Петр Сергеевич идет в ее комнату и подает ей бланк.

ШТЕЙНБАХ В МОСКВЕ. ТРЕБУЮ, ПРОШУ НЕ ВИДЕТЬСЯ. БУДУ СКОРО. ВАЖНЫЕ ДЕЛА.

Бумага скользит из ее рук. Анна Сергеевна подхватывает ее и читает.

— Дурные вести, деточка? — ласково спрашивает Петр Сергеевич.

У Анны Сергеевны холодеет на сердце, когда она видит лицо Мани. Такая молоденькая. Почти девочка! А какое скорбное выражение! Вот она — любовь… И теперь ей уже не завидно.

— Аня, — разбитым голосом говорит Маня, и глаза ее угасли. — Я очень устала… Я лягу…

— А чай как же? Сейчас будет готов, самовар.

— Нет, я устала. Поцелуй меня, Аня! И ты, Петя, тоже. Покойной ночи!

Когда она выходит из комнаты, брат с сестрой обмениваются быстрым, ярким взглядом. И опускают глаза.

Счастье преступно. Но одиночество так тяжело! Бедная, бедная девочка…


Маня лежит в темноте без сна, с открытыми глазами. Уже за полночь. Ветер налетает и стучит рамами старого дома.

На нее скверно действует ветер. Так было всегда, и в детстве еще. Она боится чего-то. Сердится чаще. Плачет без причины. Страдает бессонницей.

ШТЕЙНБАХ В МОСКВЕ. ПРОШУ, ТРЕБУЮ НЕ ВИДЕТЬСЯ…

А если б он знал!.. Если он узнает…

Она мечется в постели, без сна. Ветер воет в трубе. Так дико, так жалобно. Точно тоскует, плачет. Совсем заснуть невозможно. Наказание какое, Господи!

Где-то в доме шорохи, шаги, шепоты. Ходит кто-то на цыпочках.

Скрипнула дверь. Не спят… А может, это за стеной? Или наверху? Слышен каждый звук в этом старом ящике.

«Пойду возьму книгу… Уже второй час… Все равно не заснешь…»

Она накидывает юбку и платок на плечи. Зажигает свечу и босиком идет в столовую, где оставила журнал.

Вдруг яростный, бешеный визг проносится по дому. Когда Маня растворяет дверь столовой, он догоняет ее из коридора и врывается с нею в комнату.

— «Господи!.. Да что это там?»

Такой звук, точно не в трубе этот страшный визг и рев. Точно распахнулись все окна, все двойные, наглухо замазанные рамы. И вихрь ворвался в дом и воет по-звериному.

Маня дрожит. Как холодно!

Но ничего нет страшного. Пустяки…

Она находит книгу и идет обратно.

У печки в коридоре долго стоит и ждет. Все тихо.

Она ложится в постель. Никак не может согреться. Но свечи не тушит.

Больше получаса длится тишина. И Маня начинает дремать.

Вдруг опять… Звуки… Непостижимые, странные звуки…

Воет собака? Да… Да… Как неприятно!

О-о… как она глухо, зловеще воет! Жутко даже.

Нет. Теперь уже не заснуть. Маня садится на постели.

Отчего так больно стучит сердце? Чего она испугалась? Что напомнили ей эти зловещие звуки? Где-то там, в безднах подсознания, таинственно жила память о чем-то страшном, оформленном в этих дрожащих, жалобных и угрожающих звуках. Они нашли эхо во мраке души ее, за порогом сознания.

Вдруг скрипнула дверь. Где-то близко… Рядом. Кто-то ходит. Почему не спят?

В столовой двинули стулом. И замерли.

Крадется кто-то… Кто?

— Петя! — бессознательно, дико кричит она, внезапно теряя голову. Ужас затопил ее мозг ледяной волной.

Анна Сергеевна в дверях. Она не раздевалась. Почему она не раздевалась? Почему у нее такое запуганное лицо?

— Тише! Тише!.. Ради Бога!..

— Аня… Аня… Мне страшно… Это ты ходила, Аня?

— Я… я… Бог с тобой!.. Почему не спишь?

— Нет, почему ты не спишь? Почему у тебя такие глаза?

— Какие глупости! Я всегда ложусь поздно.

— Кто это воет, Аня? Это собака… или ветер?

Анна Сергеевна молчит. Одну секунду только. Но этого довольно. Маня вспомнила.

В ту же секунду яростный, исступленный визг снова врывается в комнату. Целая оргия звуков. Целая гамма чувств. Но доминирующая нота — ужас. И воплем отчаяния кончается все. Безнадежным воплем осужденного на вечную муку.

— Куда ты? Не ходи, Маня! Не пущу…

— Это мама… мама… Пусти меня!

— Нельзя туда! Нельзя. Будет хуже. Ты убьешь ее. Там Петя. Ее так трудно держать. Маня… Маня… Боже мой!

Анна Сергеевна вдруг перестает бороться. В взрыве отчаяния она падает на стул и рыдает.

Маня стоит рядом, с широко открытыми, но пустыми глазами. Вся жизнь ушла из ее лица.

За стеной и наверху слышится движение. Гул голосов, сонный кашель. Дом проснулся. Мрачный дом, ревниво прячущий свою тайну.

Но в квартире Ельцовых опять тишина. Слышны только страстные, глухие рыдания Анны Сергеевны…

Маня стоит неподвижно.

И ждет…

Соне от Штейнбаха

Дорогая Софья Васильевна!

Развязка недалека. Я получил телеграмму, что Нелидов продал землю и выезжает в Москву. Катастрофа разразится не нынче-завтра. Познакомились ли вы с семьей Мани, как я вас просил? Теперь нельзя ни минуты оставлять ее одну. При ее импульсивности она может покуситься на самоубийство. Предупредите и фрау Кеслер, что ее нельзя оставлять без призора ни днем, ни ночью. Могу ли я надеяться на Вашу привязанность к Мане?

Ваш М. Штейнбах

Маня уже с неделю живет с Соней у брата фрау Кеслер, в квартире, где они жили в дни революции.

Маня потеряла сон, выбилась из колеи. Даже Днем, стоит ей остаться одной, как она слышит вой, полный ужаса и зловещей угрозы. И дикий, безотчетный страх заставляет ее выбегать на улицу, бросься к чужим людям, мешаться в незнакомую толпу. Нервы напряжены так болезненно. Ей думается, проведи она тогда еще одну ночь дома, ее собственный разум пошатнулся бы навсегда.

Но она каждый день заходит узнать, есть ли письма и телеграммы. Постоянно ждет брата к обеду в его кабинете.

Наконец!.. В переулке она встречает телеграфиста.

Метель крутит с ночи. Первый снег. Все бело, все мглито, все жутко. Как у нее на душе.

— Как мама нынче? — спрашивает она, целуя сестру.

Анна Сергеевна измучена. Опять не спала ночь. Она делает безнадежный жест и садится у стола, подперев голову рукой. Она еще не причесалась с утра. На ней смятая блуза. Полное забвение условностей и навыков. Никогда не видала ее такою Маня. «Какая она жалкая!..» — пронзает ее мысль.

— Мы всю ночь не спали, — говорит Анна Сергеевна. — пришлось дать ей опия. У Нети лицо исцарапано. Только не надо удивляться. Он этого не любит.

За столом, после супа, Маня сообщает новость. Нелидов приедет завтра. Будет вечером у них. Будет просить ее руки… Голос ее замирает.

Петр Сергеевич угрюмо слушает, не поднимая глаз.

— Что же тебе нужно от нас?

— Он спросит, чем больна мама! Он спросит об отце… Что же ты скажешь?

— Правду…

— Петя… Не будь жестоким! Разве я виновата в чем-нибудь?

Анна Сергеевна низко склоняется над столом. Она не может видеть жалкого лица сестры.

Он берет руку Мани и тихонько гладит ее. Его глаза смягчаются.

— Маленькая сестричка, я глубоко виноват перед тобой. Я не успел тебя предупредить вовремя. Мы все трое судьбой обречены на одиночество. Ты видишь ее? Она была тоже хорошенькая. Тоже жаждала счастья. Но чувство долга и разум победили. Ты должна поступить так же.

Крик срывается у Анны Сергеевны. С искажением лицом она выбегает из комнаты.