Когда ее рука уставала держать мальчика, она ненадолго отдавала его Оуэну, и тот продолжал знакомить его с окружающим миром.

Пен так вошла в дорожный ритм, что временами казалось: их путешествие длится годы и никогда не кончится. И пускай не кончается…

На пятый день они подъехали к конной переправе через реку Северн, на другом берегу которой начинался Уэльс. Теперь она знала, куда направляется Оуэн, но по‑прежнему ни о чем его не спрашивала, молчал и он.

Маленький Филипп проявил немыслимый восторг, увидев реку и множество лошадей на плоту, рвался побегать по палубе между ними и очень обижался, что ему не разрешали.

— Оказывается, он умеет настаивать на своем, — радовалась Пен. — Разве это не прекрасно?

Оуэн весело смеялся и, казалось, совсем оттаял, но, когда они двинулись дальше верхом в глубь Уэльса, она снова ощутила в нем напряженность, даже большую, нежели раньше.

Воздух сделался еще мягче и теплее; по берегам широкого Северна расцветала зелень; на фоне чистого неба показались и становились все крупнее скалы горного массива Брекон‑Биконс. Пен вспомнила показавшиеся ей странными слова Оуэна, которые тот сказал своему пажу насчет того, что отправляется к своей путеводной звезде, и спросила, не эти ли горы он имел в виду.

— Да, — ответил тот с улыбкой, — вы разгадали нашу с посланником де Ноэлем маленькую тайну. Если я исчезаю надолго из Лондона и передаю ему эти слова, он знает, где меня можно найти в случае крайней необходимости. Я очень давно не прибегал к этому паролю.

Ответ Оуэна напомнил ей лишний раз о его жизни, полной приключений и опасностей, и она с тревогой подумала о Робине, о том, как отзовется на нем побег принцессы и ее собственное исчезновение. Ведь от мстительного и жестокого Нортумберленда можно ждать всего. Успокаивала мысль, что Робин не хуже, чем она, знает этого человека и не дастся ему в руки, в крайнем случае укроется в Холборне у отца.

Еще не наступил вечер, когда, продвигаясь через зеленеющие поля, они подъехали к невысокой каменной ограде и въехали за нее через ворота, образованные двумя каменными глыбами. Там продолжалось холмистое поле с перелесками, но вскоре дорога свернула вправо, и Пен увидела небольшое здание из того же камня, что и стены, под крышей из каменных плиток. Дым выходил из всех четырех труб дома на небольшом дворе перед входом резвились куры, в маленьком пруду чинно плавали утки, на голубятне курлыкали голуби… Сельская идиллия. Умиротворение и безмятежность, так не вяжущиеся со всем обликом Оуэна.

Пен взглянула на него. Он остановил коня, отпустил поводья и замер, вбирая в себя эту картину.

Потом глубоко вздохнул и заговорил. Его голос, нарушивший это спокойствие, показался ударом грома.

— Я уж думал, что не увижу этого никогда.

Она не стала спрашивать, почему он так думал.

Дверь дома открылась, на пороге показалась женщина. Она была высокая, худощавая, с седыми волосами под простым чепцом, в платье из домотканого сукна, поверх которого был надет передник. У нее было усталое, полное достоинства лицо, не потерявшее былой привлекательности. Возле ее юбок стояли два зеленоглазых ребенка.

Женщина поднесла руку к глазам, как бы заслоняя их от слишком яркого света, и сделала один‑два шага вперед.

— Оуэн?

Голос был негромкий, мелодичный, недоуменный.

Оуэн соскочил с коня и подбежал к ней.

— Матушка!

Он обнял ее, и они надолго приникли друг к другу. На них безмолвно взирали дети с порога дома и Пен, еще не сошедшая с лошади.

Мать и сын медленно разомкнули объятия. Оуэн подошел к Пен и снял ее с седла вместе с ребенком.

— Матушка, — сказал он потом, — это Пен Брайанстон и ее сын Филипп. Пен, познакомьтесь с моей матерью, леди Эстер д'Арси. — Повернувшись ко входу в дом, он, понизив голос, добавил:

— А это мои дети, Люси и Эндрю. Они не знают своего отца.

Пен смотрела на женщину, на детей, не сводивших любопытных взглядов с приехавших, потом с беспомощным видом повернулась к Оуэну.

— Матушка, — сказал он спокойно, — я очень хочу, чтобы вы все рассказали этой женщине. И как можно скорее.

— Ты уверен в этом, Оуэн? — спросила та, глядя попеременно на них обоих кристально чистыми серыми глазами.

— Да. Сам я не могу этого сделать.

— Хорошо. — В ее тоне, несмотря на мягкость, была решимость. — Приветствую вас и ваше дитя, Пен Брайанстон, у моего очага. Здесь вам будет так же приятно, как в сердце моего сына. Заходите в дом.

Она первая пошла к дверям.

Пен взглянула на Оуэна. В его лице она могла читать сейчас, как в открытой книге, и было в нем одно — облегчение, как если бы он сбросил с плеч и души тяжкий груз.

— Вы идете? — спросил он негромко.

— Конечно.

— Я останусь здесь, — сказал он.

Пен кивнула и поспешила за его матерью в теплый дом, где пахло свежеиспеченным хлебом, древесным дымом, высушенной лавандой и лепестками розы.

Леди Эстер провела Пен в небольшую комнату в задней части дома. Здесь в одном из углов стояло детских размеров веретено с клубком шерсти на подставке; с подоконника свешивалась кривобокая тряпичная кукла, а на столике лежал лист бумаги, испещренный крупными буквами алфавита, написанными несмелой детской рукой.

Заметив внимание гостьи к этим предметам, хозяйка улыбнулась.

— Дети Оуэна по возможности учатся, — сказала она. — У них пытливый ум, они быстро схватывают многое. В этом смысле они в отца.

Сейчас она позволила себе открыто разглядывать Пен, после чего заговорила снова:

— Полагаю, мой сын очень любит вас, иначе не предложил бы приехать сюда. Я благодарна за это Господу. Последние годы были тяжелыми для нас всех.

С тем же чистосердечием Пен ответила:

— Я тоже люблю вашего сына, мадам. Но есть вещи… вопросы, которые…

Она не договорила и повернулась так, чтобы Филипп, по‑прежнему сидевший у нее на руках, мог смотреть из окна комнаты.

— Разумеется, они есть, — согласилась леди Эстер. — Пожалуйста, присядьте. — Она указала на скамейку возле очага. — Выпейте чашку фруктового вина.

Она налила вино, а Филиппу протянула маленькое румяное яблоко.

— Он ведь не сын Оуэна? — спросила она мягко.

— Это сын моего покойного мужа, мадам. Оуэн сыграл огромную и благодатную роль в его и моей жизни, за что я буду всегда обязана ему.

Леди Эстер снова улыбнулась, отчего ее лицо сразу помолодело и расцвело, и не осталось ни малейшего сомнения в том, какой красивой она была до того, как годы и несчастья изменили ее облик.

— Думаю, леди Пен, — сказала она, — вы уже отплатили и ему, и мне за то добро, которое он вам сумел сделать. — И пояснила:

— Тем, что благодаря вам он приехал сюда, в свой родной дом.

Она тоже села у стола, задумчиво уставилась в окно и после долгой паузы заговорила, глядя прямо в лицо Пен.

— Оуэн женился около десяти лет назад по настоянию своего отца, который принадлежит к королевской семье де Гиз. Это была хорошая партия, хороший союз для членов той семьи, и для Эстеллы тоже… Опустите ребенка на пол, — прервала она рассказ, видя, как Филипп вертится на коленях у Пен.

Та послушалась, и мальчик заковылял по комнате, охотно знакомясь с обстановкой.

Леди Эстер продолжала:

— Его жена была красива, не очень умна, очень тщеславна. Конечно, она ничего не знала о его делах и занятиях во Франции и в других местах.

Рассказчица пытливо вгляделась в гостью, но та молчала. Леди Эстер отпила вина и опять заговорила.

— Естественно, он часто отлучался из дома, где уже родились двое детей. А жена, как я сказала, не знала, чем он занимается, и, я считаю, не видела от него должной заботы и внимания… Она пыталась отвлечься… развлечься… Не знаю, как далеко заходили эти развлечения, и не хочу ничего говорить об этом.

Снова она умолкла. Пен не прерывала молчания. Обеими руками она сжимала чашку с вином и непрерывно следила за тем, как ее сын продолжает исследовать комнату, готовая каждое мгновение прийти ему на помощь.

— У Оуэна, — услышала она, — были — и сейчас, наверное, есть — враги. Думаю, не столько личные, сколько связанные с тем, чем он занимается. Вы понимаете это?

Пен кивнула.

— Какое‑то время назад в его руках оказались сведения об одном лице, близком к испанскому королевскому двору, и этот человек был разоблачен, арестован, потом казнен. Но еще до этого он и его сподвижники, чтобы остановить Оуэна или отомстить ему, устроили ловушку для Эстеллы, познакомив ее с одним обаятельным придворным, которому она, доверчивая душа, безгранично поверила. Ее завлекли на одну тайную встречу и похитили вместе с детьми. Главную роль сыграла в этом новая няня, которую она наняла за несколько недель до этого по рекомендации своего нового друга и советчика… Еще вина?

— Нет, благодарю вас.

— Итак, жена Оуэна и дети находились в заложниках. И ему было сказано, что если он не похоронит добрые им сведения и не перейдет на службу к Испании, сделавшись, как это они называют, двойным агентом, то хоронить ему придется свою жену и детей.

— Ужасно! — тихо произнесла Пен, удерживая Филиппа от желания разбросать все яблоки из корзинки. — И что же было дальше?

— Оуэн сумел освободить жену и детей из плена. К счастью, у него немало друзей, готовых на все, чтобы помочь.

— Как хорошо! — снова не удержалась Пен от возгласа. Леди Эстер вздохнула.

— Когда ему удалось, рискуя многим, спасти свою семью, он принял решение, что единственный способ обеспечить ей безопасность в дальнейшем — это уйти самому из их жизни. Разумеется, пока он продолжает быть тем, кем был, пока служит Франции в этом качестве. И вот он расторгает брак с женой, отказывается от детей — и все это публично, на виду у всех, — чтобы не было подозрений, что это всего лишь розыгрыш, мистификация…