В кончиках пальцев покалывало, словно она касалась не мягких листов бумаги, а острых булавок или иголок. Что с того, если она не знает записанных здесь женщин, но ведь кто‑то может знать кого‑либо из них? И значит, нужно иметь у себя этот список. Конечно!..

Не задумываясь о последствиях, она вырвала лист из книги, сложила и опустила в маленький вышитый кошелек, подвешенный на золоченой цепочке к поясу. После чего уложила счетные книги на место, задвинула обратно ящик, заперла дверцу шкафа и покинула библиотеку.

Теперь, когда у нее в кошельке был документ, который могли обнаружить и отнять, когда было что скрывать, она уже не чувствовала себя так спокойно, как несколько минут назад. Ведь тот, кто найдет этот листок двухлетней давности, сразу сообразит, что просто так, шутки ради, подобные вещи не похищают, не прячут у себя на теле. Теперь ей нужно быть особенно осторожной и ничем не возбуждать подозрение.

Очутившись в который уже раз на верхней галерее, она сразу обратила внимание, что гул голосов сделался намного тише, а когда, наклонившись над перилами, посмотрела вниз, увидела, что гости поспешно покидают зал, отдавая слугам распоряжения отыскать их карету, коня или баркас.

Сигналом к уходу послужило, видимо, то, что в зале уже не было принцессы Марии с придворными дамами, и, значит, все они направились к берегу, где у пристани их ожидала королевская барка. Мария, будучи ревностной католичкой, не любила задерживаться допоздна, так как еще перед рассветом вставала к молитве. И разумеется, она не обеспокоилась отсутствием Пен в своем окружении, ибо полагала, что та останется на ночь у свекрови, под родной надежной крышей.

Но Пен претила даже мысль о том, чтобы просить гостеприимства в этом доме, она предпочитала убраться отсюда на чем угодно, хоть на одной из лодок, предназначенных для общественного пользования. Однако быстро поняла: ждать придется довольно долго, пока какой‑нибудь из городских баркасов сумеет пробиться через скопление всевозможных судов к берегу за пассажирами.

Если бы Робин находился поблизости, он бы взял ее на седельную подушку позади себя. Но его нигде не было видно. Зато она увидела за головами спешащих к выходу гостей багровое пьяное лицо Майлза Брайанстона, его маленькие злые глазки впились в нее. Это подтолкнуло ее к решению поскорее пробраться к выходу и поторопиться на пристань.

Оуэн тем временем стоял в проходе, отделявшем большой зал от входных дверей. Он видел, как принцесса покинула дом, заметил, что среди ее сопровождавших Пен не было.

Свежий ночной воздух врывался в незакрывающуюся дверь. Снегопад прекратился, но снег не таял, а лежал на земле белой, хрустящей под каблуками, как стекло, коркой.

В конце концов Оуэн увидел Пен: в верхней одежде, в меховом капоре она показалась в дверях вместе с небольшой группой людей, громко возмущавшихся холодным ветром и трудностями, связанными с возвращением домой. Оуэн улыбнулся ей, она против воли ответила ему улыбкой. Он хотел подойти, но их разделил напор толпы, которая вынесла ее на заснеженную дорожку сада в ночную темень.

К Оуэну пробился его юный паж, который успел побывать на берегу и вернулся оттуда с раскрасневшимися от ветра щеками и с известием, что если ждать судна, то придется торчать здесь, пожалуй, не менее двух часов.

— Что ж, — спокойно сказал Оуэн, — тогда лучше всего отправиться пешком, Седрик. Полезно подышать воздухом.

— Но такой холод, сэр! — Бедный мальчик с вожделением смотрел на ярко освещенный теплый холл позади своего хозяина. — Не лучше ли подождать в тепле?

— Надо привыкать к трудностям, — с безжалостной шутливостью сказал Оуэн. — Ходьба нас разогреет. Вперед!

С этими словами он подтолкнул пажа к выходу.

Пен в это время уже добралась до берега и стояла там в людской гуще, скрестив руки на груди, переминаясь с ноги на ногу от холода. Ряды судов, ожидающих очереди, чтобы подойти к пристани, казались бесконечными, почти терялись в темноте, давая о себе знать робким светом факелов. Нет, тут ничего не дождешься до рассвета. Но в постылый дом Брайанстонов она ни за что не пойдет! Лучше замерзнет на берегу!

Она сунула руку в перчатке под плащ, нащупала небольшой вышитый кошелек. Ее пусть робкая, но все‑таки надежда. Она почти ощущала прикосновение хрустящей бумаги к пальцам. Поскорее бы оказаться у себя в комнате, в Бейнардз‑Касле — там она тщательно исследует все записи. Что, если вдруг появится зацепка? Мурашки пробежали по спине: на этот раз не от холода — от предвкушения… Исчезли усталость и раздражение от толпы, от бесконечного гула голосов, не такими невыносимыми показались стужа и необходимость ожидать баркас… Хотя зачем ждать? Ведь тоща она только к утру доберется до дома. Не разумнее ли дойти до другой переправы — всего минутах в двадцати ходьбы отсюда, и народу там намного меньше.

Правда, дорога идет через густую рощу, окружающую поместье Брайанстонов, но ведь она хорошо знает эти места и в другое время суток не задумываясь отправилась бы в путь… Кроме того, можно воспользоваться услугами одного из факельщиков.

Она позвала того, кто был ближе к ней, — молодого угрюмого парня, окоченевшего от холода. Он двинулся впереди нее твердой крестьянской походкой, под его грубыми ботинками трещала ледяная корка. Пен еле поспевала за ним, стуча зубами от холода, проклиная себя за то, что не успела отправиться вместе с принцессой, но тут же и оправдывая, когда вспоминала о своем удачном походе в библиотеку и о листке с именами, которые, даст Бог, помогут проникнуть в тайну рождения ее ребенка, раз и навсегда избавив от мучительного неведения.

Внезапно сзади нее раздался громкий гортанный крик — что‑то вроде «холла!». Она резко обернулась и тут же оказалась окруженной темными фигурами в показавшихся ей фантастическими рваных одеждах. Опять толпа, но уже совсем другого толка — странного вида мужчины, женщины, даже, кажется, дети. Она закричала, призывая факельщика, но тот, испугавшись этой банды, бросился бежать и вскоре скрылся за деревьями.

— Трусливый негодяй! — пробормотала Пен, настолько возмущенная дезертирством слуги, что в первые минуты забыла о страхе, который тут же взял свое, и к дрожи от холода присоединилась дрожь от испуга; она еще раз прокляла себя, что не осталась у переправы вместе со всеми.

Тщетно пыталась она вырваться из кольца окруживших ее людей — оно сжималось, она видела перед собой голодные глаза, беззубые слюнявые рты. Один из мужчин схватил ее за руку. Это послужило сигналом для остальных: женщины подступили ближе, она почувствовала щипки, толчки. От охватившего ее ужаса она не могла даже кричать. Пыталась что‑то сказать, но никто не слушал. Грязные пальцы распахнули на ней пальто, драгоценности, которые были у нее на шее, на груди, сверкнули под неярким светом пробившейся сквозь тучи луны. И тотчас окружившие ее люди кинулись на нее, крича и визжа, срывая украшения и озираясь по сторонам, как кладбищенские воры, грабящие могилы.

Пен с удивлением услышала собственный крик — она не подозревала, что может так кричать. И потом внезапно поняла, что нападавшие отшатнулись от нее с воплями, выдающими охватившие их страх и панику. В чем дело?..

Она увидела мужчину в черном со шпагой в руке. Он молча размахивал оружием, отгоняя нападавших, поражая самых рьяных из них. Рядом с ним был еще один человек, меньше ростом, помогавший разгонять толпу.

Через короткое время Пен почувствовала, что больше ей никто не угрожает, круг разомкнулся, она свободна. У нее не было ни оружия, ни сил, чтобы помочь своим спасителям довершить начатое — окончательно разогнать свирепую шайку оборванцев, — ей оставалось лишь оценить то, с каким уроном она вышла из неприятного приключения. Все оказалось не так уж плачевно, могло быть куда хуже: разодран плащ, оторвано два пальца на перчатке, но она может стоять на ногах, кости, по‑видимому, целы, опасных ранений тоже нет. И кошелек с упрятанной там бумагой продолжал висеть у пояса.

Место битвы опустело, грабители бежали, унося раненых. Оуэн д'Арси — это был он — подошел к ней и, как ей показалось, бессознательно, еще в пылу сражения, обнял и прижал к груди, словно желая удостовериться, что она цела и невредима. Какое‑то время она пребывала в его объятиях, ощущая ровное и спокойное биение его сердца, словно минуту назад ничего не происходило под этими темными вековыми деревьями, словно он даже не вынимал шпагу из ножен, а его спутник не размахивал кинжалом. Лишь теперь она осознала, какому риску подвергалась, и запоздалое чувство ужаса пронзило все ее существо.

— Благодарю вас, сэр, — негромко проговорила она, освобождаясь из его рук, ощущая, что чем больше будет находиться так близко от него, тем меньше останется у нее сил и желания отстраниться. — Со мной был факельщик, — добавила она, словно оправдываясь, — но, как только эта банда напала на нас, он сбежал.

— Эта дорога небезопасна для женщины, даже если ее сопровождает слуга, — сказал Оуэн, вкладывая шпагу в ножны. — Я видел, как вы отошли от причала, но и подумать не мог, что рискнете отправиться в такой путь. Седрик, зажги фитиль!

Мальчик вынул из кожаного мешка, прикрепленного к поясу, коробку с фитилями, чиркнул кремнем по металлу, поджег трут, раздул, и неяркое пламя высветило всех троих. Оуэн внимательно вгляделся в лицо Пен и, протянув руку, снова слегка приподнял ей подбородок, как несколько часов назад. Пен почувствовала, как у нее ослабли ноги, но, отнесла это на счет только что пережитого ужаса.

— Вы ранены, — произнес он спокойно, чуть ли не весело. — Эти негодяи успели ударить вас чем‑то.

Он легко коснулся ее щеки, отодвинул стоячий воротник платья, провел пальцами от уха до шеи. Когда он отнял руку, на пальцах была кровь. Лишь теперь, немного расслабившись. Пен ощутила боль от пореза, а также от всех остальных порезов, ссадин и ударов, нанесенных ей.