Теперь, заново испытав страсть и, к своему удивлению, обнаружив, что она разгорелась еще ярче, чем прежде, Маркейл не знала, как найти силы снова повернуться спиной к Уильяму.

— Замечательный экипаж. — Уильям беззаботно щелкнул пальцем по одной из кисточек занавески. — По сравнению с ним мой выглядит просто жалким.

— Он хорошо пружинит. — Обведя взглядом внутренность экипажа, Маркейл пожала плечами. — Это все, что мне нужно.

— Должен похвалить вкус Колчестера, как в отношении экипажей… — Уильям окинул ее взглядом, — …так и в других областях.

— Я непременно передам ему это, когда снова увижусь с ним.

— Сделай одолжение. Не сомневаюсь, Колчестер платит большие деньги за предметы роскоши, хотя, думаю, ты обходишься ему дороже всего.

— На самом деле я очень мало прошу у него. — Она пристально смотрела на Уильяма. — Ему просто нравится делать дорогие подарки. Такова уж особенность его натуры. Или недостаток…

— Недостаток? Значит, он не образец совершенства, которым ты прежде считала его?

— Теперь Колчестер мне нравится даже больше, чем когда я согласилась стать его любовницей. Люди говорят, что он повеса и еще хуже, но они его не знают, если не считать нескольких человек.

— Но уж ты-то, разумеется, в курсе дела.

— Что бы ты ни думал, — неуверенно продолжила Маркейл, — Колчестер всегда был добр ко мне. Он, как никто другой, оказал мне поддержку в моей актерской карьере.

Услышав благодарные слова в адрес другого мужчины, Уильям ощутил во рту горький привкус ревности.

— Я удивлен, что Колчестер позволяет тебе выступать на сцене.

— Позволяет? — Она удивленно подняла брови. — Колчестер не может «позволять» мне что-либо.

— Он не имеет права голоса в твоей жизни?

— А почему он должен иметь такое право? Это же моя жизнь.

— У тебя довольно своеобразные отношения с графом, — угрюмо заметил Уильям.

— Нас это прекрасно устраивает.

Пожав плечами, Уильям стал смотреть в окно, удивляясь своему очевидному упрямству обидеть себя как можно больнее. Он был круглым дураком, если полагал, что можно путешествовать с Маркейл и не ворошить прошлое. К чему это все?

Очевидно, он не мог перестать копаться в нем, как будто надеялся найти там некий ключ к пониманию произошедших тогда событий. Уильям считал, что он и Маркейл были по-настоящему счастливы. И теперь, после их безумного секса, она не могла отрицать, что их все еще влечет друг к другу.

Все это было выше понимания Уильяма. Но с самой первой их встречи многое пошло косяком. Он не принадлежал к тем людям, что могут мгновенно, глубоко, безумно влюбиться в красивую, необычную актрису, чье прошлое более таинственно, чем египетские пирамиды. Однако он влюбился в тот миг, когда в наполненной людьми комнате прекрасные фиалковые глаза Маркейл встретили его взгляд.

Уильям надел шляпу и опустил поля так, чтобы их тень закрывала его глаза, а Маркейл, невероятно красивая, грустно смотрела в окно.

Уильям вспомнил тот вечер, когда в первый раз увидел ее. Конечно, он знал, кто она — кому же это не было известно? Даже новый капитан, который шесть месяцев провел в море, знал, что нельзя оказаться в Лондоне и не посетить четыре самых знаменитых места: арену Астли, чтобы увидеть диких животных, Воксхолл ради фейерверков и вечерних концертов, знаменитую выставку восковых фигур мадам Тюссо и «Друри-Лейн», чтобы посмотреть выступление самой новой лондонской звезды, мисс Маркейл Бичем.

Итак, Уильям пошел в театр, не ожидая, что будет поражен. Но с той секунды, когда Маркейл ступила изящной, обутой в изящную туфельку ножкой на сцену, она завладела зрителями — и им в первую очередь.

Их отношения развивались так стремительно, что ни у одного из них не было времени понять, что с ними происходит и чем все это кончится. Твердое намерение Уильяма остаться безразличным быстро таяло в горячем потоке страсти. Беззащитные и беспомощные, они были сметены потоком охвативших их чувств. Теперь, когда он стал старше и был способен смотреть на вещи с мудростью постороннего, Уильям понимал, что на самом деле по-настоящему не знал Маркейл.

В действительности, как оказалось, любовные отношения между ними были обречены с первой же секунды их зарождения, но от этого их конец не стал менее болезненным. Уильям мало влюблялся, но когда любил… Теперь он сделался более осторожным — возможно, даже чересчур.

И Маркейл тоже. За эти годы она во многом изменилась, стала замкнутой, не слишком общительной.

Уильям знал, что причина этого не в нем. Их отношения были для него всем, а для нее не значили ничего.

«Кто обидел тебя, Маркейл, после того, как мы расстались? Колчестер? Ты же уверяешь, что никогда не любила его. Это правда? Или только попытка скрыть разрыв ваших отношений?»

— Интересно, что подумает Колчестер об этом нашем приключении? Он знает, что ты поехала со мной?

— Никто не знает, но я собираюсь написать, когда мы окажемся на Северной дороге. Письмо даже из каретного сарая там дойдет быстрее, чем из одной из здешних заброшенных гостиниц. — Маркейл немного помолчала и неуверенно заговорила снова: — Можешь думать о нем что хочешь, но Колчестер очень добрый и заботливый человек. Жаль, что у тебя не было возможности узнать его так, как знаю я.

— Не думаю, что для меня было бы прилично знать твоего любовника в том смысле, как знаешь его ты, — сухо заметил Уильям.

— Не говори пошлости! — Она покраснела. — Я всегда считала, что вы двое понравились бы друг другу, если бы познакомились. Он всегда был рядом, когда я в нем нуждалась.

Искренность ее тона поразила Уильяма.

— Тогда почему же он не охотится за твоим шантажистом?

— Я уже сказала, что не хочу, чтобы он знал об этой моей неприятности.

Она вызывающе подняла подбородок.

— Только не объяснила почему.

Она на несколько секунд крепко сжала губы, а потом призналась:

— Мы не обременяем друг друга своими личными проблемами.

— Тогда как ты можешь знать, что он заботлив, если не делишься с ним своими проблемами? Как в таком случае можно справедливо судить о характере человека?

— Ты не понимаешь, — холодно ответила Маркейл.

— Ну почему же? Ты убедила себя, что Колчестер прекрасный друг, и тебе не нужно, чтобы он это доказывал.

— Граф и я очень довольны нашими отношениями.

— Я понимаю, он, безусловно, доволен. У него есть любовница, которая ничего не просит и только добавляет ему авторитета в обществе. Как же, любовник великой актрисы. Многие ли могут этим похвастаться?

— Я сама получаю удовольствие от наших отношений. Я не сказала Колчестеру о шантажисте, потому что, будучи таким, какой он есть, он не смог бы сохранить тайну.

Экипаж угодил в колдобину, их обоих подбросило, занавеска закачалась, а солнечный свет скользнул по лицу Маркейл, превратив ее фиалковые глаза в дымчатые.

— Я слушаю, продолжай.

Уильям многозначительно поднял бровь, скрестив руки на груди, и Маркейл вздохнула.

— Я стала актрисой, потому что моя семья нуждалась в деньгах. Для меня это был единственный способ заработать на жизнь.

— Не сомневаюсь, многие девушки приезжают в Лондон с такими же намерениями.

— Да, но ни одна из них не приходится внучкой леди Мактот.

— Мактот… — Уильям нахмурился. — Знакомое имя.

— Моя бабушка была известной актрисой до того, как вышла замуж за моего дедушку. Все считали, что он женился на девушке, гораздо ниже его по положению, и она никогда не была принята обществом, поэтому они решили жить за границей.

— Я помню эту историю. Общество отвергло их.

— Это было тяжело для них обоих, но они по-настоящему любили друг друга. Она была убита горем, когда несколько лет назад он умер. У бабушки осталась только одна дочь — моя мать.

— Пока что я не слышу ничего такого, чем можно было бы шантажировать тебя.

— Моя мать тоже вышла замуж за английского пэра, но мой отец — сложный человек. Он очень печется о своем положении, и убедил мать прекратить отношения с бабушкой, мотивируя это тем, что та не подходит по социальному статусу для светского общества.

— Прекрасно.

— Да. Но еще хуже, что он бездарно растратил свои капиталы. И в результате лишил семью состояния. Он уверен, что заслуживает всего самого лучшего независимо от цены. — Маркейл смотрела вниз на свои сцепленные руки. — Становилось все хуже и хуже. Кредиторы угрожали забрать дом и все, что в нем есть. Отец отказывался признать, что все так ужасно, а мать не из тех, кто способен действовать. Поэтому пришлось мне.

— Сколько тебе было лет, когда это произошло?

— Семнадцать. Чтобы получить доступ в театр, я воспользовалась связями бабушки. Она вначале не хотела мне помогать, но я объяснила, в каком отчаянном положении мы находимся. Это был наш единственный шанс. И без ее протекции у меня было несколько предложений. Мой голос хорошо звучит и… — У нее покраснели щеки. — Это мне помогло. Я быстро, очень быстро добилась успеха.

— Как отнесся к этому твой отец?

— Пришел в ярость.

— Могу себе представить.

— Совсем не потому, что ты мог подумать — он заботился не о моем благополучии. Он заботился о собственной репутации.

— Я могу знать его имя?

— Возможно. Он член «Уайтса», сэр Мангус Фергюсон. — Маркейл было противно произносить это имя вслух, так как она потратила массу времени, защищая его. — Если ты встречал его, то помнишь как самодовольного, грубого, ни на что не способного…

Она так и не смогла подобрать нужного слова для уничижительной характеристики этого человека.

Некоторое время Уильям задумчиво молчал.

— Твоя фамилия не Бичем. Значит, вот в чем секрет, который ты скрываешь, — твоя семья принадлежит к джентри, мелкопоместному дворянству.