Карен Хокинс - Клятве вопреки

У Маркейл вспыхнули щеки.

— Джентльмену не пристало говорить о столь деликатных подробностях.

— А леди не пристало иметь такие подробности в своем прошлом, — парировал он.

Маркейл чувствовала, что заслужила упрек. Во всяком случае, Уильям прав — прежде она не надевала в постель ночную рубашку. Но все эти годы, после того как она его оставила, ей было мучительно одиноко, особенно по ночам. В ночной рубашке она чувствовала себя не такой уязвимой и беззащитной, как бы наивно это ни казалось.

— С тех пор многое изменилось, — пожала плечами Маркейл.

— Не сомневаюсь. — Уильям бросил ночную рубашку рядом с сорочкой и огляделся вокруг. — Ты привезла еще какой-нибудь багаж?

— Нет, только сундук.

Он подошел к комоду и, вытаскивая каждый ящик, заглядывал в него, под него и за него.

— Ты зря тратишь время, Херст.

Не обращая на нее внимания, Уильям обыскал всю комнату и, в конце концов, с хмурым видом остановился перед Маркейл.

Пока он был занят своим делом, она занималась своим. Под юбками Маркейл каблуком ботинка сильно нажала на сумку, и та чуть подвинулась, а потом и вовсе исчезла.

Маркейл бросила взгляд на дверь. Что, если сейчас появится мисс Чаллонер?

Они оба хотят заполучить ониксовую шкатулку, значит, Маркейл нужно как можно быстрее выпроводить отсюда Уильяма — как угодно, любым способом она должна это сделать.

— Как ты сам убедился, твои поиски оказались напрасными.

Скрестив руки на груди, Уильям покачивался на каблуках, словно готовился встретить шторм.

— Я знаю тебя, Маркейл Бичем, и знаю, что ты лжешь. В этом вся твоя натура.

Спокойная уверенность, с которой он говорил, привела Маркейл в замешательство. Она рассматривала его из-под ресниц, недовольная тем, что он так легко заполняет всю комнату — он был таким большим и таким настоящим.

— Встань! — неожиданно прищурившись, приказал Уильям.

— Уильям, — она вцепилась в постельное белье по обе стороны от себя, — я не…

— Вставай немедленно.

— Зачем? Ты же видишь, что я…

— Если ты не встанешь, я подниму тебя — и тебе придется долго вспоминать этот эпизод.

Маркейл была глубоко возмущена тем, что все ей приказывают — неизвестный шантажист, загадочная мисс Чаллонер и вот теперь Уильям.

— Я останусь там, где я нахожусь. — Она сложила руки на груди. — Ты ворвался сюда, швырнул меня, словно тряпичную куклу, вытряхнул на пол всю мою одежду и затоптал ее своими грязными сапогами и теперь думаешь, что можешь диктовать мне, что делать? Я уже давно не наивная, безответная дурочка. Ты убедился, что у меня нет того, что ты ищешь, так что говорить больше не о чем.

Она вскинула подбородок.

— Не торопи меня.

Уильям с ледяным спокойствием пронзал ее взглядом.

— Ты не слышал меня? — горя от негодования, надменно произнесла она. — У тебя нет причин здесь оставаться. Уходи сейчас же.

К удивлению и тревоге Маркейл, он повернулся, взял кресло, в котором она перед этим сидела, и поставил его рядом с кроватью, а потом сел в него и слегка покачался.

— Пожалуй, достаточно прочное.

— Достаточно прочное — для чего?

— Для этого.

С этими словами Уильям наклонился вперед и, схватив ее за запястье, резким рывком привлек к себе.

На ней оставался только один ботинок, и тот не зашнурованный, и Маркейл старалась не потерять его, но когда Уильям потянул ее вперед, она наступила на собственный шнурок, опрокинулась и упала.

Его свободная рука метнулась змеей, и Уильям, легко подхватив Маркейл, положил ее к себе на колени лицом вниз, так что ее свесившиеся волосы не позволяли ей ничего видеть. В то мгновение, когда она поняла, что он собирается сделать, Маркейл протянула руки, чтобы прикрыть зад, но Уильям оказался проворнее. Зажав ее обе кисти в одной руке, он легко убрал ее руки в сторону.

— О нет, моя маленькая лгунья. От этого не уйти. Ты заслуживала шлепки с первой нашей встречи, и сейчас я, наконец, осуществлю свое желание.

Письмо Майкла Херста брату Уильяму из древней Александрии.

«Прошлой ночью, копаясь в старинных текстах в библиотеке правителя, с которым она подружилась, мисс Смит-Хотон обнаружила нечто очень интересное. Ей присуща способность становиться «любимицей» людей, обладающих властью. Хотя это весьма раздражает, зато открывает перед тобой некоторые двери.

Моя ассистентка, по-видимому, считает, что нашла упоминание об амулете, который может быть амулетом Херста. Если она права, это может означать, что я ищу чертову штуковину не в той стране — возможно, даже не на том континенте.

Очень досадно потратить столько сил, пытаясь найти что-то, а потом услышать, как тебе грубо говорят, что ты ошибался, ошибался, ошибался. Почему я терплю эту женщину? Одному Богу известно».

Секунду Маркейл старалась восстановить дыхание, ужасно раздосадованная тем, как упала. Упершись руками в край кресла, она попыталась подняться, но Уильям прижал ее, положив одну руку ниже ягодиц, а другую на спину.

Маркейл схватила Уильяма за колено и постаралась выпрямиться, но он крепко держал ее. Если бы таким образом ее держал какой-то другой мужчина, она испугалась бы за свою безопасность, но сейчас чувствовала только негодование и ни капли страха. Уильям никогда не причинит ей зла намеренно, он слишком беспокоился о своих собственных сестрах, чтобы когда-нибудь перейти эту черту.

Однако она не собиралась покорно мириться со своим позорным положением и извернулась так, чтобы видеть Уильяма.

— Отпусти меня! — потребовала она, толкнув его изо всей силы, но без всякого успеха.

— Я предупреждал, что тебе дорого обойдется, если ты не согласишься сотрудничать со мной по доброй воле.

— Уильям, ты не смеешь…

Его рука сместилась ей на ягодицы, и Маркейл сквозь юбки ощутила ее тепло.

Она замерла, а сердце забилось у нее в груди в необычном ритме. Маркейл захлестнули противоречивые эмоции: она была напугана легкостью, с которой Уильям приобрел власть над ней, сердилась на собственную неспособность не поддаваться ему, и от прикосновения его рук в ней вспыхнуло давно забытое желание.

Когда-то она думала, что ей всегда будет мало его прикосновений, однако она считала, что излечилась от этой болезни. Но так ли это?

Его рука, накрывавшая сквозь юбки ее ягодицы, медленно скользнула вниз по бедрам.

— Уильям…

Маркейл попыталась проглотить комок в горле, но не смогла и, не договорив, стиснула зубы, покраснев до ушей от желания, которое услышала в собственном хриплом голосе. Ей хотелось бы, чтобы он… что? Чего ей хотелось?

Дотянувшись до ее лодыжки, Уильям неторопливо погладил ее, приведя Маркейл в трепет; ее тело сладко заныло, требуя этого прикосновения, хотя сама она старалась не допустить его.

Он отодвинул ей подол, и Маркейл поняла, что Уильям больше не сжимает ее, и она может подняться, если хочет. Но, вздрогнув от его прикосновения, она осталась там, где была; безграничное, неожиданное влечение к этому мужчине удержало ее на месте.

Медленно скользнув рукой по задней стороне ноги, он остановил ее на икре, и Маркейл снова задрожала от прикосновения воздуха к голой ноге.

— Уильям, я не собираюсь…

Он поднял ее юбку и сорочку, и, когда прохладный воздух коснулся кожи ее теперь открытых ягодиц, Маркейл мгновенно почувствовала физическую реакцию Уильяма — его петушок уперся ей в живот, а она сама застыла на грани негодования и восторга.

Прошло очень много времени с тех пор, как мужчина касался ее, много лет. На самом деле последним, кто дотрагивался до нее, был ее первый мужчина, Уильям Херст.

У Маркейл вспыхнули щеки, когда она поняла, что ее тянет пошевелиться, соблазнить его, дразнить его, пока он не удовлетворит ее желание. Осмелится ли она на это? Удастся ли ей это? Или он…

— Ты не сильно изменилась за эти годы.

Маркейл зажмурилась, стараясь подавить волны желания, и через мгновение ей удалось выдавить из себя:

— И ты тоже.

Покачиванием бедер она указала на его налившийся петушок, и от ее движения Уильям едва не застонал.

«Проклятие, предполагалось, что диктовать буду я!» Он потерял контроль над собой, когда положил Маркейл к себе на колени и всерьез собрался отшлепать за грехи. Но каким-то образом, когда она ничком лежала у него на коленях, и ее роскошные формы оказались у него под рукой, у Уильяма из головы вылетело абсолютно все — для чего он здесь, и вся боль, которую Маркейл причинила ему в прошлом, все, кроме мысли, что она изумительно подходит ему.

Как мог он забыть о реакции на нее своего тела и о том, как оно всегда вело себя с ней? Как он не смог даже сейчас, спустя много лет и после многих мучительных часов, удержать свою плоть от желания погрузиться в ее мягкость?

С его стороны это была слабость, заставившая его продолжить «наказание», хотя теперь Уильям не был уверен, кого из них больше мучает — себя или Маркейл.

Его рука остановилась на голой ягодице, но на этот раз, накрыв голую кожу, он медленно поглаживал ее кругами, как будто хотел стереть боль, которую когда-то, как он думал, причинил.

Дрожь снова и снова прокатывалась по телу Маркейл, а сердце стучало у нее в горле.

— Ты упрямая женщина, должен тебе заметить.

Уильям продолжал медленными кругами поглаживать ее, и Маркейл осознала, что затаила дыхание, ожидая, передвинет ли он руку ниже, в то место, которое уже жаждало его прикосновения. А она ох как об этом мечтала! Маркейл зажмурилась от натиска непреодолимой, вызывающей дрожь потребности, безумно желая, чтобы он пробрался туда, и, не в силах удержаться, приподнялась и выгнула спину, чтобы крепче прижаться ягодицей к его руке.