В деле спасения невинных изобретательность сэра Перси не знала границ. Однажды для спасения Поля Деруледа и его невесты, Жюльетты де Марни, молодые англичане, переодетые французскими национальными гвардейцами, сопровождали приговоренных к смерти в тюрьму и, пользуясь темнотой, набросились на своих товарищей, настоящих гвардейцев, связали их и освободили осужденных. В другой раз сэр Перси, чтобы незаметно вывезти из Парижа графиню де Турней де Бассерив с сыном и дочерью, уложил их в простую повозку и прикрыл сверху кочанами капусты и другими овощами; сам же, нарядившись грязной, отвратительной старухой, уселся на ко́злы и правил лошадью. Остановившись у заставы, где все выезжавшие из Парижа повозки подвергались обыску, и болтая с сержантом Бибо, эта «старуха» вскользь упомянула, что вряд ли ее пропустят на следующий день с овощами на рынок, так как у ее внука, которого она везет в повозке, по-видимому, чума. При этом известии все окружающие шарахнулись прочь, а сержант с ругательством приказал «старухе» убираться поскорее вон из города с зачумленной повозкой.

Каждый раз, когда предприятие Лиги увенчивалось успехом и спасенные люди уже находились вне опасности, кто-нибудь из членов революционного правительства получал загадочное послание – листок бумаги с изображением скромного придорожного алого первоцвета, обладавшего свойством останавливать кровь. Этот первоцвет являлся эмблемой благородной роли кружка, самыми деятельными членами которого были сэр Эндрю Фоукс, задушевный друг Блейкни, женившийся впоследствии на дочери графини де Турней де Бассерив, хорошенькой Сюзанне, лорд Гастингс и лорд Энтони Дьюгерст.

Негодуя на Лигу, по милости которой множество французских аристократов избегли предназначенной им смерти, французское правительство дважды посылало в Англию своего представителя Шовелена, который должен был узнать, кто руководит рискованными предприятиями Лиги, и доставить этого человека во Францию. Шовелену удалось установить, что вождем в кружке был сэр Перси Блейкни, но захватить его французам не удалось: оба раза Шовелен оказывался осмеянным и одураченным, а эмигранты успевали благополучно добраться до Англии, так же как и баронет со своими друзьями. В первый раз это случилось в окрестностях Кале, где сэр Перси, встретив Шовелена в монашеском платье, узнал его, несмотря на переодевание, и тонко провел, великолепно разыграв роль старого, жадного до денег еврея; во второй раз Шовелен потерпел неудачу в Булони, когда Колло д’Эрбуа помчался темным вечером в Париж, уверенный, что везет заявление сэра Перси об отказе, за огромную сумму, от дальнейшего вмешательства в дела Франции; вместо того в кармане Колло д’Эрбуа оказался листок с изображением ненавистного революционному правительству алого первоцвета и с насмешливым четверостишием, которое когда-то сочинил сам Блейкни по поводу неудачных стараний французского правительства отыскать Рыцаря Алого Первоцвета:

Красного вождя мы ищем впопыхах,

Где же он? На земле? В аду? На небесах?

Франция давно охотится за ним,

Но первоцвет проклятый все ж неуловим.

Зять Блейкни, Арман Сен-Жюст, вступивший также в члены Лиги, приехал теперь в Париж и в первый раз после того памятного дня, когда он окончательно порвал с республиканской партией, к горячим приверженцам которой долгое время принадлежал вместе со своей красавицей сестрой Маргаритой; в последние полтора года часто приводили в ужас известия о деятельности его бывших единомышленников, заливших всю Францию кровью невинных жертв террора. После смерти Мирабо власть понемногу перешла из рук умеренных республиканцев, единственной и бескорыстной целью которых было освобождение народа от неограниченной тирании Бурбонов, к ненасытным демагогам, руководствовавшимся исключительно личной ненавистью к обеспеченным классам. Теперь не было уже и речи о борьбе за политическую и религиозную свободу; люди, долго находившиеся под гнетом, теперь вступили в борьбу с прежними притеснителями и добились для народа той свободы, которая вскоре привела к ужасным злоупотреблениям. Арман Сен-Жюст, один из проповедников нового учения, провозгласившего девиз «Свобода, равенство, братство», быстро убедился, что самая дикая, необузданная тирания действовала во имя тех идеалов, которым он поклонялся. Те искорки энтузиазма, которые он и приверженцы Мирабо пытались зажечь в сердцах угнетенного народа, быстро обратились в красные языки неугасимого пламени. Взятие Бастилии было только прелюдией к сентябрьским убийствам, дикие ужасы которых бледнели перед тем, что происходило в настоящую минуту.

Спасшись от мщения революционеров, благодаря помощи Рыцаря Алого Первоцвета, Арман направился в Англию и тотчас сделался членом Лиги, тесно сплотившейся вокруг своего героического вождя; но до сих пор ему ни разу не приходилось принимать активное участие в благородной деятельности Лиги, так как ее вождь решительно запрещал ему безрассудно рисковать собой. В Париже еще слишком хорошо помнили и Армана, и его сестру. Женщину, подобную Маргарите, нелегко было забыть, а к ее браку с английским аристо республиканские кружки отнеслись очень неблагосклонно. Разрыв Армана с республиканской партией вызвал у его бывших друзей желание отомстить человеку, примкнувшему к эмигрантам. Кроме того, у брата с сестрой был во Франции злейший враг в лице их двоюродного брата, Антуана Сен-Жюста, претендовавшего когда-то на руку Маргариты, а теперь раболепного последователя Робеспьера. Его заветной мечтой было предание революционному трибуналу своих близких родных в доказательство своего усердия и патриотизма. Это и было главной причиной, заставившей Рыцаря Алого Первоцвета удерживать Армана в Англии. Наконец, в начале 1794 года молодому человеку удалось добиться от Блейкни разрешения принять участие в ближайшей экспедиции во Францию. Главная цель этой поездки до сих пор оставалась тайной для всех участников Лиги; они знали только, что это была самая опасная из всех экспедиций.

В последнее время обстоятельства очень изменились. Непроницаемая тайна, окружавшая личность благородного вождя Лиги Алого Первоцвета, прежде служила достаточной порукой за безопасность его предприятий; но теперь один уголок таинственного покрывала был приподнят грубыми руками: Шовелен, бывший уполномоченный французского правительства при английском дворе, не сомневался больше в тождестве сэра Перси Блейкни с Рыцарем Алого Первоцвета, а Колло д’Эрбуа видел его в Булони и был им одурачен. С тех пор прошло четыре месяца, и большую часть этого времени Блейкни провел во Франции; избиения в Париже и провинции приняли такие ужасающие размеры, что почти ежечасно требовалась бескорыстная помощь маленького кружка героев. По одному слову любимого вождя эти молодые люди, баловни общества, бросали жизнь, полную удовольствий и развлечений, чтобы рисковать жизнью ради невинных, беспомощных жертв деспотов, не знавших жалости. Люди семейные, как Фоукс, Гастингс и другие, по первому призыву начальника бросали жен и детей и шли на помощь несчастным, и Арман, не связанный семьей, имел право требовать, чтобы его больше не отстраняли от дела.

В Париже он не был около пятнадцати месяцев и был поражен переменой, какую нашел в нем. Его охватило жуткое чувство одиночества. Хотя улицы были полны народа, но на лицах всех окружающих он видел одно и то же выражение какого-то застывшего испуга, словно жизнь вдруг сделалась для них какой-то страшной загадкой.

Сложив своей незатейливый багаж в указанном ему грязноватом помещении, Арман, с наступлением темноты, пошел бесцельно бродить по улицам, инстинктивно приглядываясь, не встретится ли знакомое лицо. В этот поздний час на площади Революции, где совершала свое страшное дело гильотина, все уже стихло, и на пустынных улицах не слышалось предсмертных воплей осужденных; но общий мрачный вид города произвел на Армана удручающее впечатление.

Побродив около часа по улицам, Арман уже повернул домой, как вдруг его окликнул чей-то мягкий, веселый голос, сразу напомнивший ему то счастливое время, когда сумасбродный барон де Батц, бывший блестящий гвардейский офицер, забавлял Маргариту безумными планами ниспровержения все усиливавшейся власти народных представителей.

Арман очень обрадовался этой встрече и тотчас согласился на предложение барона отправиться в один из театров, чтобы на свободе побеседовать о старых временах.

– Поверьте, мой друг, здесь – самое безопасное место для разговоров, – сказал де Батц. – Я изучил все закоулки этого проклятого города, где кишмя кишат шпионы, и пришел к заключению, что самое безопасное место – маленькая ложа авансцены. Из-за шума голосов на сцене и среди публики никто не услышит разговора сидящих в ложе лиц, кроме тех, кому он предназначается.

Армана, который чувствовал себя затерявшимся в большом городе, нетрудно было уговорить провести вечер с оживленным собеседником бароном де Батцем. Его выходки всегда забавляли, и хотя Блейкни предостерегал Армана против возобновления прежних знакомств, он решил, что это не может относиться к барону де Батцу, известному своей преданностью королевскому дому. Однако не прошло и десяти минут, как Арман уже раскаялся в том, что, придя в театр, возобновил старое знакомство. Хотя он знал барона как ярого роялиста, но в его душу невольно вкралось недоверие к этому самодовольному человеку, каждое слово которого дышало эгоизмом. Поэтому, когда занавес, наконец, поднялся, Сен-Жюст повернулся лицом к сцене, стараясь заинтересоваться игрой артистов.

Однако это вовсе не входило в планы его собеседника. Было очевидно, что барон намерен продолжить начатый разговор и что он пригласил Сен-Жюста в театр не столько для присутствия на дебюте артистки Ланж в роли Селимены, сколько для специального разговора. Присутствие Сен-Жюста в Париже сильно удивило барона, и его изобретательный ум уже сделал целый ряд предположений, в достоверности которых ему необходимо было убедиться. Он молча подождал несколько минут, внимательно следя своими маленькими проницательными глазками за молодым другом, пока тот не обернулся к нему.