Блейкни захлопнул окно. Теперь перед его мысленным взором был уже не ричмондский сад, а мрачная тюрьма, в которой томился в заключении потомок французских королей.

– Пока я еще жив, я вырву у этих животных их добычу, – прошептал бесстрашный Рыцарь Алого Первоцвета.

Глава 9

Арман Сен-Жюст провел ужасную ночь. Его сильно лихорадило, от озноба зуб не попадал на зуб; в висках так стучало, что казалось, они готовы были лопнуть. Еще далеко не рассветало, когда он поднялся со своего жесткого ложа, не сомкнув ни на минуту глаз и чувствуя себя не в состоянии лежать. У него болела спина, глаза были красными от бессонницы, но он не чувствовал физической боли, будучи весь поглощен сердечной тревогой. В его душе страстная любовь к Жанне боролась с верностью к своему вождю, которому он был обязан жизнью и которому поклялся в безусловном повиновении. К счастью, погода была не холодная, и, когда Арман, наскоро окончив туалет, со свертком под мышкой вышел на улицу, ему было даже приятно почувствовать на разгоревшемся лице мягкое дуновение южного ветерка.

На улицах было еще совсем темно. Фонари давно погасли, а бледное январское солнце еще не прорезало своими лучами нависших над городом тяжелых облаков. Шел мелкий дождь, размывавший дорогу, и когда Арман спускался с высоты Монмартра, где тротуары являлись еще редкостью, ноги его скользили в грязи; это затрудняло ему путь, но он не обращал на такое неудобство никакого внимания, окрыленный одной мыслью – увидеть Жанну, прежде чем покинет Париж. Он не думал о том, как устроить это свидание в такой ранний час; он знал лишь одно: он должен повиноваться своему предводителю и в то же время увидеться с Жанной, чтобы объяснить ей, что вынужден немедленно покинуть город, и просить ее как можно скорее готовиться к отъезду в Англию.

Он не сознавал, как предательски поступал, стараясь увидеться с Жанной. Пренебрегая всякой осторожностью, он не видел, что подвергал большому риску не только успех плана, задуманного вождем Лиги Алого Первоцвета, но и саму жизнь благородного предводителя и его друзей. Расставаясь накануне с Гастингсом, Арман сговорился встретиться с ним вблизи заставы Нельи в семь часов; теперь было только шесть – времени у него было достаточно.

Со стороны улицы Сент-Оноре площадь дю-Руль заканчивалась высокими железными воротами, которые в те времена на ночь замыкались, и на обязанности состоявшего при них сторожа лежало охранение выходивших на площадь домов от ночных бродяг. В настоящее время ворота были сорваны с петель, железо продано в пользу всегда нуждающейся в деньгах казны, и никто не интересовался бездомными и голодными злоумышленниками, приходившими искать приюта под портиками домов, давно уже благоразумно покинутых своими богатыми или аристократическими владельцами.

Беспрепятственно проникнув на знакомую площадь, Арман быстро направился к дому, в котором жила Жанна, а затем, не обращая внимания на воркотню привратника, ругавшего раннего посетителя, помешавшего ему спать, быстро поднялся по крутой лестнице и громко позвонил. Ни одной минуты не думал он о том, что Жанна, вероятно, была еще в постели и что старушка Бэлом может просто не принять неожиданного посетителя; не сознавал он явной неосторожности своих поступков. Он твердо помнил только, что ему необходимо видеть Жанну, от которой теперь его отделяла лишь одна стена.

– Черт вас побери, гражданин! Что вы здесь делаете? – громко ворчал привратник, появляясь на площадке со свечой в руке. – Что вам нужно? – спросил он, приправляя свою речь ругательствами.

– Как видите, гражданин, – вежливо ответил Арман, – я звоню в дверь гражданки Ланж.

– В такой ранний час? – фыркнул привратник.

– Я желаю ее видеть.

– Ну, так вы не туда попали, гражданин, – с грубым смехом сказал старик.

– Как не туда? Что вы хотите сказать? – спросил озадаченный Арман.

– Ее здесь теперь нет и вы не скоро ее найдете! – объявил привратник и начал спускаться с лестницы.

Арман еще раз сильно позвонил, но так как ему не открывали, то он бросился вслед за привратником и схватил его за руку.

– Где мадемуазель Ланж? – крикнул он.

– Ее арестовали, – ответил привратник.

– Арестовали? Когда? Где? Как?

– Когда? Вчера вечером. Где? Здесь, в ее комнате. Как? Арестовал агент Комитета общественного спасения… и ее, и старуху. Больше я ничего не знаю и отправляюсь в свою постель, а вас прошу отсюда убираться. Вы наделали шума, и мне за это попадет. Спрашиваю вас, прилично ли прерывать в такой час утренний сон добрых патриотов?

Стряхнув с плеча руку Сен-Жюста, привратник равнодушно стал спускаться с лестницы.

Арман продолжал стоять на площадке, будучи не в состоянии ни двинуться с места, ни заговорить. Он непременно упал бы, если бы инстинктивно не прислонился к стене. Последние сутки он провел в лихорадочном возбуждении, и его нервы были натянуты до крайности. Страсть, радость, счастье, смертельная опасность и душевная борьба совершенно измотали его, а недостаток пищи и бессонная ночь окончательно вывели из равновесия. Последний неожиданный удар обрушился на него как раз в тот момент, когда он менее всего был способен его вынести.

Жанна арестована, в тюрьме – и все из-за него! В его разгоряченном воображении уже рисовалась одна из тех картин, которых он много-много видел полтора года назад; только теперь в руках кровожадных злодеев оказались не неизвестные ему люди, а любимая женщина. Он уже видел, как ее тащили на суд, представлявший какое-то издевательство над правосудием; слышал обвинительный приговор, затем стук колес роковой, направляющейся к гильотине, тележки по мостовой. Боже, да он сходил с ума!

Как безумный, бросился Арман вниз по лестнице, пробежал мимо пораженного привратника и, как зверь, преследуемый охотниками, помчался по узкой улице Сент-Оноре. Шляпа свалилась у него с головы, волосы развевались по ветру, промокший плащ давил на плечи, но Арман бежал все дальше и дальше.

Жанна арестована! Сен-Жюст не знал, где искать ее, но твердо помнил, куда следовало бежать прежде всего. Было еще темно, но Арман родился в Париже и наизусть знал каждый квартал в городе. Машинально избегая мест, где стоял патруль национальной гвардии, он добрался наконец до церкви Сен-Жермен л’Оксерруа. Завернув за угол и поднявшись по каменной лестнице, он позвонил и измученный прислонился к стене, чтобы не упасть.

Вот послышались хорошо знакомые, твердые шаги, дверь отворилась, и кто-то положил ему руку на плечо. Больше Арман ничего не помнил.

Глава 10

Он пришел в себя в комнате Блейкни: тот вливал ему в рот какую-то живительную влагу.

– Перси, ее арестовали! – жалобно воскликнул Арман, как только к нему вернулась способность говорить.

– Ладно! Не говорите ничего, пока вам не станет лучше.

С почти нежной заботливостью Блейкни подложил под голову Арману подушки и принес чашку горячего кофе. Сен-Жюст с жадностью его выпил. Теперь он был спокоен, что все будет хорошо, так как Блейкни знал, что случилось, и мог поправить дело. Арман тихо лежал на диване, чувствуя, как к нему понемногу возвращались силы и как падает лихорадочное возбуждение. Сквозь полуприкрытые глаза он видел, как бесшумно двигается по комнате Блейкни, уже совсем одетый; Арман даже усомнился, что тот ложился спать. Устыдившись своей слабости, Сен-Жюст вскочил с дивана и с нескрываемым восхищением посмотрел на Блейкни, молча и неподвижно стоявшего у окна, как воплощение спокойной силы.

– Перси, я совсем оправился, – начал Арман, – я только устал, потому что бежал всю дорогу, от самой улицы Сент-Оноре. Могу я все рассказать вам?

Не говоря ни слова, Блейкни закрыл окно и, усевшись рядом с зятем, выслушал его страстный рассказ. Ни одна черта в его лице не выдала волнения или неудовольствия, которое было бы вполне понятно в человеке, встретившем помеху в самом начале задуманного им опасного предприятия.

– Эрон со своими ищейками вернулся к ней вчера вечером, – задыхаясь, сказал Арман. – Они, конечно, хотели поймать меня и, не найдя никого, схватили ее… О Господи!

Он закрыл лицо руками, чтобы Перси не видел его страданий.

– Я это знал, – спокойно произнес Блейкни.

Арман, с изумлением взглянув на него, пробормотал:

– Как? Когда вы это узнали?

– Когда вы вчера ушли от меня, я отправился на площадь дю-Руль, но опоздал.

– Перси! – воскликнул Арман, краснея до корней волос. – Вы это сделали?

– Разумеется! – так же спокойно ответил Блейкни. – Разве я не сказал вам, что буду оберегать вашу Жанну? Когда я узнал о ее аресте, было слишком поздно ее искать, но сегодня утром я как раз собирался идти узнать, в какую тюрьму отправили мадемуазель Ланж. Мне скоро надо уходить, Арман, пока стража не сменилась в Тампле и в Тюильри. Это – самое безопасное время, а мы все уже достаточно скомпрометированы.

Сен-Жюст вспыхнул от стыда, хотя в голосе Блейкни не было и тени упрека, и в глазах светилось обычное добродушие. В мгновение ока понял Арман, сколько вреда причинил он делу Лиги своим безрассудством. Каждый его поступок подвергал опасности задуманный Блейкни рискованный план: дружба с бароном де Батцем, знакомство с Ланж, вчерашнее посещение ее, сегодняшний безумный бег по улицам Парижа, дававший возможность любому шпиону проследить за ним до самого жилища Блейкни. Не заботясь ни о ком и ни о чем, кроме своей возлюбленной, Арман в это утро легко мог привлечь к себе внимание любого агента Комитета общественного спасения и свести его лицом к лицу с Рыцарем Алого Первоцвета.

– Перси, – прошептал Арман, – сможете ли вы когда-нибудь простить меня?

– Прощать тут нечего, – спокойно ответил Блейкни, – но много такого, что не следует больше никогда забывать, как, например, ваш долг относительно других, вашу обязанность повиноваться и вашу честь.

– Я совсем обезумел, Перси… О, если бы вы могли только понять, что значит для меня Жанна!