Мы обязаны родить сына.

Но я не могла просто так сдаться. Казалось, будто я смотрю на собственные поступки со стороны, боюсь их и понимаю, что, отвергая мужа, я ничего не добьюсь, но не в силах поступить иначе. Я оправдывала себя тем, что он ни на чем не настаивал, не гневался — лишь отворачивался и, допив вино, удалялся в свои покои.

Когда он извинится, убеждала я себя, скажет вслух, что был не прав, тогда и прощу его. И в то же время я понимала, что он на это никогда не пойдет, как и я, — мы были не из тех, кто стал бы унижаться, даже друг перед другом. Фернандо придет ко мне лишь тогда, когда я дам понять, что готова принять его — так же, как он меня.

Тупиковая ситуация могла длиться вечно, превратив нас в чужаков, деливших друг с другом лишь общую крышу над головой, если бы в игру не вступили более серьезные силы.

Но именно так оно и случилось.


Был апрель тысяча четыреста семьдесят пятого года.

Мы отправились в Вальядолид, на празднество, устроенное в нашу честь влиятельным кланом Мендоса, намеревавшимся открыто объявить о поддержке нашей верховной власти и подавить любое тлеющее недовольство.

Несмотря на жалкое состояние казны, я по этому случаю почти полностью опустошила ее, зная, что, лишь превзойдя грандов роскошью, мы с Фернандо сможем склонить их на нашу сторону. Наша программа реформ набирала высоту, и нам требовалась любая поддержка.

Внешне проявляя чудеса любезности, я внимательно наблюдала за вельможами, шумно въезжавшими в город, чтобы воспользоваться нашим великодушием. Хотя честь быть хозяевами праздника принадлежала Мендосам, я сама составила список гостей и намеренно включила в него тех, кто еще не принес нам клятву верности. С едва скрываемым смятением я смотрела, как они приближаются к нашему помосту, открыто демонстрируя свое богатство. Их плащи были расшиты золотом, а драгоценностей их жен и дочерей хватило бы на содержание войска. Далеко не каждый в королевстве страдал от нищеты, и я втайне порадовалась, что рискнула пойти на расходы. Нельзя было допустить, чтобы своим парадом бессмысленной расточительности они превзошли нас, новых правителей Кастилии.

В день рыцарского турнира на открытом воздухе я надела расшитое изумрудами и золотом парчовое платье — за него я заплатила своим ожерельем, — с отделанными горностаевым мехом свисающими красными рукавами с рубинами на манжетах, и украсила волосы жемчужной сеткой. Фернандо тоже последовал примеру других, выехал галопом на поле в великолепных доспехах толедской работы, блестящий нагрудник которых украшала золотая с серебром вставка, изображавшая нашу эмблему в виде стрел и уз. Сердце мое сжалось, когда он, сидя в седле, поклонился перед троном, по традиции ожидая знака моего уважения. Облаченный в сверкающий металл, он походил на рыцаря из легенд; подавив угрызения совести, я стала смотреть, как он яростно атакует противников, повергая одного за другим.

Когда мы поднялись, аплодируя, Беатрис прошептала мне на ухо:

— Не важно, как он поступил, но ты же не собираешься отвергнуть его навсегда?

Я резко взглянула на нее. Не раз говорила, что на публике ко мне всегда следует относиться с почтением, ибо только тогда раздражительная знать поймет, что я не намерена править по образцу покойного брата, но Беатрис говорила что хотела и когда хотела.

— Ну? — добавила она, уперев руки в бока. — Что тебе еще нужно? Он только что преломил перед тобой свое копье. Советую предложить этому копью ножны, пока тебя не опередила какая-нибудь дерзкая девчонка.

Я замерла, а потом, сама тому не веря, ощутила внезапную радость, вынудившую меня крепко сжать губы, чтобы не рассмеяться при всем дворе.

— Мне передать ему? — спросила она.

Я решительно подняла голову и прошипела:

— Да. Только лично. Не хочу, чтобы кто-либо совался в мои дела.


В тот вечер я со всей тщательностью облачилась в лазурное шелковое платье и смазала дорогим лавандовым маслом запястья и шею. Инес зажигала ароматные восковые свечи в количестве, которого хватило бы, чтобы осветить собор, и в конце концов пришлось сказать ей, что, если она не хочет ослепить Фернандо, ей следует остановиться.

Волнуясь, я с фрейлинами сидела у камина. Мы делали вид, будто вышиваем, но, конечно, на самом деле прислушивались к каждому доносящемуся из-за двери звуку. Наконец услышали шаги и одновременно встали.

Я не знала, чего ожидать, пока не увидела стоящего на пороге Фернандо в том же мундире до колен, что был на нем во время вечернего пиршества. Лицо его закрывала тень.

Сердце мое забилось сильнее.

Он махнул рукой:

— Дамы, я хотел бы поговорить с женой наедине.

Инес и Беатрис поспешно вышли, оставили нас одних впервые за три долгих месяца, казавшиеся теперь, когда я смотрела на его мрачные черты, целой вечностью. Он поднял взгляд, и я увидела в его глазах боль.

— Изабелла… — начал он, и я кивнула, ожидая столь долгожданного примирения; но только теперь поняла, что не готова его принять, — отчего-то мне казалось, что своим согласием я одобрю те поступки, которые он совершил.

Однако последующие слова застигли меня врасплох.

— Мне нелегко об этом говорить, но Альфонсо Португальский объявил нам войну.

Я уставилась на него, словно он сказал нечто немыслимое.

— Нам? — услышала я собственный голос. — Но почему?

— Ла Бельтранеха. — В его взгляде не было упрека, хотя, как и Беатрис, он несколько раз советовал заключить ее в темницу. — В обмен на помощь Альфонсо в завоевании Кастилии она согласилась выйти за него замуж и сделать его королем. По их мнению, она законная королева, а ты узурпировала трон.

— Но Альфонсо — ее дядя! И она под нашей опекой.

Фернандо устало вздохнул:

— Боюсь, уже нет. Пока мы были здесь, она сбежала с Вильеной. Он подписал союз с Альфонсо и убедил присоединиться к ним Кадиса в Андалусии и главу военных орденов Калатравы и Алькантары. Они собрали против нас огромные силы, почти двадцать тысяч человек.

Я схватилась за спинку кресла. Двадцать тысяч… Подобного я не могла даже представить. Большего мы не могли надеяться собрать без поддержки грандов.

— Я разговаривал с Сантильяной и адмиралом, — продолжал Фернандо. — Сантильяна, конечно, винит во всем себя — все-таки девочку содержали в его замке. Он говорит, что выделит столько солдат, сколько сможет. Они с адмиралом также собираются убедить других вельмож, чтобы те нас поддержали, но, Изабелла, нам все равно нужна ты.

— Я?

— Да. Ты королева. Ты должна объявить войну в ответ. И ты можешь поднять народ. Колеблющиеся города последуют твоему призыву. Чтобы победить Альфонсо, мы должны призвать столько людей, сколько удастся. У нас слишком мало времени, чтобы перейти в наступление.

Я взглянула на побелевшие костяшки пальцев, сжимавшие кресло, и заставила себя разжать руку. Нельзя поддаваться панике. Я прекрасно понимала грозящую нам опасность — нас легко могли уничтожить. Португалия была маленькой, но сильной страной, не пострадавшей от грабежей и слабых правителей так, как Кастилия. А Альфонсо был закаленным в боях командиром, который поверг в бегство мавров-берберов, накопив в итоге немалое богатство. Если мы не станем действовать быстро и не получим достаточной поддержки от грандов, чтобы противостоять ему и Вильене, наверняка лишимся трона.

— Конечно, — тихо сказала я. — Я немедленно напишу в каждый из городов. Разошлю указы, предложу полное помилование пленным и другим преступникам, что согласятся вступить в наше войско, сделаю все необходимое.

Он кивнул, словно именно этого и ожидал.

— Есть еще одно, о чем тебе следует знать, — произнес муж, и я замерла. — Тут не обошлось без Каррильо. Он помог Вильене добраться до ла Бельтранехи. На сопроводительном письме, которым воспользовался Вильена, чтобы проникнуть в замок, стояла подпись архиепископа.

«Ты об этом пожалеешь…»

Меня охватила ярость.

— В таком случае он за это ответит. Я сама с ним расправлюсь.

— Нет. — Муж неожиданно шагнул ко мне, взял за руку. — Каррильо опасен. Я не доверяю ему и никогда не доверял.

Я замолчала, чувствуя тепло его прикосновения сквозь рукав.

— Он не осмелится тронуть даже волоса на моей голове, — ответила я, но, несмотря на всю смелость подобного заявления, голос мой сорвался — и виной тому была близость Фернандо, а вовсе не страх перед архиепископом.

Он посмотрел мне в глаза:

— Изабелла, ты не понимаешь. Если с тобой что-то случится, я этого не вынесу. Я не переживу.

Его неожиданное признание растопило остатки льда в моей душе. Подняв руку, я погладила его по чисто выбритой щеке:

— Переживешь, ты должен. Что будет делать без тебя Кастилия?

В то же мгновение я поняла, что своими словами его простила. Хотя в глубине души понимала, что он снова может уйти на сторону, что, возможно, мужчина вроде него просто не способен поступать иначе, я больше не могла оставаться равнодушной, пусть даже и зная, что иным он уже не станет.

Какое бы будущее нам ни предстояло, мы должны были встретить его вместе, как муж и жена.

— Я люблю тебя, — услышала я его шепот и почувствовала, как мне на руку падают его подобные драгоценным камням слезы. — Я не хотел сделать тебе больно. Никогда не желал обидеть или обмануть тебя.

— Знаю.

Я привлекла его к себе, и он тихо заплакал на моей груди, обняв меня. Я гладила его по волосам, чувствуя зарождающуюся лысину на макушке, словно знак его слабости.

Я сильнее, подумала я, когда руки его скользнули к моему поясу, развязывая тесемки платья, — именно убежденность в собственных принципах превозмогла слабость плоти. А потом я ощутила его возбуждение и тепло прижавшихся к моей обнаженной шее губ, пылающих и алчных.