— Нам поможет маркиз де Мендоса? — Каррильо медленно повернулся к Фернандо. — Но клан Мендоса всегда поддерживал короля. Как вам удалось…

— Легко, — улыбнулся Фернандо. — Как и любому гранду, сеньору Мендосе приходится вести дорогостоящий образ жизни. В обмен на мое предложение кардинальского сана для епископа, брата маркиза, вместе с существенным жалованьем Мендоса с радостью согласился на наши условия.

— Кардинальский сан? — Каррильо, побледнев, ошеломленно уставился на него. — Вы пообещали этому сладкоречивому епископу Мендосе награду, которая по праву принадлежит мне?

— Я ничего не обещал, — холодно проговорил Фернандо. — Это сделал кардинал Борджиа из Валенсии. Он также дал слово прислать соизволение, которое вам не удалось получить, на мой брак с ее высочеством. Так что, как видите, у нее есть все причины отстаивать свою точку зрения.

Каррильо вытаращился на Фернандо:

— Он мой! — От его отдавшегося эхом по залу рева вскочили, рыча, дремавшие у камина собаки. — Мой! — Он грохнул мясистым кулаком по столу. — Сан кардинала принадлежит мне. Он должен быть пожалован мне по церковному закону. Я — пожизненный служитель церкви в Кастилии. Именно я поддерживал ее высочество и боролся за ее права все эти годы!

Он тяжело дышал, с губ его брызгала слюна. Я с трудом подавила желание попросить его вести себя повежливее. Внезапно мне показалось, будто в зале не осталось никого, кроме Фернандо и Каррильо, которые смотрели друг другу в глаза, словно бойцы на арене. Все остальные стали лишь частью фона, не более значительной, чем гобелены, канделябры и ворчащие собаки, превратились в зрителей, наблюдающих за мысленным поединком между человеком, что оказывал влияние на мою жизнь с тех пор, как впервые подошел ко мне в Авиле, и моим мужем, которому я отдала сердце.

Фернандо не шевелился, не сводил немигающего взгляда с Каррильо. Наконец нарушил повисшую в зале напряженную тишину, повернулся ко мне:

— Мой дед и я считаем, что осуждающего письма будет вполне достаточно. Если ты публично отвергнешь действия короля, подтвердишь, что считаешь их оскорблением для себя, этого хватит, чтобы обрести лояльность со стороны городов. Нам не требуется армия, хотя мы ее и соберем. Твое письмо, вывешенное на дверях каждой церкви и на каждой площади, удовлетворит всех. Con blandura, — с улыбкой добавил он. — Разве не так ты всегда говоришь?

За год нашего замужества он узнал меня намного лучше, чем Каррильо. В отличие от архиепископа, понимал, что мне отвратителен бессмысленный хаос правления Энрике, что я предпочла бы поддерживать некое подобие мира, пока мы прокладываем мой неотвратимый путь к трону. Мне не хотелось, чтобы подданные королевства страдали больше, чем уже выпало на их долю. И я не желала, чтобы от моего имени творились смерть и разрушения.

Я кивнула, чувствуя пронизывающий взгляд Каррильо:

— Да, именно так я всегда и говорю.

Переведя взгляд с Фернандо на архиепископа, я вдруг почувствовала, что мне хочется его утешить, — настолько постаревшим и усталым он мне показался. Никогда раньше не замечала кровавых прожилок на его лице, слезящихся глаз, отвисших щек, тусклого серебра в редеющей гриве. Он столь долго был для меня воплощением неутомимой грубой силы, что я не осознавала бремени прожитых им лет.

— Я сделаю все возможное, чтобы все ваши заслуги, церковные и прочие, были должным образом вознаграждены, — сказала я ему. — Можете не сомневаться, вы останетесь одним из моих самых доверенных советников.

Он долго смотрел мне в глаза. Я ничего не могла прочитать в его взгляде; казалось, лицо его превратилось в непроницаемую маску. Меня испугала происшедшая с ним внезапная перемена — прежде он всегда открыто проявлял передо мной свои чувства.

Затем он повернулся и вышел. Никто его не окликнул. Я начала вставать, намереваясь последовать за ним, но почувствовала на рукаве пальцы Фернандо.

— Нет. Пусть идет, — прошептал он. — Он нам больше не нужен.

Тяжелые шаги архиепископа смолкли в коридоре. Заскулили собаки, вновь укладываясь на потертый ковер у огня. Адмирал ждал, отведя взгляд. Чакон преданно посмотрел на меня, и мне стало ясно — он не хуже меня понимает, что все только что радикально изменилось.

После долгих лет постоянного влияния Каррильо я внезапно от него освободилась.

Я повернулась к Фернандо.

— Мне нужны перо и чернила, — спокойно сказала я, снова села и пододвинула к себе чистый лист бумаги.

Я сделала свой выбор.

Отныне нам с Фернандо предстояло следовать к своей цели в одиночку.

Глава 20

В моем письме говорилось: «Если в гневе или следуя дурному совету Энрике откажет мне в праве на трон, это станет немалым оскорблением и позором для королевства. Король ответит перед Господом за совершенное им зло, в то время как принц и я ни в чем не будем виновны».

То было весьма дерзкое заявление, намекавшее, что Энрике подвергает королевство опасности. И реакция на него в последующие месяцы оказалась именно такой, как предсказывал Фернандо. В городах и селениях, которые прежде поддерживали Энрике или сохраняли нейтралитет, распространяли мое письмо и вывешивали на стенах флаги с нашими переплетенными инициалами и словами: «Кастилия для Изабеллы!» Я пыталась возражать, говорила Фернандо, что не желаю славы узурпаторши, посягнувшей на права Энрике, но муж лишь смеялся.

— Какие права? Авила, Медина-дель-Кампо и еще шесть городов уже за нас, а сегодня вечером я отправляюсь в Сепульведу, чтобы вышвырнуть оттуда чиновников Вильены по требованию самого города. Если так пойдет и дальше, к Богоявлению вся Кастилия станет нашей.

Он плавал в своей стихии. Облачившись в кольчугу и доспехи, объединил солдат адмирала и посланные с юга Медина-Сидонией силы в готовое к бою войско, способное крушить стены, отпирать ворота и расправляться с королевскими гарнизонами под покровом ночи, когда лишь луна освещала им путь. К середине тысяча четыреста семьдесят второго года в наших руках оказалось более половины из четырнадцати главных городов Кастилии, а к началу тысяча четыреста семьдесят третьего мы уже были уверены в своей безопасности и перебрались наконец из Дуэньяса в большую новую резиденцию в Аранда-де-Дуэро, возле Вальядолида. Как только мы обосновались в новом дворце, даже самые непокорные гранды, что предпочитали содействовать Энрике и его зловещему фавориту, начали посылать нам тайные обещания поддержки.

— Кто бы сомневался, — язвительно заметил Фернандо. — Знают, что иначе я сровняю с землей их замки и насажу на пики их головы.

Хотя я никогда бы не призналась в том вслух, подобное заявление подтверждало неблагоразумное замечание Каррильо, что Фернандо не знает обычаев Кастилии. Раздражать грандов бессмысленно, даже опасно. Гордыня и тщеславие — две стороны одной монеты для этих господ, которые в течение веков изводили, умасливали и игнорировали своего монарха. Их нужно было переманить на свою сторону, укротить — так, чтобы они сами об этом не догадывались; в противном случае они лишь кусались бы, словно дикие псы, каковыми в душе и являлись. Подобное я постоянно наблюдала в детстве — хаос, посеянный Энрике в попытках умиротворить враждующие группировки грандов, междоусобные интриги и союзы, которые связали его по рукам и ногам, превратив в флюгер, вынужденный поворачиваться туда, откуда дует самый сильный ветер.

Так что, в то время как Фернандо взял на себя военные вопросы, я занялась дипломатическими, в течение многих часов корпела над письмами, пока у меня не начали мелькать темные пятна перед покрасневшими глазами и не выступила кровь на кончиках пальцев. На каждое полученное послание я отвечала лично, не упуская возможности расспросить о здоровье больного члена семьи, поздравить с рождением ребенка или выразить соболезнования в связи со смертью. Я хотела, чтобы обо мне узнали все высокомерные сеньоры, которые могли столь же легко разгромить нас, как и защитить. Исабель всегда оставалась рядом со мной, играла с погремушками или сладко сопела в колыбели у огня. Я трудилась изо всех сил, зная, что внешне незначительные знаки внимания и простой обмен новостями и любезностями могут в конечном счете склонить грандов на мою сторону в момент, когда я больше всего буду в них нуждаться.

Я представляла себе состояние Энрике, беспомощно наблюдающего, как его королевство восстает против него. Даже Вильена, похоже, слег от отчаяния, глядя, как рушится возведенный на его власти и лжи песочный замок. Хотя мне были не по душе чьи бы то ни было физические страдания, я все же втайне радовалась, что, избавившись от Вильены, смогу наконец навестить мать, не опасаясь усердных патрулей маркиза. Время летело незаметно, и в промежутках между моими трудами и заботой о дочери я едва находила минуту, чтобы вспомнить о матери. Хотя при любой возможности посылала в Аревало деньги и письма, ответы доньи Клары доходили не скоро, и, судя по их тону, дела в замке шли не столь хорошо, как хотелось бы.

Я надеялась, что Фернандо отправится в Аревало вместе со мной, ведь он так и не познакомился с моей матерью, но отец неожиданно вызвал его в Арагон, чтобы встретить посланников кардинала Борджиа, привезших долгожданное соизволение от папы. Кардинал желал провести переговоры между Арагоном и Францией, а в мире мы сейчас нуждались больше всего. Если Арагону удалось бы отбиться от крупного и агрессивного соседа, у нас освободились бы солдаты для борьбы за Кастилию. Тем не менее после свадьбы мы расставались впервые, и Фернандо мог отсутствовать несколько месяцев. Я знала, что буду отчаянно по нему скучать, хотя и старалась этого не показывать. Упаковав в его седельные сумки чистые рубашки — их я сшила собственноручно — и поцеловав его на прощание, я занялась своими делами, полагая, что так время пролетит быстрее и муж вернется раньше.