Я ехала верхом навстречу королю, чувствуя, как скапливается пот под моим изысканным платьем, украшенным сотнями драгоценностей — на них настояла Беатрис. Она вернулась ко мне вместе с горничной Инес де ла Торре, которая отказалась работать под началом Менсии и упросила меня взять ее на службу. Я не видела никаких причин ей отказывать: Инес никогда меня не предавала, а я нуждалась еще в одной паре умелых рук. Как со свойственной ей откровенностью заявила Беатрис, больше никто из женщин не вызвался мне служить, пока мое будущее оставалось столь неопределенным. Более того, нам требовалось искусство Инес-швеи. Мои платья стали слишком тесными из-за обильных монастырских ужинов и долгого стояния на коленях, и мне был необходим достойный наряд для встречи с Энрике. Вместе с Инес Беатрис распустила швы на моем красном бархатном платье с серебряной филигранью, добавила к нему несколько вставок из вышитого шелка и новые зеленые атласные рукава, расшитые жемчугом. Поверх него я надела короткий плащ на горностаевом меху — несомненный знак королевской власти. Волосы я оставила свободными под украшенной драгоценностями шляпкой; даже упряжь моего Канелы была позолочена, а кожаную уздечку украшали мои инициалы.

Все это — лишь показательное выступление, ибо на самом деле я едва могла позволить себе обычную одежду после оплаты похорон Альфонсо и регулярных сумм, шедших на содержание матери. Но все говорили, что я обязана выглядеть роскошно. Договор, которого добился от Энрике Каррильо, должен был, как утверждалось, впоследствии обеспечить мне приличный доход.

Но все же, когда я высмотрела среди королевской свиты Энрике в простом черном мундире, моя бравада показалась мне совершенно нелепой. Он постарел; в уголках глаз пролегли глубокие морщины, словно брат слишком много щурился на солнце, а в неухоженной бороде виднелись белые пряди. Но тем не менее он сидел верхом на великолепном белом жеребце — единственной его уступке роскоши — и смотрел на меня без каких-либо признаков трепета или страха.

Я приказала Каррильо остановиться.

— Идите и приветствуйте его. Я последую за вами вместе со своей прислугой.

— Нет, — прошипел архиепископ. — Пусть приветствует тебя первым.

Я сердито посмотрела на него, устав от постоянных напоминаний, что мы должны вести себя так, будто превосходство на нашей стороне. Конюх помог мне спешиться, и я направилась по каменистой равнине туда, где ждал Энрике, стараясь не смотреть на стоявших рядом с ним Вильену и других грандов, ибо не ожидала от них ничего, кроме презрительных взглядов. Времена, когда Кастилией в последний раз правила королева, минули двести с лишним лет назад, к тому же и ей пришлось нелегко.

К моему облегчению, Энрике двинулся мне навстречу.

— Hermana, — пробормотал он. Наклонился и поцеловал меня в щеку; от него пахло конской шерстью, потом и немытым телом.

— Я глубоко огорчен смертью Альфонсо, — сказал он, — но крайне рад снова тебя видеть.

Похоже, Энрике заучил свою речь заранее. Как можно вежливее я отстранилась, настороженно улыбнулась в ответ. Теперь, когда мы снова были вместе, на меня нахлынули воспоминания обо всем, что произошло между нами, а следом — разъедающие душу сомнения. Как я могла доверять этому странному, податливому королю, который слишком многое пустил под откос в собственном государстве, поведя войско против брата, чтобы защитить ребенка, который, как он теперь всех уверял, был не его?

— Я тоже рада вас видеть, — наконец сказала я, остро чувствуя его любопытный взгляд.

Я забыла о том, насколько успела измениться сама. За последние два года, проведенные мной во дворце, Энрике почти меня не видел, а я больше не была той впечатлительной девочкой, которую он помнил. Только теперь я поблагодарила Беатрис за то, что она убедила меня нарядиться в богатые одежды; в глазах Энрике я наверняка сейчас выглядела так, словно намеревалась отобрать у него скипетр и занять трон.

Я успела понять, что толика страха внушает уважение.

Он поковырял землю сапогом, будто наступил на нечто неприятное, и, поджав губы, проговорил:

— Рад, что ты решила послушаться. Я признаю тебя выше всех прочих как мою наследницу и жалую тебе города Авила, Медина-дель-Кампо, Эскалона и… — Он неуверенно замолчал.

— Уэте, Овьедо, Молина, Ольмедо и Оканья, — продолжила я. — А также средства на содержание моего жилища в любом из этих городов, где я сочту нужным, и право отказаться от любого брачного предложения, не совпадающего с моим желанием и не одобренного кортесами, — процитировала я наше соглашение, и Энрике удивленно заморгал, словно сова.

— Да, — пробормотал он. — Конечно. Как скажешь.

— Я хочу лишь того, о чем мы договорились, и не прошу ничего больше.

Его глаз дернулся. Меня охватила тревога; я вдруг услышала, как ветер, что обдувает громадных замшелых быков и шелестит в кронах низкорослых сосен неподалеку, шевелит темные плащи наблюдающих за нами грандов.

Энрике отвел взгляд. Я дала знак Каррильо. Архиепископ подошел к нам с Карденасом, который нес переносной столик с пришпиленным к нему договором, Вильена в тот же миг скользнул вперед, стал рядом с Энрике, словно еще одна маслянистая тень.

— Если наш договор в силе… — прогремел Каррильо, давая понять, что предпочел бы отшвырнуть столик с договором и обнажить меч.

Я взглянула на Энрике, и у меня пересохло в горле. В течение невыносимо долгого мгновения он не шевелился и не издавал ни звука. Затем, к моему облегчению, взял смоченное чернилами перо.

— Нижеследующим объявляю, что королевство наследует донья Изабелла, моя сестра, — нараспев произнес он, — которая в соответствии с данным документом отныне именуется принцессой Астурийской и таким образом получает право на всю собственность, ренту и налоги, причитающиеся обладателю вышеупомянутого титула. Она является единственной законной наследницей и после моей смерти будет объявлена королевой, что подтверждается данным документом и будет провозглашено по всему королевству, а также ратифицировано официальным собранием кортесов.

Склонившись над столиком, он нацарапал поперек страницы свою подпись. Вильена достал печать Кастилии, вдавил ее в красный воск и поставил штамп на документе.

— И я, Изабелла, — сказала я, когда перо передали мне, — ради мира и спокойствия королевства нижеследующим заявляю, что король, мой брат, будет обладать своим титулом в течение всей жизни, в то время как я в настоящее время удовлетворяюсь титулом принцессы Астурийской, единственной наследницы Кастилии.

И тоже подписала документ.

Пока высыхали печати и чернила, мы с Энрике обнялись, а потом каждый из грандов опустился передо мной на колени, клянясь в верности. Я продолжала улыбаться, хотя и понимала, что данным актом Иоанна официально объявлена бастардом, навсегда лишена прав на престолонаследие. Станет ли сильнее ненавидеть меня королева Жуана, узнав об этом? Что подумает маленькая Иоанна обо мне, о тетушке, которой она доверяла, когда повзрослеет и поймет, что именно я совершила, чтобы обеспечить себе надлежащее место?

Я убеждала себя, что поступаю так ради Кастилии, ради нашего мира и безопасности, ради памяти о покойном брате и ради текущей в моих жилах королевской крови, не запятнанной прелюбодеянием.

Когда я вернулась в Авилу вместе с Энрике, чтобы поужинать в монастыре и отпраздновать наше вновь обретенное единство, мне не хотелось думать ни о чем. Но перед моими глазами постоянно вставал образ Альфонсо, который смотрел на меня, стоя над окровавленными телами королевских леопардов.


Я обосновалась в провинциальном городе Оканья в Центральной Кастилии. Городок был небольшой — всего лишь окруженное стенами и покрытое пылью поселение на краю плоскогорья. Из достопримечательностей — рыночная площадь, приходская церковь и разваливающиеся римские руины. Город едва насчитывал две тысячи жителей. Я нуждалась в деньгах, и хотя в Оканье была низкая арендная плата, ее все же необходимо было платить в ожидании решения бюрократов из королевского секретариата о присвоении мне нового статуса. Более того, не будучи столь древней, как Толедо, или столь знаменитой, как Сеговия, Оканья располагалась таким образом, что я могла отправиться в любой город на встречу с кортесами и при этом оставаться достаточно далеко для того, чтобы следить за каждым своим словом. Здесь мне не угрожали постоянно подслушивающие придворные, готовые заигрывать с Вильеной или королем.

Город устроил прекрасный парад в мою честь, выставил лучшую свою статую Девы Марии, в синем бархате и кружевах, чтобы благословить мой новый дом — красивую трехэтажную усадьбу с деревянными балками под потолком и облицованными плиткой комнатами. Галерея выходила в закрытый внутренний дворик с фонтаном, окруженный керамическими горшками с зеленью. Я назначила Чакона главным управляющим; Беатрис — почетной служанкой, присматривающей за моими покоями, а Инес де ла Торре я определила себе во фрейлины. А семнадцатилетний паж Каррильо, зеленоглазый и светловолосый Карденас, стал моим главным секретарем.

Так я обустроилась в своем первом доме в роли принцессы Астурийской.

Беатрис начала регулярно посещать Сеговию, требуя ковров, столовых приборов и прочей обстановки для нашего дома. Я подозревала, что она и Андрес де Кабрера тайно переписываются, и подозрение мое вскоре подтвердилось, когда, вернувшись однажды вечером, она сообщила, что Андрес наконец попросил ее руки.

— И ты сказала… — ответила я, пытаясь скрыть боль, пронзившую меня при мысли о том, что я могу ее потерять.

— Я сказала — пока слишком рано. Может быть, позже, когда ваше высочество будет меньше во мне нуждаться.

— Беатрис, я всегда буду в тебе нуждаться. Если ты любишь этого человека так, как, судя по всему, любит тебя он, перестань искать оправдания и следуй велению своего сердца.