Она отошла, а я осталась стоять у окна. Посмотрела на небо, но аисты исчезли. Благородные птицы часто гнездились на башнях по всей Кастилии. Я видела пустое гнездо в Санта-Ане в тот день, когда встретилась с Каррильо и жизнь моя изменилась навсегда. Я видела стаю накануне, когда Хирон лежал на смертном одре. Но то были всего лишь птицы, летающие создания, прекрасные, но лишенные души. Они не могли быть посланниками Божественной воли. Считать так означало верить в язычество. И тем не менее одна мысль не оставляла меня. Что, если у Господа все-таки имелся насчет меня свой замысел?


Гражданская война между моими братьями возобновилась еще с большей жестокостью. Смерть Хирона разрушила как стремления Вильены, так и доверие к нему со стороны других; не имея возможности обеспечить с моей помощью связь с королевской семьей, презираемый мятежниками, которых когда-то поддерживал, он спрятался во дворце под боком у короля. Настояв, чтобы каждый раз, когда он осмеливался выбраться наружу, его сопровождала собственная мавританская стража. Распался и предполагавшийся союз между Иоанной и моим братом, а сторонники Альфонсо захватывали многочисленные провинции, пока у Энрике не осталась лишь горстка преданных ему мелких городов и Сеговия.

Земля обуглилась, урожай погиб, народ был полностью разорен. Разрушилась всяческая торговля, деньги из-за постоянных требований Энрике чеканить новую монету столь обесценились, что торговцы принимали оплату за товары лишь продуктами. Каждый день Беатрис приносила мне новую историю о страданиях королевства, и всякий раз я думала о том, сколько еще продержится Кастилия, прежде чем под ней не начнет расступаться земля.

В августе тысяча четыреста шестьдесят седьмого года, четыре месяца спустя после моего шестнадцатилетия, в нескольких милях от Мадрида было замечено войско Альфонсо. Королева Жуана в панике поспешно отослала нас назад в алькасар в Сеговии. Энрике, Вильена и их солдаты отправились навстречу мятежникам, в городе заперли ворота и перестали бить колокола. Жуана расхаживала по своим покоям, словно пантера в клетке Энрике, ожидая известий об исходе сражения.

Последовав совету Менсии де Мендосы, она отправила маленькую Иоанну в безопасное место, в крепость клана Мендоса, Мансанарес-эль-Реал, на случай если мятежники захватят Сеговию. Намек, что Альфонсо мог бы причинить вред ребенку, привел меня в ярость, но я продолжала с безразличным лицом сидеть на табурете, сложив руки на коленях и глядя на королеву, которая настояла на моем присутствии.

Внезапно она резко повернулась ко мне:

— Наше дело правое, и Бог на нашей стороне. Я уже однажды пыталась, но меня переубедил этот напыщенный идиот Вильена. Но на этот раз все будет по-другому. Как только Энрике вернется с головой твоего брата в мешке, я позабочусь, чтобы тебя выдали замуж за моего брата, короля Альфонсо. — Она подняла палец, словно предупреждая возможные возражения, хотя возражать я вовсе не собиралась. — И только попробуй ссылаться на кортесы. Меня не волнует, чье одобрение, по твоему мнению, нам требуется. Я лично отволоку тебя в Португалию, в оковах. Я позабочусь, чтобы тебя выдали замуж и отправили подальше от этого королевства — навсегда.

Беатрис приподнялась на стуле, яростно глядя на королеву. Бросив на нее столь же злобный взгляд, Жуана приказала своим фрейлинам:

— Принесите инструменты! Я хочу музыки и танцев. Пришло время победы над нашими врагами. Нужно это отпраздновать.

Беатрис взглянула на меня. Я смотрела на женщин, что лихорадочно бренчали на лютнях, пока Жуана кружилась перед ними в парчовом платье, сверкая драгоценностями, словно все еще оставалась центром внимания придворных. Я удивлялась, что она не чувствует моей ненависти к ней и та не превращает ее в соляной столб. Я ощущала соленый вкус во рту, чувствовала, как соль течет по моим жилам, ибо теперь понимала, насколько королева не заслуживает сострадания. Прямо сейчас мои братья рубились на мечах на поле битвы, и вокруг них лежали мертвыми мужчины — цвет Кастилии, — а раненых было еще больше. А чем занималась наша королева?

Она танцевала.

Будь у меня такая возможность, ушла бы немедленно. Но я лишь сидела и терпела, повторяя про себя молитву святому Сантьяго, военному покровителю Испании, о нашем спасении.

И оно пришло несколько часов спустя в лице самой Менсии, которая ворвалась в покои в покосившемся чепце и с растрепанными волосами.

— Народ силой заставил открыть ворота! Битва окончена. Король и Вильена бежали. Сеговия потеряна!

Жуана замерла на середине танца, растопырив пальцы, словно пытаясь ухватить последний музыкальный аккорд, а затем с нечеловеческим воем бросилась на меня. Я вскочила на ноги, отшвырнула табурет; королева наверняка бы в меня вцепилась, если бы между нами не встала Беатрис. Прежде чем я успела сдвинуться с места, Беатрис схватила Жуану за запястье.

— Только дотроньтесь до нее, — холодно проговорила Беатрис, — и я позабочусь, чтобы король Альфонсо доставил вас в Португалию в оковах.

Жуана тяжело дышала; я видела ее оскаленные зубы, стоя позади Беатрис рядом с опрокинутым табуретом.

— Ваша светлость, — поспешно сказала Менсия, — у нас нет времени. Нужно уходить. Кто знает, что с нами случится, когда явятся мятежники?

Жуана уставилась на меня, вырвала руку из пальцев Беатрис.

— Ты останешься здесь, — сдавленно произнесла она. — Останешься и встретишь их, вероломная сука.

— Мы никуда и не собирались уходить, — ответила Беатрис, которая продолжала стоять передо мной, защищая от обжигающего взгляда королевы.

Королева и фрейлины выбежали за дверь, и несколько минут спустя в покоях наступила тишина. Казалось, безмолвие опустилось на весь алькасар, на всю Сеговию, даже на саму Кастилию.

— Нужно подняться наверх, — сказала я.

— Наверх? — озадаченно взглянула на меня Беатрис.

Я схватила ее за руку:

— Да, на стену — посмотрим, как они идут!


Нас сразу же окутала похожая на поднимающийся из котла пар жара, что повисла над открывшейся перед нами сухой равниной. Сверкая доспехами, в сторону города двигалась неровная линия потрепанных знамен, лошадей и людей. Я приложила руку ко лбу в попытке вглядеться в облако пыли, поднимаемой сотнями копыт и ног.

— Видишь его? — тревожно спросила Беатрис. — Альфонсо там?

Я покачала головой, приподнялась на цыпочки и всмотрелась в даль из-за высокой, по пояс, стены. И тут я увидела его — во главе войска, с растрепанными золотисто-белыми волосами, которые ни с чем невозможно было спутать. Позади ехал Каррильо в красной мантии.

Вместе с Беатрис я бросилась вниз по лестнице, путаясь в юбках. Выбежав через пустые коридоры и покинутые всеми залы во двор, я остановилась, тяжело дыша, и в то же мгновение увидела, как мой брат въезжает в ворота вместе со своим усталым войском.

Во дворе толпились горожане, что явились сюда в поисках убежища в страхе перед вошедшими в город мятежниками. Когда мой брат сошел с коня, все как один опустились на колени. Он огляделся по сторонам, и я тоже последовала их примеру. Брат направился ко мне, и у меня перехватило дыхание.

Теперь ему было четырнадцать. Он стал шире в плечах, но оставался столь же стройным и грациозным, унаследовав рост своих предков Трастамара. Черты его сделались более угловатыми, соединили в себе силу отца и португальскую красоту матери. В помятых и забрызганных кровью доспехах, с мечом на боку, он напоминал ожившего архангела-мстителя, и слова приветствия застряли у меня в горле.

Радостно вскрикнув, Беатрис бросилась к нему с распростертыми объятиями. Он медленно повернулся, глядя на меня, все еще стоявшую на коленях.

— Hermana, — срывающимся голосом проговорил он, — это ты?

Я оперлась на его протянутую руку и поднялась на ноги. Хотела поцеловать его руку, в знак уважения к королевскому титулу, на который он заявил свои права, но внезапно почувствовала, что оказалась в крепких объятиях брата, и не смогла сдержать слезы облегчения.

— Я здесь, — прошептал он. — Я сделаю все, чтобы с тобой ничего не случилось. Мы едем домой, Изабелла.

Глава 11

Замок Аревало показался мне невероятно маленьким и унылым — я уже успела забыть, сколь уединенной от всего мира была цитадель, где мы провели детство. И все же я не ощущала ничего, кроме радости, пока мы с Альфонсо ехали к ней в сопровождении Беатрис и Чакона, преданного гувернера моего брата, а также нескольких слуг. К счастью, брат настоял на том, чтобы избавиться от многочисленных советников, с которыми он прожил последние три года.

Каррильо не был в восторге от решения моего брата вернуться в Аревало. Он убеждал Альфонсо, что его долг — оставаться в Сеговии, проследить, чтобы Энрике полностью лишили остатков власти. Пока наш единокровный брат и Вильена на свободе, предупреждал Каррильо, победу Альфонсо нельзя считать окончательной.

Но, к моему удивлению и немалой гордости, Альфонсо отказался.

— Энрике и без того уже достаточно пострадал, — сказал он Каррильо. — Теперь он — изгнанник в собственном королевстве, вынужденный искать поддержки у немногих оставшихся вассалов. Я не стану далее его унижать и хочу объявить перемирие на ближайшие полгода. Скажите ему — если он согласен встретиться с нами, чтобы обсудить условия, у меня больше нет к нему претензий. А пока что мы с Изабеллой намерены нанести чересчур запоздалый визит матери, которая наверняка за нас тревожится.

Его невозможно было переубедить, даже когда Каррильо, потея и злясь в зале советов алькасара, разразился тирадой о том, на какие лишения пришлось пойти ему ради того, чтобы всецело посвятить себя Альфонсо.

— В таком случае вам более не придется подвергать себя лишениям, — ответил мой брат. — Займитесь делами епархии в Толедо и прочими, какими считаете нужным. Встретимся в Авиле после Богоявления.