Энрике пошевелил губами, уставившись на меня так, словно вдруг забыл, кто я такая. Наконец он сказал:

— Как ты смеешь? Ты здесь не правишь. Я больше не могу этого вынести. Ты со своим братом, Каррильо, гранды — все хотят моей смерти, чтобы отобрать все, что у меня есть. — Вскочив на ноги, он закричал срывающимся голосом: — Мне нужны мир и спокойствие! А это означает, что ты должна выйти замуж за Хирона, и тогда ты тоже их обретешь!

Я стояла, не в силах пошевелиться от ужаса. Энрике выпучил глаза, выставил перед собой скрюченные, словно когти, пальцы. Я попыталась снова возразить, но, прежде чем успела вымолвить хоть слово, он взревел:

— Убирайся!

За моей спиной с грохотом распахнулась дверь, послышались быстрые шаги. Лицо короля исказилось от ненависти и страха. Я поняла, что он больше не владеет собой, и меня покинула вся смелость, которую, как мне казалось, я обрела в библиотеке, вся отвага и сила. В таком состоянии он был способен на что угодно.

Беатрис потянула меня за рукав:

— Прошу вас, сеньорита. Нам нужно идти.

По подбородку Энрике потекла слюна. Я силой заставила себя не отводить взгляда. Нужно было запечатлеть этот момент в памяти, чтобы никогда больше не проявить слабости, никогда не сомневаться и не забывать, что именно он меня отверг.

— Ты это сделаешь, — сказал он. — Выйдешь замуж за Хирона. Иначе пожалеешь.

Именно это мне и требовалось услышать. Я присела в реверансе почти до полу.

Вильена ухмыльнулся, положив изящную руку на плечо Энрике. Король вздрогнул, и по спине у меня пробежал холодок — я вспомнила мгновение из своего детства, когда точно так же вел себя с моим отцом кондестабль Луна.

У меня больше не оставалось сомнений — ничто не спасет Энрике от его судьбы.

Глава 10

Нас отправили в алькасар Мадрида — тесную каменную крепость с крутыми лестницами и осыпающимися заплесневелыми стенами. Несмотря на соответствующую обстановку, там не было той неумеренной роскоши, что так свойственна любимой Энрике Сеговии, которой он посвящал все свое внимание и деньги. Король известил в разосланном по всей Кастилии циркуляре — вне всякого сомнения, проверяя искренность мятежников в отношении предлагаемого мира, — что меня перевозят в Мадрид для моей же безопасности, поскольку свободные нравы двора не подобают впечатлительной девице, собирающейся выйти замуж.

Королева, вынужденная переехать вместе со мной, теперь относилась ко мне с презрением и запрещала видеться с Иоанной. Даже Менсия перестала делать вид, будто ей полагается мне прислуживать, и нас с Беатрис отдали на милость горничной по имени Инес де ла Торре, которую наняла Менсия, чтобы шпионить за нами. Но то ли из жалости, то ли из-за нужды, а может, из-за того и другого вместе, Инес позволила себя подкупить, за несколько лишних монет удовлетворившись тем, что приносила нам еду, застилала кровати и убирала наши комнаты, сообщая затем Менсии лишь самое банальное о нашем поведении.

Я оказалась отрезана от всех и всего, что знала и любила, — кроме Беатрис. Она пребывала в унынии из-за моего надвигающегося замужества и ее собственной разлуки с Андресом де Кабрерой и однажды вечером схватила старый нож для хлеба и крикнула:

— Если это чудовище осмелится коснуться хотя бы волоска на твоей голове, я воткну этот клинок в его черное сердце!

Я принужденно рассмеялась, вспомнив времена, когда она заявляла о желании возглавить Крестовый поход.

— Да брось, ты же сама знаешь — этим ножиком едва сыр можно порезать. Мы не можем сражаться подобно рыцарям, не имея мечей.

— Тогда что нам делать? Ждать, пока нас не продадут, словно в рабство маврам? Вряд ли ты сомневаешься, что быть женой Хирона равносильно рабству.

— Я вовсе не говорила, что мы не должны сражаться. Просто нужно другое оружие, — сказала я, повторяя слова Торквемады. — Нам следует полагаться на наши сердца, подобно львам.

— У львов есть еще и зубы, — проворчала она, но все же подошла вместе со мной к импровизированному алтарю — его соорудили мы сами — с маленьким мраморным изображением Святой Девы из Саграрио, покровительницы Ламанчи, которая слышит все наши печали.

Однако я не находила утешения, доверив свою судьбу Богоматери. Меня втайне пугала сама мысль, что придется оказаться в одной постели с братом Вильены. Я продолжала думать о Фернандо, о том, как он поступил бы и что бы сказал, узнав, что меня силой выдали замуж за другого. Казалось, он был уверен, что мы созданы друг для друга, и теперь, в этот страшный час, я всей душой желала, чтобы так оно и случилось. Мысль, что звероподобный Хирон может занять место Фернандо, казалась столь невыносимой, что я готова была умереть.

В конце концов я написала Фернандо обо всем, надеясь, что он еще не решил, будто я его забыла. По иронии судьбы в Мадриде оказалось намного проще посылать тайные письма; паж, которому Беатрис вскружила голову, переслал мое письмо в Сеговию, а Кабрера передал с курьером в Арагон, так что никто ничего не узнал.

Но Фернандо не отвечал. Я ждала дни и недели, писала снова, два, три, пять писем, пока мое перо не затупилось, и в конце концов на меня нахлынула черная тоска. Я знала, что война с Францией продолжается, но неужели он не мог послать хотя бы одну короткую весточку?

«Будьте смелой, Изабелла, — сказал он тогда. — Ждите меня».

Похоже, он сам перестал меня ждать.

Я с удвоенным усердием вернулась к молитвам и даже не дрогнула, когда Менсия объявила, что Хирон покинул свой замок и сейчас едет в Мадрид, везя с собой три тысячи солдат и новую кровать для нас двоих. Я даже не взглянула на нее, когда она злорадно рассмеялась и посоветовала мне подготовиться получше, поскольку, как она слышала, Хирон — весьма грубый любовник. Я не позволяла себе усомниться, что каким-то образом удастся от него избавиться. Беатрис постоянно за меня беспокоилась — я слишком мало ела, исхудала и побледнела. Она говорила, что я могу заболеть, и удивлялась, как я могу думать о смерти.

— Давай я его убью, — упрашивала она. — Один удар — и все.

Я пропускала ее слова мимо ушей, пока однажды апрельским утром не объявили о его приезде. Когда я поднялась с подушек перед алтарем, перед глазами у меня все поплыло. Шатаясь, я подошла к окну, приоткрыла его, задыхаясь от недостатка воздуха, и увидела кружащую в небе над неприступной цитаделью стаю аистов.

У меня перехватило дыхание. Беатрис кинулась ко мне, уверенная, что я намерена протиснуться через узкую щель, чтобы броситься на каменные плиты далеко внизу. Я не могла рассказать ей о своих чувствах, поскольку не верила в предзнаменования или предрассудки, ни разу не обращалась к прорицателям, которые кишели во дворце подобно паразитам.

Но в это мгновение я ощутила, что мои молитвы были услышаны.

В конце концов я заставила себя поесть и позволила Беатрис искупать меня. Затем явилась Менсия, чтобы поиздеваться надо мной.

— Он скоро будет здесь, — сказала она. — Остановился переночевать в Хаэне и поздно выехал, но он приедет, можешь не сомневаться. Да он за такой королевской наградой на брюхе приползет, если потребуется.

— Убирайся с глаз моих, демон. — Беатрис подняла скрещенные пальцы, отгоняя дурной сглаз.

В иных обстоятельствах я бы отругала ее за подобную глупость, но сейчас лишь сидела и ждала. Скоро должно прийти мое спасение, уже летевшее ко мне на быстрых крыльях, словно аист.

Ближе к ночи в моих комнатах появилась сама Жуана.

— Хирон заболел, — сообщила она, пока я спокойно продолжала сидеть в кресле, дошивая алтарный занавес. — Он задерживается в Хаэне, но как только выздоровеет, состоится венчание.

Я невозмутимо подняла взгляд.

— Оно состоится, — бросила она, — даже если придется повенчать вас у его постели!

В ту ночь я спала крепко и без сновидений. Проснувшись позднее обычного, обнаружила, что Беатрис уже одета и смотрит в окно.

— Беатрис? — спросила я.

Она медленно повернулась, прижав ладонь к горлу.

— Ты знала, — проговорила она. — Ни слова не сказала, но увидела тех аистов и все поняла. Почему ты молчала? Я же так волновалась!

Я приподнялась на локте:

— Знала — что? О чем ты, ради всего святого?

— Хирон. Он умер. У него заболело горло и началась лихорадка; он слег в постель и больше не поднялся. Говорят, за день до смерти он видел летевших у него над головой аистов. Он испугался, что это некое предзнаменование, и спросил мнения у своей свиты. Ему ответили, что предзнаменование доброе, поскольку аисты летели в сторону Мадрида. Но оно оказалось дурным. Аисты стали предвестниками его смерти.

Я перекрестилась и пробормотала:

— Да упокоит Господь его душу.

Поднявшись с постели, я накинула халат и подошла к Беатрис, на глазах у которой выступили слезы. Она, взяв меня за руку, поднесла ее к губам и, прежде чем я успела помешать, жарко расцеловала.

— Кабрера прав, — прошептала она. — Торквемада сказал ему, что сам Господь хранит тебя. У Него свои замыслы на Изабеллу Кастильскую.

Я отдернула руку, почувствовав, как меня окатило внезапным холодом.

— Только не говори, будто я… Не желаю слышать подобного. Хирон умер от болезни. Нет никакого Божественного замысла, лишь обычная, рядовая смерть.

И все же я ощутила ни с чем не сравнимые облегчение и благодарность. Я победила. Расстроила планы как Жуаны, так и Вильены.

— Хочешь сказать, Господь тут совсем ни при чем? — спросила Беатрис.

Я нахмурилась:

— Конечно при чем. Он всегда при чем, но я ничем не отличаюсь от прочих Его детей. Я всего лишь пыль, как и все смертные. Не стоит считать, что этот ужасный случай — часть некоего великого замысла, ибо это не так. Этого просто не может быть. Никакой мужчина, пусть даже столь низменный, как Хирон, не мог бы умереть из-за меня. — Я отвернулась, избегая ее испытующего взгляда. — Принеси завтрак. Есть хочу.