Люк уже почти подошел к дому. Сердце Лизетты радостно забилось. Солнце клонилось к закату, но сумерки еще не наступили. В воздухе ощущалось приближение весны.

Предыдущие жильцы оставили в доме бойкого фокстерьера по кличке Малыш. Песик привязался к Люку, который любил обращаться к нему по-французски. Вот и сейчас, заслышав приближение хозяина, пес с заливистым лаем выскочил на порог.

Люк вошел в дом, вытер ноги о коврик у входа и опустил на пол вещмешок.

– Bonjour, mon ami, ça va?[2]

Фокстерьер восторженно подскакивал у ног Люка и радостно повизгивал.

– По-английски, пожалуйста, – шутливо прикрикнула на мужа Лизетта, хлопоча у плиты.

Люк снял китель и фуражку, аккуратно повесил их на вешалку в прихожей и подошел к жене. Она улыбнулась и высыпала горох в кастрюлю кипящей воды. Люк ткнулся холодными губами в шею жены, защекотал колючей бородой.

– Малыш предпочитает общаться по-французски, – пробормотал он. – А у тебя как дела?

– Теперь прекрасно. Мне тебя очень не хватало. – Она обняла мужа и подставила ему губы для поцелуя.

Люк сжал ее в объятьях. Сердце Лизетты переполнилось любовью и нежностью к мужу. Она чуть отстранилась и шутливо потерла шею.

– Тебе не помешает побриться, – заметила она, снимая с него галстук.

Щеки Люка горели румянцем от прогулки по холоду, золотистые волосы растрепались. Даже после семи лет совместной жизни Лизетта по-прежнему страстно любила мужа. Он был в хорошем настроении, его не тяготили думы о прошлом. Она нежно поцеловала его и подумала, что сегодня ей не понадобится ночная рубашка. Люк заметил игривый огонек в глазах жены и вопросительно изогнул бровь.

– Не спеши, – хихикнула Лизетта и предупредила: – Сейчас Гарри проснется. Ему с утра нездоровилось.

Люк шутливо поморщился.

– Ох, как вкусно пахнет! – Он притянул ее к себе и жадно прошептал: – Но ты пахнешь вкуснее.

Лизетта поглядела на стенные часы и поспешно отстранилась.

– Иди переоденься и побудь с сыном, а я на стол накрою.

Она занялась жарким, сдерживая желание прильнуть к мужу и ни на секунду не расставаться с ним.

– А кофе какой ароматный! – крикнул Люк из комнаты, хотя пахло жутким цикорным напитком.

В небольшом домике легко было переговариваться, находясь в любой из четырех комнат, заставленных мебелью, что досталась Лизетте в наследство. Родители всегда мечтали поселиться в Суссексе, но автокатастрофа во Франции трагически оборвала их жизни. Характер двадцатилетней Лизетты сформировался под влиянием этой безвременной смерти: девушка стала независимой и самодостаточной и с необычайной серьезностью относилась к окружающему. Однако сейчас, после войны, ей хотелось радости и буйства красок, общения с друзьями и участия в жизни городка.

– Сегодня такой славный денек! – заметил Люк. – Вы гулять ходили?

– Да, ненадолго. Не хотелось держать Гарри на холоде. А еще я связалась с институтом и отправила в «Геральд» свою статью. И знаешь еще что?

Люк, одетый в домашнее, появился на пороге кухни.

– Qu’est… – начал он, но тут же перешел на английский. – Что?

– Мне предложили работу, – с гордостью заявила Лизетта. – В двух местах.

– Работу? – недоуменно переспросил он.

– Да, в ларьке на пристани, – кивнула она, протягивая мужу чашку цикорного кофе. Лизетта с опаской начала этот разговор, не зная, как Люк отреагирует на ее желание подыскать себе занятие. – Миссис Эванс ищет продавщицу на полставки. Наступают теплые деньки, посетителей будет больше. – Она заметила ошеломленное лицо мужа и торопливо добавила: – Хотя мне больше нравится работа официантки в отеле «Гранд». Мне все советуют туда обратиться, у меня же есть опыт работы в лондонской кофейне «Лайонс».

– А как же Гарри? – удивленно сказал Люк.

– Если устроюсь к миссис Эванс, то буду брать его с собой. А если возьмут в «Гранд», то найму няню. Миссис Динкворт с удовольствием за ним присмотрит. Вдобавок, через полгода Гарри пойдет в детский сад… Пей кофе, остынет.

– И что ты ей ответила? – поинтересовался Люк, не обращая внимания на предложенный кофе.

– Кому? Миссис Эванс? Ну, я ей сказала, что подумаю, но мне очень хочется согласиться… хотя бы на одно предложение.

– Хотя бы на одно? Зачем? – осторожно спросил он, желая избежать ссоры.

– Понимаешь, мне надо чем-то заняться, – объяснила Лизетта. – А то я здесь как будто взаперти.

– Взаперти… – задумчиво повторил Люк. – Ты чувствуешь себя узницей? А как же твои подруги? У тебя есть увлечения, ты в любительском театре собиралась играть… Да и вообще, ты – душа общества, – с завистью произнес он. – По-твоему, работа в кондитерской избавит тебя от воображаемого одиночества?

Лизетта огорченно вздохнула.

– Я не совсем понимаю, чем вызвано твое желание пойти работать, – продолжил Люк. – Ни одно из занятий не сравнится с агентурной деятельностью. Ты жаждешь приключений, но их не будет, – с шутливой укоризной заметил он.

– Нам нужны деньги, – возразила она, переходя к теме, знакомой каждой послевоенной английской семье.

– Неправда, – ответил он и уставился в окно.

– На родительские деньги мы долго не проживем…

– Вот только не попрекай меня своим наследством. Это твои деньги, трать их на себя и Гарри. Мне хватает, – с плохо скрытой обидой перебил он.

– Да, но все твои деньги остались в Провансе, – ответила Лизетта и тут же прикусила язык.

– Я не об этом. Моего заработка нам вполне хватает.

– Хватает, если переехать на остров Уайт.

– Там семьям смотрителей предоставляют жилье. Ты не захотела туда переселяться, значит, проживем здесь. Я не жалуюсь, наоборот, мне очень нравится, что вы с Гарри здесь, неподалеку. И это совершенно не означает, что тебе надо работать на пристани, где ошиваются всякие подозрительные типы… еще и моего сына брать с собой.

– Твоего сына? Я думала, он наш с тобой сын.

– Тем более стоит задуматься о его будущем. По-твоему, прибрежный ларек – подходящее место для ребенка?

– Нет, конечно. Понимаешь, у Гарри здесь нет друзей, а ему необходимо общение, иначе он вырастет замкнутым и нелюдимым, как…

– Как я? – прервал ее Люк.

– Нет, я хотела сказать, как мы с тобой. Жизнерадостными нас не назовешь.

– Ну, когда-то я был общительным…

– Ох, началось… – вздохнула Лизетта, догадываясь, что Люк воспринимает это как упрек. – Послушай, война окончилась. Забудь о прошлом. Я ведь о нем забыла!

– Ты не потеряла…

– Неправда! – раздраженно воскликнула она и заметила, как губы Люка искривила презрительная усмешка.

– По-твоему, смерть немецкого полковника сравнима с гибелью моих сестер и родителей?

Лизетта отшатнулась, будто ее хлестнули по щеке.

– Не смей… – начала она, но слова не шли с языка.

Люк стремительно вышел из кухни. Входная дверь захлопнулась. Шум разбудил Гарри. Лизетта оперлась рукой о стол и разрыдалась. Как глупо! Несколько опрометчивых фраз разрушили мимолетное ощущение счастья… Она сама виновата: не надо было напоминать Люку о прошлом.

Маркус Килиан… Его тень незримо присутствовала в жизни Люка и Лизетты, хотя они все эти годы не упоминали о немецком полковнике. Лизетта старалась забыть о задании, полученном от Отдела специальных операций в 1942 году. От нее требовалось соблазнить и завербовать Килиана, но она не ожидала, что проникнется к нему глубоким чувством. Объяснить это было трудно, однако же Лизетта любила двоих мужчин одновременно: немцев Маркуса Килиана и Люка Равенсбурга. Впрочем, Люк считал себя французом, а еврейскую семью Боне – родными; о своем подлинном происхождении он узнал, когда ему исполнилось двадцать пять, за несколько месяцев до того, как Лизетту забросили во Францию. Он спас Лизетте жизнь. Лизетта спасла его. Посреди ужасов оккупации они полюбили друг друга.

Никто не мог предугадать, что Маркус Килиан, надменный немецкий полковник, откажется сотрудничать с британской разведкой. Никто не предполагал, что за холодным, презрительным фасадом скрывается нежная, ранимая душа истинного патриота. Он полюбил Лизетту, но не мог предать свою родину. В разведшколе Лизетту готовили к агентурной деятельности, ее чувства в расчет не принимались. Полковник вермахта покорил ее своим умом и очарованием… Лизетта всхлипнула. Она выбрала Люка, и теперь ему надо справиться со своей ревностью.

Гарри проковылял на кухню и обнял мать за ногу, не выпуская из рук любимой игрушки, плюшевого барашка. Гарри и барашек были неразлучны. Ах, если бы Люк никогда не разлучался с Лизеттой!

Она смахнула слезу и взъерошила золотистую шевелюру мальчика.

– Ты мой сладкий! – вздохнула она, взяла его на руки и уткнулась в теплую шейку.

– А папа дома? – спросил Гарри, зевая.

Лизетта замялась, но тут Малыш бросился к двери. На пороге стоял Люк. Лизетта вздрогнула от неожиданности: Люк с Килианом были очень похожи – ростом, фигурой, цветом глаз и волос, манерой держаться.

На лице Люка застыло виноватое выражение. На улице начался дождь, и мелкие капли сверкали в золотистых прядях и на красном свитере, связанном для Люка бабушкой Лизетты.

– Je suis très, très désolé[3], – прошептал он.

Она кивнула, понимая, что он искренне раскаивается в своих словах. Люк стремительно бросился к ней, крепко обнял и поцеловал, потом схватил в объятья сына.