Макс рассеянно посмотрел в окно, на гигантскую витражную розетку Страсбургского собора. «Как странно, – подумал юноша с грустной улыбкой. – Отец тоже любил историю». Он отложил письмо, придвинул тарелку и несколько минут сосредоточенно жевал, не замечая вкуса. Затем снова вернулся к воспоминаниям Вальтера Эйхеля.

«…Будь у нас больше времени, мы стали бы добрыми друзьями. Он был очень хорошим человеком, открытым и располагающим к себе. Мне нравилось проводить время в его обществе. Позвольте рассказать вам то, что я о нем помню. Во-первых, надеюсь, вас обрадует, что полковник Килиан не одобрял действия нацистского правительства и открыто критиковал политику Гитлера…»

Макс вздрогнул и торопливо отхлебнул пива.

«…Наверное, вы уже знаете, что он нарушил приказ командования и его сослали в Париж. По слухам, он был прекрасным командиром и смелым воином, но не желал возвращаться на фронт и следовать „приказам безумцев“, как он сам об этом говорил. Вдобавок, полковника Килиана очень тревожило существование концентрационных лагерей в Польше. К сожалению, у него не было возможности что-то предпринять, хотя поговаривали, что он участвовал в заговоре по свержению гитлеровского правительства…»

От неожиданности Макс восторженно воскликнул, затем смущенно огляделся и уткнулся в письмо.

«…У меня нет никаких сведений о роли полковника Килиана в заговоре, но ваш отец был достойным и весьма уважаемым офицером вермахта и, с моей точки зрения, заслуживает всяческого восхищения…»

Макса охватило радостное возбуждение, нахлынула волна невероятного облегчения: его отец не нацистский преступник, наоборот, он боролся с гитлеровским режимом. Юноша забыл о еде и увлеченно продолжил чтение.

«…Вы хотели узнать всю правду. Мне неловко признаваться, но ваше предположение оказалось верным: ваш отец перед смертью был близок с моей крестницей. По вашим словам, он не подозревал о вашем существовании, и с вашей матерью его не связывали никакие обязательства. В таком случае, уверяю вас, в связь с Лизеттой он вступил с чистой совестью. В некотором роде, в их знакомстве виноват я, однако произошло оно по чистой случайности. Между ними сразу же возникла взаимность, что вполне объяснимо: ваш отец был обаятельным человеком и очень привлекательным мужчиной, а моя крестница – необычайная красавица. С вашего позволения, я расскажу о ней подробнее, чтобы у вас сложилось более полное представление о ее характере. Надеюсь, это не причинит вам боли, хотя, читая между строк, я понимаю, как вы любили свою мать…»

Далее в письме говорилось, что мать Лизетты была француженкой, а отца, уроженца Страсбурга, по странному совпадению, звали Максимилиан. Макс рассеянно доел жаркое. К столику тут же подошла Габриэль, убрала грязную посуду и спросила:

– Десерт будешь? Сегодня очень вкусный пирог с ревенем и взбитыми сливками.

– Спасибо, звучит соблазнительно, но мне, пожалуй, только кофе, – ответил Макс и вернулся к письму.

Как выяснилось, женщина, покорившая сердце Маркуса Килиана, в юности провела восемь лет в Англии. Эйхель держал это в секрете, не желая возбуждать подозрений у гестапо. Банкир также упомянул, что никогда не спрашивал у крестницы, каким образом она попала из Англии во Францию в середине 1943 года.

Макс задумчиво откинулся на спинку стула. Вальтер Эйхель чего-то недоговаривал. Итак, Лизетта приехала из Англии, но с подлинными французскими документами. Из этого следовал один-единственный вывод. Макс закусил губу и стал читать дальше.

«…Лизетта работала в моем банке в Париже, жила на Монмартре. Ее необычайная красота и ум привлекли внимание полковника с первой же случайной встречи в кафе. Как я уже говорил, они сразу прониклись интересом друг к другу. Насколько я понял, их серьезные отношения начались 8 мая 1943 года, в день рождения Лизетты, потому что ваш отец, как истинный джентльмен, спросил моего разрешения повести ее на ужин в парижский ресторан „Риц“. Чуть позже он пригласил ее к себе на службу, помощником и переводчиком.

Вы также упомянули фамилию фон Шлейгель. Я подтверждаю, что этот человек действительно был связан с вашим отцом…»

Макс недоуменно заморгал. Чашка кофе остывала на столе, хотя юноша даже не заметил, как ее принесли. Письмо Эйхеля напоминало детективный роман с запутанной интригой, из отдельных замечаний постепенно складывалась мозаичная картинка. Макс добавил в кофе ложечку сахара и сделал торопливый глоток, обрадованный тем, что подтвердилось существование гестаповца, о котором писал Килиан.

Фон Шлейгель, скромный сотрудник гестапо, обладал непомерными амбициями. Он арестовал некоего Люка Боне, с которым моя крестница познакомилась во время поездки в Прованс, и обвинил его в подрывной деятельности и участии в движении Сопротивления. Люка и Лизетту освободили из заключения только после того, как моя крестница сослалась на меня. Спустя некоторое время фон Шлейгель явился ко мне в Париж, желая удостовериться, что я не нажалуюсь на него верховному руководству в Берлине. Как выяснилось, он направлялся к месту своего нового назначения, в концентрационный лагерь Аушвиц-Биркенау.

Этим, к сожалению, исчерпываются все доступные мне сведения о вашем отце. Должен заметить, что сразу же после визита фон Шлейгеля я связался с полковником Килианом и сообщил ему о чрезмерном интересе гестаповца к связям Лизетты. Дело в том, что гестаповцев ненавидели все – и немцы, и французы.

Через несколько недель после того, как ко мне приходил фон Шлейгель, началась осада Парижа, и все в нашей жизни изменилось. С Лизеттой связь я утратил, а о гибели полковника Килиана узнал только из вашего письма. Еще раз приношу свои глубочайшие соболезнования.

Я получил весточку от своей крестницы в 1946 году – письмо долго переадресовывали, прежде чем доставили в Регенсбург. Лизетта кратко сообщала, что жива и выздоравливает после тяжелых потрясений: ее судили народным судом за связь с нацистами. Письмо было отправлено из шотландского города Инвернесс, так что, полагаю, она вернулась в Великобританию. Впрочем, больше я от нее никаких вестей не имею. Если вам захочется с ней связаться, то лучше всего это сделать через ее дедушку с бабушкой, если они еще живы – их адрес я укажу в конце письма.

Желаю успехов в поиске сведений о вашем отце и надеюсь, что сообщенная мной информация помогла вам продвинуться в вашем нелегком начинании. Если вы отыщите Лизетту, передайте ей от меня привет и попросите связаться со мной. Я достиг весьма преклонных лет – мне недавно исполнилось восемьдесят два года, – поэтому, пока еще не поздно, хотелось бы узнать, как у нее обстоят дела. Я очень рад нашему заочному знакомству.

С уважением,

Вальтер Г. Эйхель

Сердце Макса восторженно забилось. Инвернесс! Именно оттуда Равенсбург отправил свое письмо. Макс вытащил из рюкзака конверт с запиской, написанной по-французски.

Мадемуазель Фогель!

Простите за то, что не связался с вами раньше. С глубоким сожалением сообщаю вам, что я присутствовал при последних минутах жизни полковника Килиана и принял его последний вздох…

Максимилиан знал текст наизусть. Странно, что его отец умер на руках у врага. Однако Равенсбург не был убийцей Килиана. Что же связывало противников? В тоне записки проскальзывало уважение к отцу. Вдобавок, тот факт, что Эйхель тоже упомянул Инвернесс, делал эту записку еще загадочнее. Какая связь существовала между Равенсбургом и юной француженкой – любовницей немецкого полковника? Почему они вместе оказались в одном и том же городе? Макс подозревал причину, но ему хотелось получить неоспоримые доказательства. Если он прав, то откроется то, чего не знал его отец и о чем только догадывался Эйхель… Это представит связь Лизетты с Килианом в совершенно ином свете. Если подозрения Макса подтвердятся, то окажется, что гестаповец совершенно справедливо учуял неладное. Вдобавок, это увязывалось и с возможным участием отца в заговоре. Надо свериться с архивными документами, находящимися в Германии. Может быть, он сумеет…

От размышлений Макса отвлек голос его лучшего друга.

– Привет! Ты куда пропал? – спросил Николя.

– Привет, Ник! Прости, дел слишком много накопилось.

– Я тебя в окно заметил. Ты что, теперь в одиночестве обедаешь?

Макс улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка не вышла натянутой.

– Хотел кое о чем поразмыслить, но желудок требовал своего… Будешь что-нибудь?

Николя посмотрел на часы и кивнул.

– Да, кофе с молоком, пожалуйста, – попросил он у подоспевшей Габриэль.

– И мне, – добавил Макс. – С молоком.

Она улыбнулась и отправилась к барной стойке.

– Габриэль на историческом учится, – заметил Ник.

– Знаю.

– Между прочим, тобой интересуется… – со значением произнес приятель.

– Ник, прекрати!

– Да, да, конечно, Клер и все такое… Забудь уже о ней!

– Можно подумать, ты у нас такой опытный в делах сердечных! – досадливо отмахнулся Макс.

– Ну, во всяком случае, я не сижу в кафе в одиночестве.

– Я работаю!

Ник укоризненно посмотрел на него и обратился к Габриэль, которая принесла кофе:

– Как учеба?

– Полным ходом, – ответила девушка. – А у тебя как?

– Ужасно! – притворно вздохнул Ник и подмигнул ей.

Макс всегда завидовал умению друга располагать к себе девушек. Николя непринужденно болтал с Габриэль, а Макс смущенно прихлебывал кофе и не вступал в разговор. Наконец Габриэль отошла, а Ник возмущенно заметил: