Нам не хотелось уходить, но мы все-таки ушли, потому что все хорошее, в конце концов, кончается.

…На следующий день мы снова встретились и снова пошли в гостиницу. На сей раз мы уже не стеснялись, не было той скованности, которая сопутствовала нам в первый день встречи, и потому все было еще лучше.

…Мой самолет вылетал через несколько часов.

— Я хочу тебя проводить, — сказала она.

— Но ты же этого никогда раньше не делала, — удивился я.

— Да, я боялась, что заплачу, а это плохая примета. Надо всегда прощаться весело, иначе может быть…

— Ну вот, видишь, — говорю я ей, — мы все сделаем так, как делали раньше. Провожать буду я!

Мы идем по городу, держа друг друга за руки. Мы давно привыкли, что многие оглядываются нам вслед. «Какая красивая пара!» — раздается шепот сзади. Мы это знаем. Она почему-то останавливается около витрины какого-то маленького магазинчика, где продают сувениры.

— Давай зайдем, — говорю я.

— Зачем? — не понимает она.

— Пошли, — говорю я и тащу ее за собой внутрь. Там я покупаю кучу безделушек и дарю ей.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она, и я чувствую, что она сейчас заплачет. — Ты думаешь, мы больше не встретимся?

— Что за глупости? — возмущаюсь я. — Просто у меня сейчас есть деньги, я хочу хоть что-нибудь тебе подарить, вот и все!

Мы снова идем, держась за руки, а стрелки часов неумолимо движутся к той роковой черте, после который мы будем ходить, улыбаться, жить, но все это будем делать отдельно друг от друга, и я не смогу вот так запросто гладить ее волосы и не увижу, как она смотрит на меня…

Каждое наше прощание — трагедия. Это потеря, которую можно восполнить только новой встречей. Но в этот день было что-то особенно тяжелое, трагичное…

…Мы стоим на платформе. До отъезда электропоезда остается лишь несколько минут. Как назло, людей на вокзале пруд пруди. Я не знаю почему, но мы с ней оказываемся в центре внимания. Люди, как в театре, окружили нас плотным кольцом, стоят и смотрят, как мы с ней прощаемся.

— Сначала, когда ты начал жаловаться на жизнь, ты так был не похож на себя, — говорит она.

— Да, — говорю я, — но это пройдет. Очень скоро пройдет. Ведь ты со мной…

— Да, — говорит она, — я знаю. Обними меня.

— Девушка, сейчас поезд пойдет, — подсказывает кто-то из толпы.

Я хочу ее поцеловать.

— Нет-нет, — умоляет она, — дай мне на тебя посмотреть… на прощание…

Слезы льются из ее огромных глаз ручьями. Она даже не вытирает их. Я что-то ей хочу сказать…

— Нет-нет, — умоляет она, — молчи…

Поезд начинает двигаться. Кто-то дергает стоп-кран.

— Прощай! — кричит она и входит в вагон. — Прощай! — двери тут же закрываются, и поезд мчится вперед с бешеной скоростью. Я поднимаю голову и вижу, что вокруг меня много-много людей, и они все с сочувствием смотрят на меня… Я вытираю кулаком слезы и ухожу прочь…


…Это была наша последняя встреча. Больше мы с ней никогда не встречались, потому что… Потому что через год я женился на другой, и моя жизнь потекла по совершенно другому руслу… Я не видел ее больше десяти лет — десять лет, почти целую вечность. Десять лет ее не было в моей жизни.

И вот теперь битый час мы с Тимуром, с которым мы едва знакомы, стоим в тамбуре вагона, и из меня, как из водопада, льются воспоминания. Я не в состоянии их остановить, не в состоянии молчать, не в состоянии с ними справиться, хотя чувствую — то, о чем я рассказываю, понятно и дорого только мне. Началось это со мной, когда я неожиданно узнал, что наш поезд проедет через город М. Обычная служебная поездка обернулась путешествием по до боли знакомым местам, и на меня, как снежная лавина, хлынули события минувших лет… Я вспоминал одну историю, а перед газами уже возникала другая, потом следующая. Поезд мчался по темным заснеженным полям, по маленьким населенным пунктам, едва освещенным одной-двумя электрическими лампами. Дальше, за этими фонарями, была зимняя ночь и неизвестность…

Поняв, что мой рассказ окончен, Тимур сказал:

— Поздно, пойду я спать…

Стой, не уходи! У меня просьба к тебе, очень большая просьба. Сейчас, минут через десять-пятнадцать мы остановимся в городе М. Я на этом вокзале знаю каждый угол. Я побегу и позвоню ей. Мне ничего от нее не надо. Я хочу только знать, что она жива и здорова. Понимаешь, больше ничего — что она жива и здорова — можешь ты меня понять… Если вдруг не успею вернуться, сорви стоп-кран. Ответственность за это я беру на себя.

Тимуру это дело явно было не по душе. Но он ничего не ответил.

Вот и город М. Вокзал совершенно другой. Я его почти не узнаю. Я схожу с поезда в надежде добежать до первого телефонного аппарата.

— Эй, ты куда?! — вопит сзади проводница.

— По-зво-нить! — кричу я ей в ответ.

— Мы сейчас поедем! — кричит она. — Поезд отстает от графика!

Как будто подтверждая ее слова, поезд шипит и начинает медленно разгоняться. Я стою в замешательстве. «А если она давно уже здесь не живет? А если…»

Я бегу обратно. До стоп-крана дело не доходит. Проводница смотрит на меня, как на сумасшедшего. Тимур вздыхает с облегчением и говорит:

— Спокойной ночи…

Он уходит, я остаюсь. Поезд быстро пересекает город М. и мчится вдаль. Так и в жизни нашей: кончается одна история, начинается другая…

Я понимаю, что в эту ночь я заснуть не смогу. Я стою у окна и ничего не видящими глазами смотрю на огни, мерцающие где-то вдали.

Никто не поймет меня, никому не интересен мой рассказ. Для всех остальных это лишь обычная, скучная история. Моя исповедь никому не нужна, и с этим ничего не поделаешь. И мне в эту ночь суждено одному нести всю тяжесть сковавшего душу, как змея, отчаяния. Оно из-за угрызений совести за ту красивую, чудесную, милую девушку, которую я приручил и бросил.

И не будет мне прощения никогда.

ВЕСНА

Это удивительное время, когда кругом еще снег, но почему-то воздух наполнен весной… Это удивительное состояние легкого опьянения, это ничем не объяснимое ожидание чего-то невиданного, неиспытанного. Ожидание, которое наполняет душу то грустью, то откуда-то взявшейся радостью, то непонятной тревогой… Эта странная печаль, которая идет за тобой по пятам, это необыкновенное ощущение молодости, которое подталкивает совершать новые и новые глупости. Этот предательский внутренний голос, который все время шепчет, что ты уже не тот и тебя никто не поймет и никто не простит…

— Как дела, что нового? — спросила она, как обычно, а я уже был задет. Она опоздала на полчаса и выглядела очень хорошо. Мы с ней не встречались уже больше месяца. Больше месяца она жила без меня и, судя по ее настроению, жила не так уж плохо. А сейчас взяла и опоздала, как будто ничего особенно не произошло. Ничего.

— Весна… — сказал я и понял, что сегодня, сейчас должен ей сказать все. Все, что я собирался ей сказать. Иначе…

— Не может быть, — засмеялась она, и я снова поймал себя на том, что не хочу, что боюсь…

— Может-может, — сказал я мрачно.

— Ну и что? — насторожилась она.

— Ничего… Пошли, прогуляемся.

— Пошли, — сказала она. — Ты что надулся так?

— Я?

— Ну и опоздала я, и что из этого?

— А я разве что-то сказал? Все нормально, все прекрасно, лучше и не может быть!

— На тебя плохо действует весна, — вновь засмеялась она.

— Да-да, весна. Именно она, — согласился я. — У меня все в голове перепуталось, все смешалось. Я решил…

Мы с большой улицы свернули на какую-то узкую, тихую и аккуратную улочку, где совсем не было людей. Начались сумерки, и, как будто воюя с весной, с неба посыпались миллионы маленьких пушистых снежинок.

— Снег идет, — сказала она с явной досадой в голосе, — а днем так пахло весной…

— Да, тогда было здорово, — согласился я.

— И что ты решил? — Она не смотрела в мою сторону, и я с ужасом подумал, что она знает, догадывается, что я ей сейчас скажу.

— Ты знаешь эту улицу?

— Ну?

За эти последние десять-пятнадцать дней я, наверное, сотни раз представлял себе, как я ей все скажу. Я так тщательно выбирал слова, интонацию… У меня то получалось очень резко, то слишком жалостно. Я сочинил вопросы и вместо нее отвечал на них. Но почему-то в глубине души я надеялся, что она не захочет так глупо и просто…

— Мы пойдем до конца улицы и расстанемся. Ты пойдешь домой, я вернусь к себе на работу, и мы больше не встретимся. Никогда! Так будет лучше.

Она молчала, мы шли по тихой узкой улице, где уже было совсем темно.

— Понимаешь, мне все это, ну вот это все — наши встречи, свидания… эта наша история с тобой, короче… Все это было хорошо, все это было прекрасно. Ты меня слышишь?

— Слышу, — она смотрела куда-то в сторону.

— Ну вот, пора с этим завязать. Чем быстрее, тем больше нам удастся сохранить из того, что было между нами… Я… я ведь ничего нового не сказал, ты сама понимаешь… Мы изменились. Все хорошее у нас уже… Иначе ты…

— Что я?

— Ты бы не придумывала все новые и новые предлоги, чтобы избегать меня, я же столько раз…

Это не так, я же сказала, что у меня сейчас очень мало времени, я ничего не успеваю. В конце концов, ты сам говорил…

— Я же тебя знаю, я тебя очень хорошо знаю, как, впрочем, и ты меня… Когда ты чего-то действительно хочешь, ты всегда находишь время и способ, чтобы добиться своего. Скажи, что я не прав…

— Ты не прав, но это не имеет большого значения. Ты ведь уже все решил!

— Я ничего не решил. Но, в конце концов, все имеет свое начало и свой конец; эта весна тоже когда-нибудь закончится.

— Она еще не началась!

Мы стояли уже в конце улицы, впереди нас ждал другой мир: другая улица, большая и шумная, со сверкающими от света и снега магазинами.

Я повернулся и посмотрел в ее глаза, ее милые, красивые, восхитительные глаза. И тут я струсил. Я понял, что она сейчас уйдет и действительно больше никогда мы не встретимся. Даже если я…