Он снова помолчал. Мы ехали дальше и дальше, и казалось, что ни эта дорога, ни эта история никогда не кончатся.

— Через год, — продолжил он с глубоким вздохом, — она решила пойти работать. Нет, не оттого, , что у нее денег не было. Я уже зарабатывал достаточно. У нас было все: дом, машина, много тряпок. Но очередная наша попытка заиметь ребенка вновь оказалась неудачной. Ее сверхчувствительный организм не мог долго вынашивать плод. У нее начинался сильный токсикоз, потом головокружения.

Ей было очень плохо, просто жутко плохо, но она держалась до тех пор, пока врачи не заявили, что нет никаких гарантий, что ребенок, выношенный в таких муках, не окажется калекой…

После больницы она плакала недели две, потом месяц ходила из угла в угол, не находя себе места. Я все видел, но ничего не мог сделать. Решение о работе приняла она сама. Я быстро нашел для нее подходящее место. Сначала она ходила на службу без особенного рвения, однако постепенно начала проявлять интерес к своему делу, и скоро работа стала занимать в ее жизни заметное место. Как оказалось, и здесь у нее были хорошие способности. Она очень быстро завоевала симпатии сослуживцев и начала неплохо зарабатывать. Вначале я был только рад, увидев в ней много изменений. Она стала решительнее, энергичнее, изменилась походка, манера разговаривать, она даже стала иначе улыбаться…

Но скоро я начал видеть и другие изменения, которые меня насторожили. Я потерял то значение в ее жизни, которое имел раньше, когда она целый день сидела дома одна и ждала меня. Она тогда была полностью моей, и это мне нравилось. Теперь она часто приходила домой усталой. Иногда мне приходилось сидеть и ждать, когда она вернется. Наконец в ней появилась новая, не известная мне раньше внутренняя сила, и как результат этого у нее появились какие-то свои, неведомые мне мысли, которыми она не хотела со мной делиться.

Что касается любви, я имею в виду любовь в постели, то здесь все было как нельзя лучше. Но с некой оговоркой. Если раньше она мне никогда не отказывала, то после аборта время от времени она становилась холодной и абсолютно неприступной. Конечно, я был недоволен, но что-либо изменить был не в силах. С вами не бывало так, когда все хорошо, все прекрасно, но тем не менее вы ощущаете, что все-таки вы, сами того не замечая, что-то важное потеряли и чего-то хорошего, замечательного, что было раньше у вас, уже не хватает…

Так мы прожили еще год, пока не наступила та роковая осень. Она сказала, что собирается в деловую поездку в другой город на три дня. Я не возражал. Не в первый раз она уезжала из города, и ничего плохого в этом я не видел.

Через день после того как она уехала, теплым осенним вечером моя машина сломалась прямо в центре города. Пришлось оставить ее на улице, и поскольку погода была чудесная, я решил немного прогуляться. Я зашел в небольшой уютный бар и заказал коньяка. Мой столик располагался около большой стеклянной стены, через которую я мог спокойно наблюдать небольшую, но весьма оживленную улицу. Как-то машинально я обратил внимание на машину серебристого цвета, которая остановилась чуть дальше от бара. Открылась дверца, и оттуда вышла моя жена.

Продолжая улыбаться, она подошла к магазинчику, где продавались цветы, купила большой букет роз и вернулась обратно. Автомобиль тронулся с места и исчез в потоке других машин… Я обнаружил, что по-прежнему сижу и смотрю туда, куда исчезла машина. И ничего не чувствую, ничего не понимаю…

Так было со мной лет пять назад, тогда я попал в автокатастрофу. Когда меня нашли, я сидел на обочине и смотрел, как из моей сломанной руки течет кровь. Как и тогда, какая-то странная жидкость — теплая, жгучая и противная — наполнила мое тело. Мой мозг еще не вышел из состояния стресса, но каждая клеточка уже кричала: беда, беда, беда!

Я машинально заплатил и вышел на улицу. Она никуда не уезжала. Она меня обманула, и, может быть, не впервые. Она, которую я любил больше своей жизни. Сейчас, может быть, сию минуту, она улыбается, целуется, спит с другим… Я понял, что от этих мыслей начинаю сходить с ума. Не помню, когда и как оказался дома. Я потерял аппетит, потерял чувство времени, потерял интерес к жизни. Все, что у меня было: дом, машина, работа, — в один миг потеряло для меня всякую ценность… Всего этого я добивался для нее, для женщины, которую я так любил. А теперь… Теперь оказалось, что я потерял опору, за которую держался, — женщину, ради которой жил.

В те два дня, когда она была в своей мнимой поездке, я не ходил на работу, бросил все дела. Я сидел в нашем доме, как в тюрьме, и ждал, ждал, ждал. Я не мог спать, не мог есть, не мог успокоиться. Я ждал, и эти дни мне показались бесконечными. Я не знал, что я сделаю. Тысячу раз в уме я переигрывал сцену нашей встречи с ней, но так и не решил, что ей сказать и как с ней поступить. Порой мне казалось, что я просто задушу ее и дело с концом. Но бывали минуты, когда я думал, что, возможно, я ошибаюсь и, может быть, она осталась в городе совсем по другим причинам. Ведь в жизни все бывает…

Когда ключ повернулся в дверном замке, я неожиданно успокоился и сел в кресло. Она вошла как обычно, поставила сумку у двери и улыбнулась. Однако улыбка быстро остыла на ее лице.

— Что-то случилось? — спросила она с испугом. — У тебя неприятности?

— Да, — сказал я, пристально разглядывая ее, — представляешь, я два дня назад на улице увидел твоего точного двойника. Она покупала цветы.

Жена страшно побледнела и рухнула на стул.

— Я слушаю тебя. — Мой голос звучал спокойно и твердо. — Как ты все это объяснишь?

— Что ты хочешь от меня услышать? — прошептала она, глядя в сторону.

— У тебя кто-то есть, — спросил я, сам удивляясь, как спокойно я задал этот вопрос.

— Да, есть? — сказала она с тихим вздохом.

— И давно? — этот вопрос я задал уже по инерции. Буря, приутихшая на несколько секунд, вновь начала бушевать в душе. Но я понимал, как только я перестану держать себя в руках, могу натворить все, что угодно.

— Разве… это важно?..

Я вскочил с кресла и побежал в другую комнату. У меня было состояние человека, который понимает, что через пару минут вынужден будет нажать на курок пистолета. Я достал из ящика стола деньги и быстро вернулся в прихожую.

— Вчера я снял со своего счета все деньги, которые накопил за свою жизнь. Ты слышишь меня? — Мой голос уже дрожал и срывался, а лицо начало дергаться. — Они твои. На них ты можешь прожить два-три года. А теперь уходи и сделай так, чтобы я тебя больше не видел, никогда. Слышишь? Никогда!

Несколько секунд она сидела неподвижно. Потом только, спустя много времени, я понял, что, если бы она извинилась, попросила простить ее, я, может быть, заревел бы раньше, чем она. Но этого не случилось. И я понял, она уже давно знала и ждала, что, в конце концов, все именно так и закончится. Она знала, что непременно уйдет от меня.

Я всегда был очень гордым и никому никогда не разрешал себя оскорблять или унижать… Я, конечно, мог ее ударить, или… Но этим сделал бы себе еще больнее… Я бы навсегда перестал уважать себя.

Она повернулась лицом ко мне и спросила:

— Я могу собрать свои вещи?

— Только поскорее, я тебя видеть не могу!

У нее на глазах появились слезы. Через пять минут она взяла свою сумку и исчезла из моей жизни навсегда.

Он глубоко вздохнул и уже другим голосом продолжил:

— Когда она ушла, у меня начался самый настоящий психоз. Понимая, что схожу с ума, я позвонил сестре и, собрав последние капли рассудка, сказал:

— Приезжай скорее, мне очень, очень плохо, я тебя очень прошу, приезжай!

Машина наша вынырнула из темного царства в окрестности какого-то города. Улицы были маленькие, аккуратные, пустынные и замерзшие. Город спал. Люди спали в своих теплых постелях, и только мы — два странника — мчались по пустынному городу. Мой собеседник сбавил скорость и продолжал:

— В больнице я провел пару недель. Через месяц уволился с работы и переехал в другой город. На прежнем месте я уже не в состоянии был жить. Через шесть месяцев, по совету одного знакомого, в ресторане познакомился с молоденькой красивой проституткой и повел ее к себе домой. У меня ничего не получилось. Я заплатил ей и отпустил прочь. Через год начал встречаться с другой женщиной, она нравилась мне, я — ей, но когда дело дошло до интимных отношений, то я опять оказался бессильным… Потом… потом, конечно, все утряслось… Теперь с этим все нормально. Время… Время — лучшее лекарство… Все проходит… все забывается… Все исчезает!

Он свернул на какую-то улицу, и мы остановились около светящихся огней большого здания.

— Вот ваша гостиница, приятель, — сказал он, не посмотрев в мою сторону. — Прощайте.

Но я сидел, не было сил уйти. Я чувствовал, что что-то очень важное еще не высказано. Я ждал.

Он закрыл лицо руками и, с трудом подбирая слова, сказал:

— Иногда — раньше чаще, теперь реже — она из каких-то далеких невиданных миров возвращается ко мне, и я отчетливо чувствую тепло ее тела, запах ее волос, вкус ее влажных губ… Это продолжается несколько минут, всего несколько минут. Потом… потом я снова остаюсь один… и снова начинается этот кошмар… это одиночество, эта тоска… Днем это еще терпимо, но ночью… ночью…

Он умолк, я открыл дверцу машины и собирался выйти, но неожиданно для себя спросил:

— Как ее звали?

Он повернулся ко мне. Его вытянутое, некрасивое лицо было все в слезах… Что-то пробормотав под нос на прощание, я вылез из машины и вошел в гостиницу. Когда я зашел в свой номер, машина еще стояла у гостиницы. Потом я услышал резкий скрежет колес и увидел, как она на большой скорости нырнула в объятия ночи.

Я открыл бутылку коньяка, купленную мною в баре гостиницы, налил полную рюмку и выпил. Но это меня не спасло. Спать абсолютно не хотелось. Мне было обидно потому, что я никогда не испытывал такой любви и что молодость давно уже прошла. Я завидовал этому человеку, хотя понимал, что за те годы счастья он расплатился полностью. Ну и что, что он страдал? Это, по крайней мере, не хуже, чем прожить серую, скучную жизнь, когда, оглянувшись на прожитые годы, ничего достойного не можешь вспомнить.