И тут как вдруг бросится на меня, едва увернуться удалось.

Ферн показалось, что сейчас самое время еще немного поплакать, и она закрыла лицо ладонями.

– Говорит, все будет хорошо, мне понравится, а, как вы поженитесь, он уж проследит, чтобы я никогда не нуждалась в деньгах. Пусть, мол, это будет нашей маленькой тайной.

Ферн опять разрыдалась, и прошло некоторое время, пока она не заметила, что Шанель не проронила ни слова. Посмотрев на нее незаметно сквозь пальцы, Ферн увидела, что мать, похоже, пребывает во власти самых противоречивых чувств.

Ферн тяжело вздохнула и бессильно опустила руки на колени.

– А хуже всего то, что он сунул мне деньги и сказал, что потом даст еще больше, – прорыдала она. – Ненавижу! Ради Бога, не выходи за него, не надо! Мне будет страшно жить в одном доме с таким человеком.

Шанель присела рядом с Ферн и взяла ее за руку. На нее это было так не похоже, что девушка едва не подпрыгнула от изумления.

– Послушай-ка, Ферн. Не знаю, зачем ты все это придумала, но знаю, что все – сплошная ложь. Ведь в твоей истории полно дыр. Одного понять не могу, почему ты рубишь сук, на котором сидишь. Ведь оттого, что я выйду за Лэйрда, тебе же лучше. У него повсюду связи, и на будущий год тебя наверняка пригласят на Большой котильон, а в колледж сможешь поступить, в какой захочешь, сколько бы это ни стоило. Встречаться будешь со сверстниками из лучших семей, и замуж сможешь хорошо выйти, и жизнь устроить так, что только мечтать можно. Но смотри, если нечто подобное повторится еще хоть раз, не видать тебе всего этого как своих ушей. Ясно? Так что кончай с этими глупостями. Либо веди себя как подобает, либо убирайся прочь. Я из-за твоих капризов жизнь себе портить не буду.

Ферн встретилась с матерью взглядом. Какие у Шанель холодные и какие пронзительные глаза. Словно видит все, что у нее в голове происходит. Ферн проиграла, это ясно, к внезапно на нее накатило неудержимое желание сделать матери больно, так больно, как ей самой много раз делали в жизни.

Она вырвала руку и вскочила на ноги.

– Ты ненавидишь меня, – выкрикнула она. – И всегда ненавидела. Думаешь, так приятно знать, что собственная мать хотела сделать аборт и только дед не позволил ей? Не говорю уж о том, что все эти годы ты меня держала на расстоянии.

Шанель глубоко вздохнула и на какой-то момент сделалась на вид куда старше своих тридцати четырех лет.

– О Господи, Ферн, ну сама подумай: с чего мне тебя ненавидеть? Ладно, пусть твой отец оказался лжецом – никакой не шейх, а просто сын мусорщика, но ты-то все равно моя дочь. И внучка Тинкана О'Хары, чем можно только гордиться.

Я делала и делаю для тебя все, что могу, но дорогу себе перебегать не позволю. Так что отдохни. Иди к себе в комнату, сними этот маскарадный костюм, ложись да выспись как следует. Не знаю, что уж там у тебя случилось, да и не хочу знать.

Короче: отныне ты ведешь себя как полагается, иначе, прости меня Господи, окажешься на улице.

Никогда еще Ферн не ненавидела мать так сильно, как сейчас, но странным образом к этому чувству примешивалось и что-то еще. Подобно Лэйрду, Шанель видела ее, как на ладони, и такая проницательность невольно вызывала уважение.

– Ну ладно, – сказала она, собрав последние остатки достоинства, – твоя взяла. На сей раз.

Ферн замолчала, надеясь, что мать что-нибудь скажет, но та и рта не раскрыла. Тогда она повернулась и вышла из гостиной, бросив от двери прощальный взгляд на Шанель. Если бы это не было совершенно немыслимо, она бы поклясться была готова, что у матери в глазах стоят слезы.

Глава 31

Глори двигалась в такт музыке. Это был, как обычно на ее занятиях по аэробике, софт-рок. Стоявшие перед ней дамы разных возрастов и разной степени тучности старательно копировали ее движения.

Несмотря на включенный на полную катушку кондиционер, в зале было душно, и при виде этих тяжело дышащих, обливающихся потом и все равно сохраняющих хорошее настроение мучениц Глори с благодарностью улыбалась. Благодарность была адресована не кому-то в отдельности, но всей группе в целом. Они были ее «королевами», любимым ее детищем или, попросту говоря, классом, сформированным исключительно из женщин, чей вес превышает все разумные пределы. Это она сама придумала, это была ее собственная затея.

Мысль эта пришла Глори в голову пару недель назад, когда она только начинала работать в клубе. Кто-то позвонил. Девушка-оператор пошла обедать и попросила Глори подменить ее на коммутаторе. Звонила некая миссис Роберт Моррисон, ее интересовал размер членских взносов. Глори уловила в ее голосе какую-то подавленность и, задав пару тактичных вопросов, выяснила, что миссис Моррисон, сама себя назвавшая «настоящим дирижаблем», хотела бы позаниматься аэробикой, но ее страшит перспектива оказаться рядом с элегантными, изящными женщинами, которых она видела в клубе, когда зашла туда как-то с приятельницей.

Глори записала телефон миссис Моррисон и пообещала связаться с ней: как раз сейчас в клубе разрабатывается новая программа. Дело в том, что по ходу беседы ей вспомнилось, что в группе у Клер были очень крупные женщины, которые уходили после двух-трех занятий, хотя внесенные заранее деньги здесь не возвращались. Тогда она подумала, что им просто стало скучно или, вероятнее всего, «очаровательные» манеры инструктора не понравились, но теперь пришло в голову, что дело, может, не в этом: просто рыхлым дамам не по себе рядом с теми, кто уже находится в приличной форме.

В тот же день она зашла в кабинет к Стиву Голдену.

– По-моему, мы теряем потенциальных клиентов, – заявила она с порога. Глори с самого начала выработала вполне деловую манеру общения со Стивом. Объяснялось это тем, что, с ее точки зрения, всегда лучше придерживаться в отношениях с боссом сугубо формальных рамок. Впрочем, это только часть правды. Дело было еще и в том, что Глори опасалась, как бы у них и впрямь не завязалась интрижка, а спортсмен всегда спортсмен, даже если сейчас он не занимается спортом, а руководит клубом.

Словом, высказывалась она кратко и деловито:

– Вокруг полно женщин, которые в любую минуту запишутся к нам в клуб, если им не придется заниматься упражнениями в обществе худых.

– Стройных, – с ухмылкой поправил ее Стив. – Мы никогда не называем наших клиентов худыми, мисс Брауни.

– Как насчет того, чтобы набрать группу по-настоящему тучных женщин? – не обратив никакого внимания на реплику босса, продолжала Глори. – Только толстухи и больше никого. Можно даже установить стандарт, например, минимум пятьдесят процентов сверх нормального веса. Быстрого прогресса обещать не будем и упражнения предложим попроще.

Да, еще понадобится предварительное медицинское обследование. Занятия надо проводить, когда в клубе никого нет, чтобы глазеть было некому. Например, рано утром или, еще лучше, поздно вечером. Никаких посторонних в зале, даже из числа инструкторов. Только я и мои дамы. Я уже и название придумала – «Королевы». Что скажете?

– Скажу, что вы просто великолепны, – улыбнулся Стив.

Глори тут же ощетинилась:

– Серьезно вы умеете говорить?

– Да я и не шучу. – Стив подозрительно помрачнел. – С чего это вы взяли? По-моему, идея прекрасная.

Назавтра Глори позвонила миссис Моррисон и сказала, что клуб затевает новую программу специально для болезненно-крупных женщин. Занятия будут проходить три раза в неделю и начинаться через четверть часа после закрытия клуба, так что никого лишнего не будет: ни зевак, ни даже местных работников – только инструктор и участницы группы. Занятия будут щадящими, никто никого, терзать не собирается.

Кому это нужно?

Миссис Моррисон записалась с ходу, даже не спросив, сколько это будет стоить. Больше того, она порекомендовала обратиться к некоторым своим знакомым, и через три дня перед Глори предстали семеро дам. Теперь, по прошествии трех недель, в группе было семнадцать человек, и поступали все новые заявки. Как и всегда, подземный ручеек пробивался наружу, и это при том, что Стив выполнил свое обещание: ни рекламы, ни информации, за включением сугубо доверительной.

Глори любила эту группу, как любила бы собственного ребенка. Никаких насмешек, никакого кнута – только пряник. Поскольку имеешь дело с несчастьем, и музыка должна быть особой: небыстрый софт-рок с вкраплением поп-музыки во время разминки.

Единственный соревновательный момент – темп похудания, и, судя по тому, как некоторые уже после двух-трех занятий начали стремительно сбрасывать вес, Глори стало ясно, что в этой группе им скоро делать будет нечего. Может, стоит придумать какой-нибудь церемониал по поводу достижения нормальной нормы? И может, сформировать еще одну группу – «королевы-выпускницы»? Надо бы поговорить об этом со Стивом.

Увеличивая постепенно интенсивность занятий и всячески разнообразя их, чтобы никому не было скучно, Глори нередко задумывалась над тем, как сильно изменилось ее собственное отношение к этому делу. Разумеется, она с самого начала рассчитывала на успех – иначе зачем и затевать было. Попросту говоря, с ее стороны это был холодный расчет, Глори хотела самой себе доказать, что кое-что умеет в этой жизни. Но она и не думала, что со временем сделается чем-то вроде наседки для этих цыплят в возрасте и что эта роль ей будет только в радость. Их откровенная признательность, готовность следовать каждому ее слову задевали в душе Глори какие-то тайные струны, о существовании которых многие женщины даже не догадываются.

Недавние опасения, что ни в жизнь ей не справиться с такой работой, теперь казались смешными. И когда же это она – она, которая всегда относилась к женщинам по меньшей мере настороженно, – успела не только, пусть и не до конца, проникнуться к ним доверием, но и полюбить их общество? Может, все началось с того момента, когда в больнице перебирала принесенные ей подарки? Или еще раньше, с тех пор, как оказалась в группе поддержки и что-то в ней перевернулось незаметно для нее самой?