Как только помещаю свой багаж за дверью, я смотрю дальше по коридору.

Паркет, кажется, простирается на много миль, до тех пор, пока не заканчивается в нижней части открытой лестницы.

Иду небольшими шагами, пока не дохожу до конца, и оказываюсь в большой гостиной. Мое внимание тут же привлекают окна и двери — они повсюду. Вся задняя сторона дома в стеклянных раздвижных дверях.

Ночной свет и дождь не позволяют мне что-либо увидеть, больше чем на полтора метра, но я могу разглядеть пальмы, множество из них. Они раскачиваются вперед и назад.

Красивая картинка.

Смотря наверх, высокие потолки, и большие стеклянные окна заставляют чувствовать, будто пальмы являются частью комнаты. Две хрустальные сверкающие люстры попадаются мне на глаза — они прекрасны, но это так не похоже на моего брата. Он всегда выбирал вид «шебби шик».

Модернизм никогда не был его фишкой.

Другой коридор напротив подражает тому, в котором стою я, а в углу находится камин. Большой черный кожаный диван, стеклянный журнальный столик и огромный телевизор заполняют комнату. Вообще-то, я удивлена скудным интерьером. Вовсе не похоже на стиль Зака, но, возможно, это осталось от прошлых хозяев.

Я брожу рядом с лестницей и вижу черную гипсовую статую женщины в натуральную величину. Это определенно что-то, что могло бы привлечь Зака — таинственное и печальное.

Статуя кажется неуместной в этом пространстве.

Рассматривая остальную часть комнаты, я вижу квадратную кухню в центре гостиной, которая отделяет два коридора. Глянцевые черные столешницы соответствуют лестнице. Расхаживая вокруг них, я замечаю, что кухня выглядит идеально — будто ею никогда не пользовались. Я быстро вхожу и открываю холодильник: вода, пиво, вино и больше ничего. Полагаю, Нейт всё убрал оттуда.

Следуя по коридору из окон, который заканчивается закрытой дверью, я зажмуриваюсь изо всех сил и поворачиваю ручку, не открывая глаза, что мне кажется, длится часами. Когда это делаю, я стою у входа, должно быть, его кабинета. Компьютер, принтер и документы на большом письменном столе. Странно, я ожидала увидеть мольберт и художественные принадлежности. И стены должны быть покрыты его эскизами, а не акварелью в декоративных рамках.

Его студия в этом доме должна быть где-то в другом месте.

Я закрываю дверь, зная, что позже буду проводить там время, просматривая все его документы. Другая дверь открывается в гараж. Я осматриваюсь: несколько удочек, баскетбольные, футбольные мячи и фрисби и больше ничего. Мысль о том, что Зак рыбачит или играет в мяч, вызывает у меня улыбку, потому что, помимо нашей ежегодной поездки на пляж, он очень редко проводил время на свежем воздухе — это было не для него.

Напротив гаража находится ещё одна дверь. Когда я открываю её, переключатель на стене бездействует. Свет просачивается из зала, и всё, что я могу видеть, — пустая комната с кроватью посередине.

Разворачиваясь, я возвращаюсь назад в гостиную к лестнице. Всё пространство испытывает недостаток в чём-то личном, за исключением статуи. Что-то в статуи говорит со мной, но я понятия не имею почему. Такое чувство, что она не принадлежат этому месту, но она здесь — так же всегда себя чувствовал Зак.

С каждым шагом я всё больше начинаю задаваться вопросом: должна ли я нанять кого-то другого сделать это и отправить его вещи домой.

Ступеньки гладкие, поэтому я иду медленно. Когда поднимаюсь наверх, я останавливаюсь и осматриваюсь. Это пустой чердак с двумя дверями; одна дверь, должно быть, ведет к балкону, другая открыта и ведет к спальне. Она также белая, без какого-либо цвета.

Очень странно.

Посередине комнаты находится большой матрас с деревянным каркасом и металлическими решетками, вставленными в изголовье кровати. Смятые простыни — единственное свидетельство во всем доме, что кто-то живет здесь, нет, жил здесь.

С руками, прижатыми к груди, я набираю полную грудь воздуха и пытаюсь бороться со слезами. Я уже плакала в течение многих недель. Я стараюсь быть сильной. Именно этого он бы хотел.

В очередной раз оказывается, что я ищу кусочек своего брата, но опять ничего. Но затем маленькое хрустальное блюдце на комоде привлекает мое внимание.

Как только я вижу, что оно содержит, не могу остановить поток слез, пока приближаюсь к нему. С размытым зрением я зажимаю маленький бриллиант, который очень гордо Зак носил в своем ухе. Воспоминания нахлынывают на меня вновь.

— Мими, пожалуйста. Я действительного этого хочу, — упрашивал Зак снова и снова.

— Нет, Закари. Из этого ничего не получится, кроме неприятностей, — говорила Мими.

Было такое чувство, что разговор происходил каждый день в течение почти года. Но Зак не сдавался. Он просил бабушку, чтоб она позволила ему проколоть ухо. Она всегда отказывала. Он снова и снова, и снова просил, и она говорила, нет. На свой пятнадцатый день рождения он вернулся домой в сопровождении Мими и с проколотым ухом. Моя бабушка наконец-то сдалась, вероятно, чувствуя, что это было бы лучше, чем драки, наркотики и его всеобъемлющая потребность бунтовать против всего.

Другой металл в блюдце, также принадлежал ему — все формы его самовыражения. Его кольцо для губ, тоннели, с застежками для них, большинство приобретенные после того, как ему исполнилось восемнадцать, и он больше не нуждался в разрешении Мими.

Все эти вещи в моей руке являлись частью моего брата.

Он был бунтарем.

Забавно то, что я всегда думала, что он был бунтарем без причины. Я смеялась над этим, но сегодня мне грустно.

Я снимаю свой мокрый плащ и обувь, кружась по комнате в поисках его частичек.

Ничего.

Не было ничего, что являлось какой-либо его частью, нет ничего, указывающее на то, кем он был.

Но я знаю, кем он был.

Он был моим старшим братом.

Моим лучшим другом.

Он был хорошим человеком, который не всегда делал правильный выбор, но у него были самые лучшие намерения.

Грусть наваливается, когда я думаю, что больше не должна задумываться или беспокоиться о нем. Теперь всё, что мне осталось, — это скучать по нему, но это становится невыносимым.

Я одинока.

Когда росли, у нас никого не было, только мы и наша бабушка. Дедушка умер до того, как бабушка родила нашу мать, поэтому Мими хорошо знала, что такое родитель-одиночка. Она была удивительной. Она научила нас всему, чему могла, рассказала нам всё, о чем мы хотели знать, но она отказывалась говорить о клубе. Мими говорила, что она не верит в эту старую семейную легенду.

Очень жаль, что судьба не является чем-то, во что ты предпочитаешь верить — она просто случается. Теперь это становится больше, чем легенда. Ему потребовалось умереть, чтобы я поверила. Моим постоянным напоминанием является тот факт, что Зак тоже мертв, ему, как и моему деду и матери будет всегда двадцать семь.

Вопрос заключается вот в чем: присоединюсь ли я к своим предкам в том же раннем возрасте?

В этом моя судьба?

Я надеюсь, что нет, но как этого избежать?

Я ставлю блюдце, и эмоции настигают меня, величина моих потерь и моей короткой жизни становится слишком реальной.

Я падаю на кровать.

Если я умру в двадцать семь, проживу ли я хотя бы малую часть своей жизни?

Как мой дед? Моя мать? Мой брат?

У меня кружится голова, и я оказываюсь снова в том месте, из которого я не могу выбраться — мне хочется кричать, но я не могу, потому что для воплей нужно слишком много усилий, а все, о чем я могу думать, — что я следующая.

Я снимаю свои влажные футболку и шорты и зарываюсь головой в его подушку, желая блокировать тот маленький голос, который говорит мне пройти через это. Я думала, приезд сюда даст мне надежду, что жизнь стоит того шанса, что со мной может что-то произойти, но стерильность дома моего брата, и никакого намека на то, что он окружал меня, будоражит беспокойство, от которого я не могу избавиться.

Чувствую, будто я уже умираю.

Чувствую себя так в течение многих недель.

Приезжая сюда, я наделась найти подтверждение, что жизнь стоит того, чтобы жить и умереть молодым. Но вместо этого я вижу только пустоту.

Я закрываю глаза, желая, чтобы всё это было не что иное, как сон. Но я знаю, первое впечатление меня не обмануло — я открыла ящик Пандоры.

2 глава

Кофейные зерна

Ветер воет, и пальмы ударяют в окна, когда шторм, кажется, продвигается ближе к берегу. Гремит гром и молния освещает комнату, пугая меня. Нет, не молния — лампа.

— Привет, Зои, — раздается глубокий и хриплый голос.

Когда звук достигает сознания, я кричу. Я быстро сажусь и сканирую незнакомое пространство. Мои глаза тотчас же останавливаются на силуэте мужчины, который стоит рядом со мной, и я снова кричу, на этот раз, слезая с кровати в ужасе.

В этот момент мое сердце перестает биться, легкие перестают дышать, и мой мозг перестает думать. Я оцепенела.

Мужчина поднимает свои руки ладонями вверх, сдаваясь.

— Зои, я Нейт, друг Зи. Ты не должна бояться. Я не собираюсь причинять тебе боль.

Мой страх, должно быть, очевиден. Я пялюсь на него в течение нескольких долгих минут, одновременно обеспокоенная и дрожащая. Только когда осознаю, что да, это Нейт, лучший друг моего брата, я пытаюсь успокоить свое неровное дыхание.

Он осторожно делает шаг назад.

— Просто прикройся чем-нибудь, чтобы мы могли поговорить.

О, боже мой, моя одежда.

Мои пальцы хватают скомканное одеяло, когда я поднимаюсь с кровати и безуспешно пытаюсь накрыть свое фактически голое тело. Прежде чем унижение полностью овладевает мной, я сдаюсь и ныряю в свою насквозь промокшую футболку, лежащую на полу.

Холодная ткань проскальзывает через мою голову, и я тяну ее вниз, чтобы прикрыть трусики и встаю, быстро скрещивая свои руки на груди, чтобы прикрыть какие-либо намеки на холод, который я чувствую.