Он посмеивается.

— Не получится. Всё слишком запутано.

— Оливер, не так уж трудно выставить для меня отдельный счет.

— Послушай, Зои. Мы с Нейтом дружим очень давно, действительно очень давно, и в глубине души, под всей этой его задумчивостью и плевать-мне-на-всё бравадой скрывается доброе сердце. Не разрушай этого, отказываясь от его помощи в деле твоего брата. Зи многое для него значил. Позволь ему сделать это если не для тебя, то хотя бы ради памяти о брате.

У меня перехватывает горло. Столько эмоций в его словах. Я делаю вдох перед тем, как ответить.

— Знаешь, что Оливер? Я смогу сделать это. Спасибо тебе... за всё. Удачного дня.

— Тебе того же, — отвечает он и кладет трубку.

Я нажимаю на «Отбой» и смотрю вниз на бумаги в течение долгого времени, прежде чем заполнить остальную информацию. Как только заканчиваю, я запихиваю все обратно в конверт. Так бывает, что впопыхах я не в силах остановить возникающие перед собой образы из жизни, которую мы провели с братом. Моя мать родила Зака в семнадцать лет, а меня на шесть недель раньше положенного срока, спустя девять месяцев после рождения Зака. Поскольку между нами не было и года разницы в возрасте, мы учились в школе в одном классе. Все думали, что мы были близнецами. Мы никогда не знали, был ли у нас один и тот же отец, однако это ничего бы не изменило.

Мы жили с матерью, которая вела сумасшедшую и испорченную жизнь. К счастью, у нас была Мими. И, несмотря на всю пренебрежительность матери по отношению к нам, Мими принимала нас с любовью.

Когда нам исполнилось по пять лет, мы стали жить с ней, а мать навещала нас. Это случилось в первый день нашего пребывания в детском саду. Мы остались на остановке одни, и нас некому было забрать, поэтому Зак вынужден был найти обратный путь домой. От меня не было никакой помощи. Я плакала и была напугана, а он сказал, что всегда сможет найти дорогу домой. И всегда находил. В тот день он отыскал наш дом и, когда мы не смогли попасть внутрь, он обратился к соседям и попросил их позвонить Мими.

Слезы скатываются по моим щекам, словно проливной дождь.

Моя судьба — я не в состоянии изменить её.

Мать умерла от передозировки наркотиками спустя пару лет. На тот момент ей было двадцать семь лет. Я не поверила своей двоюродной бабушке, когда однажды она поведала мне о клубе двадцать семь, но верю теперь.

Я наплакалась на две жизни вперед, думая об этом, и я больше не хочу проливать из-за этого слезы. Прямо сейчас я проживаю свою жизнь и хочу воспользоваться отведенным для меня временем.

Возможно, я не смогу изменить свою судьбу.

Может быть, я смогу как можно дольше избегать её.

Я откладываю телефон и решаю, что время убрать остатки китайской еды и привести себя в порядок. Быстренько прибираюсь в спальне, вынося мусор вниз и набивая корзину для грязного белья, мысленно делаю себе пометку: узнать, где находится химчистка. Затем прыгаю в душ. На улице душно и солнечно, поэтому я выбираю белое платье на бретельках с принтом красочных пальмовых листьев. Я надеваю свои шлепанцы, когда звонят в дверь. Спешу вниз по лестнице, бросаю конверт на столик и несусь по коридору. Когда открываю дверь, то обнаруживаю стоящего передо мной Скейтбордиста.

Он улыбается во весь рот.

— Сестра Зи, ты всё ещё здесь.

Я открываю широко дверь и приглашаю его войти.

— Так и есть, Гонщик.

Он оглядывается.

— Моё настоящее имя — Андрес.

— Андрес, мне нравится. Пожалуйста, входи, я отдам тебе конверт с документами.

Смущаясь, он опускает свой взгляд.

— «Гонщик» звучит более круто.

Я иду по коридору в сторону кухни, и он следует за мной.

— Круто, ага? — смеюсь я.

— Да, слишком плохо, что Оливер не разрешает мне использовать прозвище, когда я на работе.

Мы проходим гостиную и направляемся к кухне, и я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Скейтбордиста.

— Лично, я думаю, что Андрес — крутое имя.

Я почти уверена, что Скейтбордист покраснел под своей кепкой.

— Чем ты занимаешься у Оливера?

Он садится на один из барных стульев.

— Он дает мне самые разные задания.

Я удивленно смотрю на него, пока кружу возле кухонной стойки.

— Ничего плохого, — он посмеивается. — Я делаю копии, доставляю документы, файлы, заказываю обеды, в общем, скучная всякая всячина. Но я подрабатываю только летом, так что, это не так плохо, и эта работа приносит мне достаточно денег, чтобы потратить их пока я в школе. Оливер и Нейт не позволяют мне работать во время школы, кроме Рождественских каникул.

Ключи от машины отца Нейта лежат рядом с кофемашиной. Должно быть, он возвращался, пока я была в душе. Мечтательно вздыхая, я включаю кофемашину и жду, когда она нагреется.

— Оливер с Нейтом не позволяют тебе?

Он складывает свои пальцы домиком, слегка постукивая ими.

— Да, они платят за меня, чтобы я смог поступить в Университет Майами и поэтому обеспокоены моими оценками. Это реально раздражает. И Сантьяго всегда очень рад сообщить им о моих оплошностях. И это тоже раздражает.

Я смеюсь, и мое сердце увеличивается в груди от проявления доброты.

— Ты живешь вместе с Сантьяго?

— Да, он мой брат. Наша мать умерла во время урагана Эндрю в год, когда я родился, а отец всё время работал в дороге. Так что, были только мы вдвоем.

— О, Господи. Мне так жаль. Кто-нибудь еще пострадал?

— Нет, только она. Она была одна, работала на побережье и предпринимала попытку вернуться через мост назад в Винвуд, когда потеряла контроль над управлением автомобилем и врезалась во встречный грузовик.

Я накрываю свой рот рукой.

— Это ужасно.

Он пожимает плечами.

— Да я даже не помню её. Жить без нее всегда было привычно для меня.

На панели кофемашины со звуком загорается зеленая кнопка. Я киваю Скейтеру, соглашаясь с ним: нельзя потерять то, чего у тебя никогда не было. Мне было почти десять лет, когда моя мать умерла от передозировки, и не иметь ее большую часть времени в своей жизни, также стало образом жизни для меня.

У нас полностью различные ситуации, но всё же обе печальны.

— В общем, с тех пор как Нейт, Оливер и Сантьяго стали вести себя, как мамочки, иногда это как заноза в заднице. Но если пообещаешь ничего не рассказывать, я открою тебе маленький секрет — я не представляю без них своей жизни.

— Это на самом деле мило, и мой рот на замке.

— Мы все были в доме Оливера во время шторма, когда мама погибла, и с тех пор, они чувствовали, что у них есть некоторая пожизненная связь со мной.

— Я понимаю это.

Он проверяет время.

— Могу я предложить тебе латте, капучино или эспрессо?

— Не-а, я не пью кофе. Как говорит Сантьяго, я достаточно активен и без добавления дозы кофеина.

В ответ, качаю головой. Он прелесть.

— Может, что-нибудь другое?

Он спрыгивает со стула.

— Я сам.

— Хорошо. — Я открываю холодильник, чтобы достать молоко, и ставлю коробку на стол. Чашки находятся в небольшом ящике под кофеваркой, и когда я открываю его, моё сердце учащенно бьется в груди. Внутри лежит записка. Я беру её вместе с кружкой и ставлю на стол. В записке написано:

«С нетерпением жду сегодняшнего вечера. Машина должна стоять на подъездной дорожке. Я попросил Сантьяго подбросить на ней Рози и оставить ключи на столе, на случай, если ты еще спишь. Я позвоню тебе сегодня днем узнать, что бы ты хотела приготовить на ужин.

Твой бойфренд, Нейт».

Мои мысли возвращаются к прошлой ночи, не только к шлепкам по моей заднице, но и к абсолютно каждой мелочи, от которой я улыбаюсь. Интересно, должна ли я снова неправильно повести себя. Мне понравилось то, что произошло позже — ну, больше, чем просто понравилось. Но нет, лучше мне этого не делать.

Скрип кроссовок Андреса по кухонной плитке заставляет меня обернуться. Когда я сталкиваюсь с ним лицом к лицу, я обязана начисто стереть грязные мысли в своей голове.

Он кидает на меня свой взгляд, и я быстрым движением переворачиваю записку.

Он не обращает внимания на записку и открывает холодильник.

— Клево, Рози приготовила еду. Ты не возражаешь?

Я качаю головой.

— Нет, нисколько.

Он вытаскивает контейнер, подписанный как «блинчики с мясом» и открывает его.

— Ты это пробовала?

— Нет, как они, хороши?

Он откусывает и протягивает мне пластиковый контейнер, кивая.

— Лучшие, — бормочет, прикрывая рот рукой

— Нет, спасибо. Я ещё не выпила кофе, — у меня кружится голова, и желудок слишком выворачивает от волнения, чтобы поесть.

Выражение лица Скейтбордиста полно удовольствия, когда он заканчивает жевать.

— Ты и не догадываешься, что теряешь.

— Обещаю, что попробую позже. — Молоко выливается легко без каких-либо сгустков, и я подставляю маленькую чашечку с серебряной ручкой под носик подачи кофе и затем вставляю свою кофе-чашку под распределитель.

Андрес хватает бутылку с водой, определенно чувствуя себя здесь, как дома.

— Знаешь, хорошо, что ты находишься здесь.

— Почему ты так думаешь?

Он пожимает плечами.

— С тех пор, как отец Нейта уехал в дом престарелых, Нейт, вроде как, ушел в подполье. Он говорил Рози не приезжать в дом каждый день. Он платил ей так же, как и раньше, но она считает неправильным принимать от него оплату. Он не просил её готовить или ещё о чем-то, до прошлой субботы. Полагаю, как только ты приехала. Приятно видеть, что он стал куда-то выбираться и выполнять другие действия, вот что я пытаюсь сказать.

— Ты знаком с Рози?

— Да, я живу с ней, — смеется он. — Она — жена моего брата.

— Я и понятия не имела.

— Ну, Нейт — не совсем открытая книга. Но есть я, — улыбается он, указывая на себя. — Можешь меня спрашивать о чем угодно.