— У него все нормально. А вы…

— Да-да, из-за этого я здесь.

— Но как вы узнали?

— С утра в министерстве только об этом и говорили. Это же вопиющий случай, чтобы пациент зарезал хирурга!

— Ну да, обычно бывает наоборот, — невесело пошутила Саня и предложила взволнованной Веронике сигарету, хотя и не помнила, курит та или нет.

Смысловская долго чиркала спичкой по коробку, прежде чем ей удалось закурить.

— Узнав о том, что случилось, я сразу поехала в аэропорт. С самолета прямо сюда. А он… Дмитрий Дмитриевич не захотел меня видеть. Просто выгнал из палаты, хотя вам это, наверное, неинтересно. Александра Анатольевна, скажите, что нужно для его выздоровления? Я куплю любые лекарства. Если он не хочет, чтобы я ухаживала за ним сама, я найму сиделку.

— Вероника Васильевна, не переживайте вы так! Миллера оперировал профессор Колдунов, одно это уже должно вас успокоить. К тому же ранение печени было неглубоким.

— Я бы хотела разделить ваш оптимизм. Но поверьте, Дмитрий Дмитриевич только с виду такой сильный и здоровый. А на самом деле у него слабое сердце…

— Голова у него слабая! — грубовато перебила Саня. — Это же надо, вы к нему приехали из Москвы, волнуетесь, а он…

— Какая разница, откуда я приехала, если я ему не нужна?


Наутро после переезда Наташе уже казалось, что она живет в этом доме всю свою жизнь. Елошевич с Петькой поехали в город работать и учиться, а она в ночной рубашке ходила по дому в компании Пирата, наводя порядок и прикидывая, как можно будет все устроить с течением времени. Покупка дома и переезд сожрали все сбережения, и теперь нужно было ждать, пока появятся деньги на ремонт.

Елошевича несколько угнетал тот факт, что дом куплен в основном на Наташины средства — его доля составила не больше тридцати процентов. Планируя их совместную жизнь, Анатолий Васильевич предполагал без затей переехать к Наташе, а свои комнаты сдать, но Наташа, почувствовав возможность стать домовладелицей, не захотела ее упускать. Все-таки это была ее давняя мечта, а мечты должны сбываться!.. Тем более что Елошевич полагал своим священным долгом исполнять все Наташины желания и даже капризы.

Вечером он привез полную машину детей.

— Кто это? — весело спросила Наташа, глядя, как он жестом фокусника достал с заднего сиденья сначала очень маленького черноволосого мальчика, потом точно такого же, но побольше. Вслед за ними вылез Петька и галантно помог выйти двум совершенно одинаковым девочкам, по виду своим ровесницам.

— Не пугайся, это не мои, а колдуновские.

— Мальчики на него похожи, — сказала Наташа, принимая на руки самого маленького. Он заулыбался, и она осмелилась обнять его покрепче и поцеловать в теплую макушку.

— Ты размещай их, а я съезжу на станцию, встречу Яна с женой.

— Толя, ну что же ты? Мог бы позвонить, я бы за ними на своей машине приехала. Ведь Катя Колдунова беременная!

— Не сообразил. Как ты отнесешься, если Катя с детьми немного у нас поживут? Ведь такая погода стоит отличная, пусть они свежим воздухом подышат. А то Яну надо ремонт в квартире сделать. Кате рожать скоро, а у них там обои от стен отваливаются.

Наташа улыбнулась. В ближайшие дни она надеялась вместе с мужем и сыном как следует освоить новое жилище, представляла себе этакую семейную идиллию… Но кажется, Елошевич не из тех людей, кто может держать свое счастье при себе. Если у него что-то появляется, нужно срочно поделиться этим со всем окружающим миром. Но может быть, за это она его и полюбила?

— Конечно, пусть живут!

— Я знал, что ты согласишься, — сказал Елошевич, поцеловал ее и пошел к машине.

Пока он ездил на станцию, Наташа со старшими детьми распределила всех по комнатам, застелила постели и пошла в кухню готовить ужин на большую компанию. Девочки сразу вызвались помогать, но Наташа отказалась.

— Идите знакомьтесь с окрестностями. Петя все вам покажет.


Катя приехала одна, без мужа, который застрял на работе. Вместо него ее сопровождали Саня с Семеновым.

Беременная Катя выглядела устало, казалось, даже ее яркие веснушки побледнели. Без лишних слов Елошевич из раскладушки и пары спальных мешков соорудил ложе среди кустов смородины и, не слушая Катиных возражений, заставил ее туда улечься.

— Сейчас мы вам сюда чайку принесем, — пообещал он. — Саня, вскипяти чайник! Отставить, ты не знаешь, как у нас все устроено. Наташа, покажи.

Наташа покосилась на Саню, которая не сводила глаз со своего Семенова. Вскоре парочка исчезла из кухни.

Вряд ли они объявятся к ужину, подумала Наташа.

* * *

Сначала кормили детей, потом долго ужинали сами. До замужества Катя преподавала в музыкальном училище, и Елошевич завел с ней серьезный разговор о музыке. Наташа молча слушала и гордилась его образованностью.

Каждые пятнадцать минут звонил Колдунов, говорил, что вот-вот, сейчас-сейчас, еще чуть-чуть — и он уже выезжает. После очередного звонка Катя засомневалась:

— Может, сказать ему, чтобы в городе ночевал? А то приедет среди ночи, всех перебудит…

— Ничего страшного! — возразила Наташа. — Переживем как-нибудь. И ты чувствуй себя как дома. Я так рада, что Толя вас пригласил! У нас, конечно, в доме еще не все устроено как надо, но я уверена, что мы уживемся. Ведь это так хорошо, когда рядом друзья, дети…

— Но мы же почти не знакомы, — робко сказала Катя.

— Вот и будет возможность узнать друг друга получше!

Около двенадцати явился Колдунов, очень усталый и грязный, но довольный жизнью. Он помогал Анатолию Васильевичу и Наташе перевозить вещи, поэтому знал, как добраться со станции по шоссе. Но, торопясь обнять жену, решил срезать путь, в результате заблудился, и для полного счастья его немного покусала чья-то собака. Он с трудом выбрался обратно на шоссе и больше уже не рисковал.

Катя, пытаясь сделать строгое лицо, увела его мыться и чиститься. Наташа осталась на веранде вдвоем с Елошевичем. Улыбаясь, они слушали Катин голос, прочащий мужу прививки от бешенства, и колдуновский хохот в ответ. Потом все стихло.

Анатолий Васильевич взял Наташу за руку.

— Я увидел, как ты малыша нянчишь, и меня прямо по сердцу царапнуло. Жаль, что у нас с тобой не будет детей.

Наташа помолчала.

— Нельзя иметь все, — сказала она после паузы. — Ты сказку про разбитое корыто помнишь? А я и так счастлива. У меня есть Петька, ты, свой дом, своя земля… Разве можно желать чего-то еще?


Саня отправила недокуренную сигарету в пепельницу и вернулась в операционную. Вместо трех часов Миллер работал уже семь, и она нервничала.

По графику у нее сегодня был выходной день. Звонок Миллера застал ее врасплох. Сначала она хотела отказаться, но он уговорил ее приехать и заменить заболевшего анестезиолога. Пациент с аневризмой оказался чьим-то хорошим знакомым, и откладывать операцию было не совсем удобно.

«К шести освободитесь», — пообещал ей Миллер, но, наверное, он имел в виду шесть утра.

— Вы извините меня, конечно, за такой нескромный вопрос, — пробормотала Саня, заглядывая в рану через плечо профессора, — но мне интересно: вы собираетесь сегодня закончить или нет?

— Скоро уже… — Миллер неловко взял поданный сестрой иглодержатель. После долгих часов кропотливой работы и наложения микрохирургических швов движения измотанных хирургов утратили первоначальную точность и синхронность.

— Давайте я замену из дежурных вызову, — предложила Саня. Она, конечно, торопилась домой, но гораздо больше переживала за Миллера, который всего три недели назад сам перенес серьезную операцию, а уже работал в полную силу. — Основной этап уже позади, а зашить рану может любой доктор.

— Занимайтесь своей работой, — строго оборвал ее Миллер. — А мы уж тут сами разберемся.

— Правда, Дмитрий Дмитриевич, заменимся, — включилась в беседу операционная сестра. — Караул устал.

— Не отвлекайте меня, и работа пойдет быстрее… А куда это вы так торопитесь, Александра Анатольевна? Обычно вы ведете себя спокойнее.

— Да я сегодня замуж вышла, — улыбнулась Саня под маской. — И мне хочется вернуться домой до того, как истечет первая брачная ночь.

Миллер на секунду отвлекся и посмотрел ей в глаза.

— Поздравляю. Совет да любовь. Только почему вы сразу мне об этом не сказали? Я бы не стал вас вызывать на эту операцию. А теперь я буду мучиться, что воспользовался правом первой ночи, как какой-нибудь феодал средневековый!

— Ладно, не мучьтесь. Работайте спокойно.


Ваня Семенов, уже не жених, а муж, ждал ее в ординаторской.

— Так, до полуночи остался всего час, — сказал он деловито. — Придется прямо здесь.

Саня засмеялась, но он, оказывается, не шутил. Без долгих разговоров он запер дверь на засов и уже собрался уложить ее на кушетку, где обычно осматривали амбулаторных больных.

— Подожди, здесь неудобно! Дежурные могут зайти… Сейчас я попрошу ключи от кабинета нашего начальника. Минуту-то ты подождать можешь?!

Она поднялась к Миллеру. Дверь кабинета была полуоткрыта, и Саня увидела, что хозяин кабинета стоит над раскрытым кейсом и, насвистывая, укладывает туда запасную рубашку.

— Хорошо, что зашла. Когда завтра увидишь Криворучко, скажи ему, пожалуйста, что я заболел. Товарищ, товарищ, болят мои раны… — пропел он и засмеялся.

— Криворучко разнервничается. Подумает, что у тебя поздние осложнения после операции, Колдунова на уши поставит. Прикажет тебя госпитализировать. Ты же помнишь, как он орал, когда ты через неделю после операции сбежал из клиники.

— Да, орал… А нечего было ему правду говорить.

Сохранить в тайне факт нападения на врача не удалось, но чтобы облегчить участь злосчастного алкоголика, Миллер с Колдуновым фальсифицировали протокол операции, написав в нем, что ранение было непроникающим. И будто бы Колдунов сделал лапаротомию по ошибке, с перепугу поставив более грозный диагноз, чем следовало. Это не считалось слишком серьезной врачебной ошибкой, поскольку в экстренной хирургии сомнения всегда трактуются в пользу операции, зато алкоголик обвинялся теперь «всего лишь» в легких телесных повреждениях. Придя в себя после операционного наркоза, Миллер сразу попросил коллег скрыть правду от Криворучко, но Колдунов этого делать не стал.