Елена Рахманова - Клин клином

– Ну что ты, Наденька, так на молодого человека накинулась. Он же наверняка хотел нам помочь из самых лучших побуждений. Правда ведь?

– Правда, – ответил Владимир, одаряя ее прочувствованным взглядом. – Из самых лучших.

– Почему-то мне кажется, что вы всегда действуете исключительно из этих самых побуждений, – резко произнесла Надежда и сжала губы в тонкую линию.

Он тут же перевел на нее серьезный взгляд.

– Во всяком случае, стараюсь. Но если мне случается ошибиться, я искренне об этом сожалею и готов на все, чтобы загладить вину.

– Так уж и на все?

– Да ладно вам препираться! – воскликнула Татьяна, испугавшись, что про нее уже забыли. – Лучше расскажите нам обо всех этих картинах. – И она, не глядя, обвела рукой небольшой зал. – К примеру, вот эта картина. Что вы можете о ней сказать?

Владимир усмехнулся: это был тот самый портрет, о котором совсем недавно говорила Надежда. Мужчина лет тридцати двух – тридцати пяти в белой рубашке с воротником апаш сидел в бордовом бархатном кресле, устремив донельзя тоскливый взгляд в никуда. Его рука с длинными нервными пальцами сжимала книгу, до которой ему явно не было никакого дела. Ничто не могло отвлечь его от тягостных раздумий.

– Ну, ваша подруга очень точно определила, что этот человек чувствует, – ответил он. – «Ему же плохо. Он чем-то удручен. У него явно что-то случилось… Смятенное состояние души…», – процитировал Владимир.

«Мерзавец», – подумала Надежда и сказала:

– А подслушивать, между прочим, нехорошо.

– Да неужто? А строить на этом обвинения и не слушать никаких оправданий разве лучше?

– А кто это у нас пытался оправдываться? Что-то не припомню такого!

– Конечно, сбежать было куда проще!

Татьяна послушала их, послушала и решила вмешаться:

– И это все видно по портрету?

– Что? – вздрогнув, спросила Надежда. – Что видно?

– Ну, я про обвинения, оправдания. Или я чего-то недопонимаю?

«Естественно, последнее», – могла бы сказать Надежда, но не сказала. Присутствие подруг одновременно и мешало ей, и позволяло использовать их как щит, чтобы уйти от прямого разговора. А Владимир явно на него набивался. Они оба оказались на этой выставке по чистой случайности, если не брать в расчет ассоциативность мышления, которая и сыграла с ними злую шутку. Злую ли? Ведь где-то в глубине души Надежда очень надеялась на подобную «случайную» встречу.

«Живописные портреты» стало для Надежды чуть ли не кодовым словосочетанием, на которое откликалось все ее существо. Вот она и потащила подруг на выставку, уверив обеих, что пропустить подобное мероприятие непозволительно для культурного человека. А те, наивные, поверили, будто только это и было причиной их культпохода.

– Нет-нет, вы, Танечка, на редкость все правильно понимаете. У вас удивительно чуткое сердце, – любезно произнес Владимир, исподтишка наблюдая за Надеждой. – Скажите, что, на ваш взгляд, могло бы помочь этому страдальцу?

«Хороший пинок под зад или увесистая оплеуха, в которую вложен весь пыл души», – мысленно ответила Надежда.

Но польщенная его вниманием Татьяна проворковала, кокетливо потупив взор:

– Мне кажется, девушка, о которой он думает, думает и думает все время. Знаете, как это бывает, когда сильно влюблен? – Теперь она подняла взгляд и посмотрела Владимиру в глаза с подкупающей проникновенностью.

– Еще как знаю, – с тяжелым вздохом ответил он и как-то очень искренне погрустнел. – И поэтому не могу не сопереживать этому парню.

– Сопереживать… какое хорошее слово вы нашли. И такое емкое… – Татьяна словно неосознанно провела кончиками пальцев по глубокому вырезу своей шифоновой блузки-размахайки. – Неужели у вас тоже грустно на душе?

«Не удивилась бы, если с выставки они удалились бы под ручку, воркуя, как два голубя, если бы только дать им волю, – с раздражением подумала Надежда. – Нет, не бывать этому! С кем угодно, но только не с ним, как бы я ни любила тебя, дорогая моя подруженька!»

– Вы тут на пустом месте целую душещипательную историю сочинили, – усмехнулась она. – А вам не пришло в голову, что этот, как вы сказали, страдалец, возможно, даже мизинчика этой девушки не стоит? Так что пусть уж лучше он убивается и сожалеет об утерянном, чем ломает ей жизнь. Вот!

– А он не хочет сожалеть об утерянном, когда есть все для того, что жить им вместе долго и счастливо.

– Долго и счастливо! И кто же вам это сказал?

– Я!

– Дурой нужно быть, чтобы поверить вашим словам!

– Тогда поверьте как умная. Уж если я мог осчастливить ту девушку в сером платье, значит, я знаю, о чем говорю.

Ничего не понимающая Татьяна спросила молодого человека:

– Что это за девушка в сером платье, которую вы осчастливили?

– Ты ее все равно не знаешь, – бросила через плечо Надежда.

– А вы оба, выходит, знаете. Откуда?

– Это портрет! – воскликнули Владимир и Надежда в один голос.

– В Третьяковке, что ли, висит?

Где же еще в Москве два незнакомых друг другу человека могли увидеть один и тот же портрет?

– Ага.

– А как же можно осчастливить портрет? – Теперь Татьяна и вовсе ничего не понимала.

Но на этот раз ей никто не ответил.

В выставочной толчее они вчетвером представляли островок, который толпа не совсем деликатно обтекала. Их толкали, пихали, задевали локтями, им наступали на ноги. В какой-то момент поток увлек Ксюшу в сторону и прибил к противоположной стене. Здесь она незаметно пристроилась за спиной одного «крутого» господина, с золотым перстнем на пальце. Сопровождающая его пожилая дама в строгом костюме рассказывала про экспонаты выставки, старательно переводя искусствоведческие термины и прочие литературные красивости на доступный господину язык.

– Не, что, правда, что ли?.. Но ведь так намазано, что ни хрена не разглядеть! Где руки, где ноги, где голова? Как вы говорите – кубизьм?.. И эта штука столько штук может стоить? Ну ни фига себе!.. Ведь ни кожи, ни рожи… ой, простите… А вот эта телка с брюликами мне определенно нравится. Так и вижу ее у себя в гостиной, над камином, значит, – время от времени подавал реплики мужчина с перстнем.

Под конец своеобразной экскурсии Ксюша снова оказалась подле молодого человека и своих подруг.

– Вы по-прежнему тут торчите, а я уже всю выставку обошла. Столько интересного узнала! Хотите, сейчас расскажу?

– Мы тоже много интересного узнали, – ответила ей Надежда, сверля взглядом Владимира.

– И что же именно, позвольте полюбопытствовать? – спросил он.

– Вас это не касается! – заявила девушка и, резко повернувшись, зашагала прочь.

– Даже не понимаю, что на нее нашло, – извиняющимся тоном произнесла Татьяна, следя за подругой взглядом. – Вы уж простите, но мне тоже, наверное, надо идти. Не бросать же ее теперь одну, раз мы вместе пришли.

– Да-да, конечно. Всего доброго, – ответил Владимир не то рассеянно, не то расстроенно.

– И вам всего доброго, – сказала Ксюша и стала пробираться за подругами, оглядываясь на молодого человека и что-то прикидывая в уме.

В вестибюле собрались все вместе: взвинченная Надежда, недоумевающая Татьяна и задумчивая Ксюша.

– Как-то нехорошо получилось, – сказала Татьяна, – даже не представились друг другу. Интересно, а как вы думаете, он на все выставки ходит или только на те, где портреты выставляют?

– Надеешься с ним еще раз встретиться? – усмехнулась Надежда.

– А вдруг! Он такой симпатичный!

– Он? Симпатичный? Да бегемот в зоопарке в сто раз его краше!

– Тогда в следующие выходные ты идешь в зоопарк, а я – в Третьяковку. Туда, где вы портрет видели.

– Какой портрет?

– Какой-то там девушки в сером платье.

– Иди, конечно, иди. В Третьяковке девушек не только в сером, в любом платье можно найти.

– Но в сером, наверное, какая-то особенная. И этот наш знакомый незнакомец еще сказал, что осчастливил ее.

– Так и сказал? – переспросила Ксюша. – Может, он реставратор?

Надежда неопределенно пожала плечами, вся во власти неясных дум. После они посидели немного в кафе. Татьяна стала развивать тему возможного продолжения знакомства с молодым человеком, нещадно зля этим Надежду. Ксюша беззлобно ее подначивала, поглядывая на их общую подругу. А когда прощались возле метро, она неожиданно сказала, ни к кому конкретно вроде бы не обращаясь:

– А в нем определенно что-то есть. Будь я не замужем, ни за что бы его не упустила.

– Правда? – радостно спросила Татьяна.

– Правда, – улыбнулась ей Ксюша, но почему-то многозначительно подмигнула Надежде.

Та в ответ фыркнула, как разъяренная кошка.

Она едва дождалась утра, чтобы отправиться на автовокзал. Ей не терпелось как можно скорее оказаться в доме тетки Нилы. Что Владимир сделал с портретом? Осчастливил, по его словам. Но, так же как и Татьяна, она не представляла, о чем может идти речь. Вставил в новую красивую раму? Снял старый потемневший лак? Потом пришла и вовсе кощунственная мысль: пририсовал девушке сияющую улыбку, а увядшую розу заменил полураспустившимся бутоном или даже целой охапкой цветов…

Однако на самом деле Надежду влекло в Коврюжинск совсем другое, то, в чем она даже себе боялась признаться. Но именно здесь началось самое чудесное приключение в ее жизни. Приключение, что захватило девушку целиком и полностью и грозило изменить всю ее жизнь, превратив в сбывшийся сон наяву. Она интуитивно чувствовала: судьба что-то напутала с фамилиями и поначалу свела ее не с тем человеком. Но чего только не случается на этом свете. Главное – сейчас и здесь все должно было разрешиться, к ее радости. Об этом она и думать боялась.

Вот наконец и дом.

– Нет, он не идиот. Он не станет портить произведение искусства, – твердила Надежда, перескакивая через ступеньку на лестнице, ведущей на второй этаж.

На секунду замерев перед знакомой дверью, она распахнула ее, шагнула в комнату и, зажмурившись, встала перед шатким столиком с керосиновой лампой. Затем осторожно приоткрыла один глаз, не поверила увиденному и открыла второй.