«Но ведь это же не Владимир изображал существо из потустороннего мира», – напомнила себе Надежда. «Не Владимир, – согласился с ней незримый оппонент из подсознания. – Однако он вполне мог быть инициатором всего этого маскарада. Недаром же он оказался в нужный момент рядом и подхватил тебя, теряющую сознание, на руки».

– Недаром, недаром… – пробормотала она, охваченная сомнениями, и вдруг воскликнула: – А выражение его лица, когда я вошла и решила припереть их к стенке! Он же явно был расстроен, он сожалел, что оказался втянутым в эту авантюру. Он готов был сквозь землю провалиться, лишь бы не выглядеть плохо в моих глазах. Следовательно, я ему не безразлична. Совершенно верно: не безразлична! Это и ежу понятно. И потом, можно подумать, я в людях не разбираюсь!

Учитывая ее безумную жертвенную влюбленность в Ладошу, последний аргумент выглядел весьма и весьма спорным. Но именно он пришелся Надежде по нутру.

Казалось бы, в отношениях с новым мужчиной она опять норовила наступить на те же самые грабли. Только в этом случае не было слепого подчинения избраннику, принятия его со всеми достоинствами и недостатками, возводимыми в ранг индивидуальных особенностей, свойственных любой неординарной личности.

Она не взирала на Владимира сквозь розовые очки, допускала, что он мог иметь на нее виды вполне определенного свойства, включая и «охмурение» в корыстных целях. Но под влиянием обстоятельств люди, как известно, меняются. Вот и Владимир наверняка раскаивается в своих черных замыслах, если таковые имели место. Могло сыграть свою роль и влияние друзей: ведь они привыкли быть заодно и поначалу думали лишь о собственной выгоде. А потом они с Владимиром познакомились поближе, и… Словом, он представал в ее глазах живым человеком, а не безупречным небожителем, но от этого казался еще привлекательнее.

Интуитивно она ощущала, что отстаивание своего мнения, горячий спор, а то и ссора не изменили бы глубинной основы их отношений. Оставалось всего ничего: выяснить, насколько серьезно его чувство к ней. Наедине с собой Надежда пока не рисковала произнести слово «влюбилась» – обжегшиеся на молоке, как известно, дуют на воду, – но нет-нет да и видела картинки их совместного будущего. И чем дальше, тем чаще, даже несмотря на спектакль с привидением.

То, что она Владимиру понравилась, не вызывало сомнения – да и какая женщина этого не поймет? Но жизнь опять-таки – не только сегодня, но и завтра. Есть ли у них это «завтра»?

«А если нет? Если ты себе опять все нафантазировала?» – не унимался невидимый спорщик.

– Что ж, – подумав, решительно ответила ему девушка, – тогда никто не узнает о моем втором поражении, ведь свидетелей – раз-два и обчелся. К тому же мои с ними пути вряд ли когда пересекутся. Впредь же я буду еще более осмотрительной. А сейчас пошел вон из моих мыслей.

И, словно чтобы поставить точку в этом умозрительном диалоге, зазвонил сотовый.

– Алло?

– Надька, привет! Как дела? – привычной скороговоркой произнесла Ксюша.

– Все нормально, – ответила Надежда, не решившая с ходу, стоит ли откровенничать с приятельницей. – А у вас есть что-нибудь новенькое?

– По большому счету нет. Ждем-с, а чего – неизвестно. Есть только одна новость, и для тебя не очень приятная…

– Чего замолчала? Не тяни! – потребовала Надежда и подумала: «Давай уж до кучи».

– Твоего вроде бы утвердили…

– Володьку?!

В трубке воцарилось недоуменное молчание, потом Ксюша осторожно спросила, явно боясь проявить обуревающее ее любопытство:

– Какого Володьку? Я Ладошу имела в виду. Или ты теперь его Володькой называешь?

Но Ладоша остался в прошлой жизни. Она прожила с ним два года, окружала домашним уютом, поспособствовала его карьере, но прошло всего несколько недель – и знакомый образ упитанного, глянцевитого баловня судьбы уже расплывается перед глазами, как мираж в знойном мареве. «Да за одно это Владимиру надо памятник при жизни поставить, – подумала Надежда. – Известно же, что клин клином вышибают».

– Знаешь, я сейчас к вам приеду, – быстро сказала она в трубку. – Тогда и поговорим.

– Как приедешь? А где ты сейчас? – удивленно спросила Ксюша.

– Дома, в Москве, часа полтора как с автобуса. Только приведу себя с дороги в порядок по-быстрому – и к вам. Часам к пяти, думаю, успею. Да, Танька на месте?

– На месте, на месте. Где же ей еще быть? Ну, мы тебя тогда ждем.

* * *

Хорошо известно, что женщине нужно как минимум полтора-два часа, чтобы привести себя в тот вид, который она найдет более или менее сносным. Однако в исключительных случаях того же самого ошеломительного результата можно добиться и за пятнадцать – двадцать минут.

Так вот, подходя к массивным деревянным, с огромными бронзовыми ручками дверям института, Надежда чувствовала себя безупречной во всех отношениях молодой женщиной. И макияж, и прическа, и голубая трикотажная кофточка, и белая в голубых разводах юбочка, и босоножки на шпильках в тон – все было одно к одному. Естественно, это не могло не отразиться на ее настроении. Она даже слегка улыбалась, проходя мимо ряда машин на стоянке. И вдруг что-то словно щелкнуло в ее мозгу.

Надежда чуть замедлила шаг и пригляделась. Вот оно что! А еще говорят, что машины теперь делают исключительно на конвейере. Как же тогда она с ходу узнала надменное выражение «лица» стоящего в нескольких метрах от входа серебристого «мерседеса»?

«Этот гад уже тогда, когда мы вместе гостили в Сочи, знал, что машина предназначается ему, если только… Если только он выполнит одно гнусное мамочкино условие, – догадалась Надежда. – И послушный сынуля выполнил. Чтоб ему пусто было, этому пай-мальчику!» Но последние слова она мысленно произнесла без какой-либо злости или обиды, даже скорее лениво. Просто того требовало отношение к Ладоше и ему подобным.

Проигнорировав лифт, Надежда легко взбежала на свой третий этаж и распахнула дверь в отдел.

– Привет! – воскликнула она, разом обращаясь ко всем присутствующим.

– Ой! – ответила ей Ксюша, остальные почему-то смущенно промолчали. – Мы не думали, что ты так скоро.

– А это что-то меняет? – удивленно спросила Надежда и прошла к своему столу, чтобы освободить проход.

В коридоре за ее спиной раздались шаги и голоса. И те и другие явно приближались к дверям отдела.

– А вот здесь сидят сотрудники нашего института, которыми будет, так сказать, руководить ваш уважаемый супруг, – благодушно пробасил Александр Маркович Пржежецкий, появляясь на пороге, и, как Ксюша минуту назад, ойкнул, увидев Надежду.

Жеже замер на месте, но на него по инерции налетели идущие следом Сонечка, с сияющими от восторга глазами, и импозантный Ладоша, в дорогом костюме цвета маренго, в белоснежной рубашке в тонкую серую полоску и при модном темно-красном галстуке.

– Здравствуйте, Надежда Павловна. Как-то не ожидал вас здесь увидеть, – вмиг стушевавшись, произнес Александр Маркович. – Ведь вы вроде как в отпуске. Или я ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, Александр Маркович. В отпуске я, в отпуске. Просто зашла родной отдельчик проведать.

– Да-да, конечно. – Несмотря на внушительную комплекцию, руководство живо повернулось вокруг своей оси и поспешно произнесло: – Ну, вы, Владимир Автандилович, осваивайтесь на новом месте, покажите вашей очаровательной супруге, что здесь к чему, а меня ждут дела, так что простите. – И он исчез, как растворился в воздухе, даже шагов его на этот раз в коридоре слышно не было.

Сонечка мгновенно оказалась за широкой спиной мужа и оттуда со страхом и любопытством наблюдала, что сейчас последует. Даже губку нервно прикусила.

Ладоша неуверенно шагнул по направлению к Надежде и, скривившись в неискренней улыбке, произнес:

– Здравствуй, Надя.

– Привет, – небрежно обронила она, скользнув по нему равнодушным взглядом, и сказала, будто продолжила прерванный разговор: – Ну, девчонки, пошли за шкаф, что ли? А то у меня в сумочке мороженое потечь может, еще испортит ее. А сумочка так подходит к моим новым босоножкам, правда ведь? – И Надежда взбрыкнула стройной ножкой, демонстрируя изящную туфельку на тонком каблучке.

– Правда, – ответила Ксюша, поспешно выбираясь из-за стола. – Чтоб мне провалиться на этом месте, правда. Ну, кто еще с нами за шкаф?

Оказалось, что все. Лишь Ладоша с молодой супругой остались стоять посреди комнаты. Новоиспеченный начальник был так потрясен произошедшим, что даже не осознавал, насколько нелепо выглядит.

Владимир Автандилович Мгеладзе долго и тщательно готовился к неизбежной встрече со своей предыдущей возлюбленной. И не просто возлюбленной, а с девушкой, которую не прочь был бы назвать своей законной женой. Он предвидел слезы, упреки, мольбы, взывания к совести, даже оскорбительные эпитеты и продумывал достойные ответы. Он с честью выйдет из этого испытания. Однако же не вышел. И это на глазах у Сонечки, для которой он не только царь и бог, но и шишка в научных кругах самой Москвы.

Совершенно искреннее равнодушие Надежды, ее небрежный взгляд сразили Ладошу наповал. Для мужчины нет и не может быть ничего хуже, чем когда его в упор не видят. Ненависть, презрение, злость, возмущение – это проявление сильных эмоций, которые человек способен вызвать в душе другого человека. Следовательно, он не пустое место, раз на него реагируют пусть громко, грубо, пусть нелицеприятно, но реагируют. А что взять с еле различимой невооруженным глазом мушки дрозофилы?

Вот такой мушкой дрозофилой и почувствовал себя застывший столбом Владимир Автандилович Мгеладзе, кандидат экономических наук, начальник отдела столичного института. А из-за шкафа тем временем доносились сдержанное хихиканье и приглушенные фразы, произносимые, однако, весьма и весьма оживленными голосами.

– …будет, так сказать, руководить ваш уважаемый супруг, – достигло ушей Ладоши, и он словно вышел из оцепенения.

– Пошли отсюда, – прошипел он, хватая мало что понявшую Сонечку за руку, и поволок ее за собой.