Кого-кого, а Ладошу в роли сострадальца или помощника представить было трудно, по правде говоря, просто невозможно. Но неужели, чтобы понять это, нужно было оказаться в роли брошенной? Или же она неосознанно пытается убедить себя в том, что все, что ни делается, к лучшему? И что рано или поздно она и сама пришла бы к выводу, что им с Ладошей надо расстаться, ведь на свете полно более достойных и более привлекательных…

Девушка оборвала себя и испуганно посмотрела на Владимира, словно тот мог прочесть ее мысли, и стала ужом забираться под одеяло, стараясь при этом выглядеть как можно пристойнее.

Молодой человек тут же пришел ей на помощь. И когда его руки касались ее, Надежда вздрагивала всем телом, но совсем не от ужаса. Точнее, было ужас как приятно, и в то же время она пыталась образумить себя. Он только старается помочь ей, ничего больше. Однако возникшие в голове искушающие мысли о более достойном и более привлекательном уже начали делать свое дело…

– Так хорошо? – заботливо спросил Владимир, низко склонившись над ней.

Надежда чувствовала сквозь одеяло его ладонь на своем плече, поэтому смогла лишь кивнуть.

– Тогда я сяду вот здесь?

Владимир собрался было устроиться на стуле возле изголовья кровати. Но девушка подбородком указала на кресло возле шаткого одноногого столика и попросила:

– Лучше там, пожалуйста.

Он пожал плечами и выполнил ее просьбу. Возможно, ее волновала его близость, а возможно, ей просто хотелось видеть молодого человека. Пока это было загадкой и для самой Надежды.

«Как же замечательно они смотрятся вместе, – неожиданно подумала Надежда. – Дама на портрете и этот художник, они словно созданы друг для друга». Полумрак комнаты придавал изображению женщины реальности, а облик живого, из плоти и крови молодого мужчины наделял чертами потусторонности.

– Усы, у него же должны быть усы, усики, – прошептала девушка, закрывая глаза. – И конь…

У Владимира вмиг испортилось настроение. Он ощущал в душе странное тепло, ему хотелось оберегать, холить и лелеять Надежду, и вдруг эти слова, которые никак не могли быть адресованы ему.

– Конечно, какой же грузин без усов, – раздраженно пробормотал он. – И без кепки-аэродрома. Носишься тут с ней, носишься, с риском для жизни спасаешь от всякой нечисти, а она только о своем ненаглядном и думает. Еще коня ей подавай! Обойдешься, милая.

Владимир с угрюмым видом сложил руки на груди, закинул ногу на ногу и погрузился в мрачные размышления. В них присутствовали и некий брюнет с пышной, как у Буденного, растительностью под горбатым носом, осыпающий Надежду розами, предварительно вынутыми из целлофанового пакета, и она сама, с томным видом кутающаяся в шаль. Затем брюнет превратился в стройного юношу с горящим взором и лихо подкрученными усиками, и взирал он с восторгом отнюдь не на Надежду, а на молоденькую девушку в длинном розовом платье, надевая на ее точеную шейку овальный медальон. И такими само собой разумеющимися были эти превращения, что, когда где-то заржал конь, у Владимира это не вызвало ни малейшего недоумения.

Все было просто и логично, как в сказке, так бы смотрел и смотрел… но почему-то страшно замерзли ноги. Владимир пошевелил пальцами – и проснулся. Он опять был в комнате Надежды, опять босой и опять в кресле, в то время как девушка лежала в постели, что-то бережно прижимая к груди.

Убеждая себя, что просто проявляет о ней заботу, он поднялся и на цыпочках приблизился к кровати. Сквозь тонкие пальцы проглядывал край овального плоского предмета.

– Ни фига себе! – присвистнул Владимир, как давеча привидение.

Сомнений быть не могло: в руке Надежда сжимала медальон, очень похожий на тот, что был изображен на портрете. Если – правда, в это верилось с трудом – не тот же самый.

Девушка мгновенно ойкнула, открыла глаза и в ужасе уставилась на Владимира:

– Оно вернулось, да?

– О ком это ты? – не понял молодой человек.

– Ну, о том б-белом и с-страшном…

– А-а, ты опять о нем, – небрежно отмахнулся Владимир. – Да не было никакого белого и страшного, сколько раз повторять. В темноте чего только не привидится. И с какой стати тебя на чердак ночью понесло, днем, что ли, времени мало? Скажи спасибо, что не свалилась в темноте и шею себе не свернула… А это, прости, что у тебя в руке?

Надежда опустила взгляд и прежде всего осознала, что она в одной ночной сорочке лежит в постели, хорошо хоть под одеялом, а над ней склонился Владимир. Да что же за наказание такое!

– Извини, но ты не мог бы выйти и подождать, пока я оденусь. А потом мы обо всем с тобой поговорим, – попросила девушка.

Он и сам уже понял, что поторопился проявить любопытство. Еще насторожит ее, чего доброго, она и скажет, что ему тоже что-то привиделось.

– Тогда встречаемся через полчасика в кухне. Идет? – спросил Владимир как можно небрежнее и вышел из комнаты.

На этот раз Надежда не бросилась задвигать за ним засов и приставлять стул к двери. Напротив, присутствие молодого человека было ей приятно, а то, что он всю ночь охранял ее сон, сидя в кресле, наполняло сердце необъяснимым волнением, частично вытеснившим из него обиду и горечь недавнего прошлого.

– Ну, так все же, было от чего меня спасать или мне действительно примерещился кошмар? – спросила себя Надежда, продолжая лежать в постели и задумчиво хмурить брови. – Ночь, чердак, сундук… Я сама могла не осознавать, как напряжены мои нервы, да и воображением меня Бог не обделил, все так говорят…

Однако было в случившемся нечто намного более важное. И это важное она сжимала сейчас в кулаке – медальон. Он был куда реальнее и осязаемее ночной фигуры в белом, существование которой сейчас, при свете утреннего солнца и в знакомой до мелочей комнате, казалось сомнительным.

Надежда медленно поднесла медальон к лицу. На темно-коричневом фоне красиво переплетались инициалы Н. И. и К. С. Скрытый в них смысл притягивал, манил прикоснуться к тайне, возможно, даже раскрыть ее. Ни о чем другом уже не хотелось думать…


Богдан сидел за столом перед зеркалом, прикладывая к побагровевшей и отекшей щеке медный пятак, стараясь при этом по возможности прикрывать большую часть кровоподтека.

– Ну, и какого черта надо было мне так портить физиономию, спрашивается? – обратился он к Владимиру, увидев его отражение в зеркале.

– Скажи спасибо, что еще легко отделался, – проскрежетал тот.

– За что спасибо? Это ты называешь «легко отделался»?! – недоуменно возопил Богдан, отнимая пятак от скулы и поворачиваясь к приятелю лицом.

– Тебе бы еще ноги переломать следовало, чтобы не шастал ночью по дому и не пугал людей до полусмерти, – доверительно сообщил ему Владимир.

– Спасибо, что не руки, – сказал Богдан и обиженно засопел. – Кто ж знал, что такая взрослая девочка в привидения верит!

– Если ты в этом сомневался, то зачем вырядился как шут гороховый?

– Не как шут гороховый, а как маленькое, но очень симпатичное привидение из Коврюжинска. – И Богдаша кокетливо накинул на голову кусок старой простыни с зеленовато-серыми акварельными разводами. – Классно получилось, правда?

Эта художественно размалеванная тряпица подействовала на Владимира как красный плащ матадора на быка, мгновенно приведя его в ярость.

– Эй-эй! Ты это чего? – покосился на его сжатые кулаки приятель и как можно дальше откинулся на спинку стула. – Я ведь и ответить могу.

– Если успеешь!

– Володька, ты в нее втюрился! – воскликнул Богдан, вскакивая со стула и в считаные доли секунды оказываясь на безопасном расстоянии от приятеля. – Как пить дать, втюрился!

– Что?

– Не что, а как! По уши! – злорадно сообщил ему будущий прославленный монументалист и тут же пожалел о своих словах.

Владимир устремился к нему, отбрасывая в сторону подвернувшуюся на пути мебель.

Неизвестно чем бы все кончилось, если бы из кухни не донесся знакомый голос:

– Эй, ребята, что это у вас там за грохот?

Владимир мгновенно замер, оглянувшись на дверь, а Богдаша в мгновение ока подхватил с пола ворох светлого в разводах тряпья, бросил на стул и уселся на него с равнодушно-скучающим видом.

– С добрым утром, Наденька, – медоточиво пропел он, когда девушка возникла в дверном проеме. – Это я стул случайно задел.

– Ясно. А вы уже завтракали?

– Нет, мы еще не завтракали. Мы только собираемся. Составишь нам компанию?

Надежда подчеркнуто тяжело вздохнула:

– По-моему, будет лучше, если вы составите мне компанию. Не находите?

– Вкуснее уж точно, – ответил Богдан и собрался было встать со стула.

Однако воинственно настроенный друг незаметно для Надежды показал ему кулак, и понятливый Богдаша, спохватившись, снова опустился на место.

– Уже идем, – лучезарно улыбаясь, ответил Владимир и направился в кухню, стараясь по возможности закрыть от Надежды обзор.

Богдану потребовалась всего пара минут, чтобы запихнуть костюм малютки привидения из Коврюжинска в нижний ящик комода, под толстый пестрый плед. Рукодельница тетя Нила распускала старые шерстяные кофты, шарфы и шапки, вязала из них квадраты, а потом, подобрав по цвету, сшивала вместе. Получались теплые и красивые пледы, которые весьма ценились как подарки среди ее родных и знакомых. Один из таких, в зеленую клетку трех разных оттенков, украшал Надеждину московскую квартиру, обосновавшись в углу дивана. Так уютно было сидеть по вечерам перед телевизором, завернувшись в него…


За завтраком Надежда была рассеянна и радушна одновременно. Точнее, очень старалась под напускной суетливостью скрыть волнующие ее мысли. Выяснив, что все будут пить кофе, она заварила чай. Спросила, куда делся Филипп, но не дослушала пространного ответа Богдана, вперив взгляд в потолок, словно там, на втором этаже, находилось нечто, что неотрывно занимало все ее существо.

Если Владимир догадывался, чем вызвано странное поведение их хозяйки, то Богдаша радовался, что ночной инцидент вроде бы остался без видимых последствий для психики девушки, и ничто другое его не волновало.