Елена Рахманова - Клин клином

Положив все на место как было, она вдруг обнаружила выпавший неизвестно откуда крохотный прямоугольничек слегка пожелтевшего картона с ажурным уголком. Поднеся его к глазам, поскольку на чердаке было темновато, Надежда прочитала напечатанные курсивом имя, отчество и фамилию:

– Тут-тук-тук, – раздался веселый мужской голос за спиной девушки, и она, вздрогнув, обернулась. – Не хотел напугать тебя, как в прошлый раз, поэтому предупреждаю о своем появлении. Чего это ты сюда забралась? – спросил Владимир.

Надежда пожала плечами:

– Да вот, решила старые вещи разобрать.

– А почему с чердака начала? Барахла всякого и внизу хватает.

Девушка снова неопределенно пожала плечами. Не объяснять же про сундук, привидевшийся во сне.

– Сама не знаю.

– И что это тут у нас здесь? – полюбопытствовал молодой человек, подходя и опускаясь на корточки рядом с Надеждой. – Так-так-так, – произнес он, быстро и умело перебрав содержимое сундука. – Не сказать, чтобы густо, но и на это любители могут найтись.

– Я не намерена ничего продавать! – заявила Надежда и так резко опустила тяжелую крышку, что Владимир едва успел отдернуть руки.

– Эй, ты чего? Так и без пальцев меня оставить можешь. А я, между прочим, ими работаю! – недовольно воскликнул он.

– Настоящие художники работают прежде всего головой и сердцем! – резко возразила Надежда. – Одни руки требуются только ремесленникам, а не творцам. Сам же говорил!

– Ну, говорил, – усмехнулся Владимир. – Но я же не предполагал, что ты с ходу все просечешь насчет творчества. Ты, я смотрю, барышня восприимчивая…

– Только, пожалуйста, без иронии и снисходительности, – попросила Надежда, вертя в пальцах белый картонный прямоугольничек.

– Да я на полном серьезе, – заверил ее молодой человек, тараща глаза для вящей убедительности. – Чтоб мне на этом месте провалиться, если я вру!

– Вот этого как раз и не надо, – рассмеялась Надежда. – Не хотелось бы за компанию с тобой грохнуться на пол моей же комнаты. Половицы здесь довольно древние, топни посильнее и, не ровён час…

Владимир игриво приподнял брови:

– И мы окажемся прямо в твоей спальне, может, даже на кровати, да? Удачно, скажу я тебе, очень удачно. Так что я не против повторить свою клятву.

– Зато я против! – воскликнула Надежда, вмиг приходя в раздражение от своей промашки. Как она могла забыть, что с этим типом следует держать ухо востро! Ему бы только ёрничать да подкалывать ее. – И давай уйдем отсюда. Больше ничего интересного здесь все равно не найдем.

– Как знать, как знать, – пробормотал Владимир.

Он цепким взглядом обвел чердак и только после этого пошел следом за девушкой.

– Слушай, может, я чайку поставлю, а? – запанибратски обратился к ней молодой человек, когда оба спустились вниз.

У Надежды от пыли першило в горле, и она с радостью кивнула:

– Только приведу себя в порядок и руки вымою. Хорошо?..

Наверное, чашка чаю на Руси в определенные моменты жизни приобретает значимость не меньшую, чем трубка мира у североамериканских индейцев. После совместного чаепития среди его участников порой воцаряются такое взаимное согласие и душевное благорасположение, о которых еще час назад и подумать было бы нельзя.

К столу Надежда выставила варенье из заготовок тетки Нилы. Перебирая банки в стенном шкафу, устроенном на галерейке, она машинально отметила, что вроде бы никто из квартирантов здесь не рылся, следовательно, не посягал на чужое, что определенно говорило в их пользу. Но вот чем же все-таки занимается эта троица в тихом провинциальном Коврюжинске? Неужели только собирает и перепродает старые вещи? Несолидно как-то, да и вряд ли выгодно материально…

Считая, что имеет полное право знать, Надежда завела об этом разговор, как только представилась возможность.

– Если вы все трое художники, то почему не рису… не пишете портреты, пейзажи, натюрморты? – спросила она.

– Пишем, пишем, – заверил ее Владимир. – Но всему свое время. Здесь мы как бы в творческом отпуске – набираемся впечатлений, обдумываем замыслы…

– Это когда двое твоих приятелей отправляются спозаранок куда-то на машине?

Надежда уже на следующее утро после сбора в доме всей троицы увидела стоящую сбоку от палисадника бордовую «Ниву».

– Можно сказать и так.

– А затем вы на пристани самоварами торгуете и прочим старьем?

Ее собеседник не спеша отхлебнул чаю из чашки с веткой сирени на боку и принял глубокомысленный вид.

– Мы не торгуем, мы спасаем, – наконец изрек он. – Видела тот поднос, что Богдаша на дворе уже вторые сутки отдраивает?

– Это ту закопченную прямоугольную штуковину с ручками? Я бы к ней даже пальцем не притронулась ни за какие коврижки!

– И многие поступили бы точно так же, – заметил Владимир. – Хозяйка этой, как ты выразилась, закопченной штуковины действительно выгребала на нее золу из печки. А до нее наверняка так поступали ее мать, ее бабушка, ну и так далее.

Надежда усмехнулась:

– И откуда тебе известно про бабушку? Она что, на том подносе расписалась и дату поставила?

– Не расписалась и дату не поставила. Зато там стоит клеймо известной ювелирной фирмы, и сделана эта штуковина из серебра лет сто назад. Антикварная вещица, одним словом.

– Что, правда? – удивилась девушка.

– Чистая правда. Не сойти мне с этого места. – И Владимир, чтобы подтвердить свои слова, поплотнее уселся на стуле и с видимым удовольствием отправил в рот очередную ложку смородинового варенья.

– И вы этот поднос тоже продадите?

– Вряд ли. А если и продадим, то только в хорошие руки, понимающему в таких вещах толк человеку, а не какому-нибудь там барыге, который его немедленно перепродаст абы кому, лишь бы побольше заплатили.

Надежда задумалась, а потом все-таки спросила:

– Но, выходит, вы тоже барыги? Вряд ли вы всем этим собирательством и куплей-продажей в ущерб себе занимаетесь.

Вопрос явно пришелся Владимиру не по нутру. Он недовольно поморщился.

– Это смотря как на это взглянуть, – наконец произнес он. – Вон у той бабки поднос наверняка сгинул бы в скором времени, а так она деньги за него получила, по ее меркам, немалые.

– А по твоим?

Он посмотрел ей в глаза и спросил:

– Хочешь начистоту?

Надежда кивнула.

– Вот ответь, как экономист, соразмерны ли деньги, которые получают наши, прости господи, звезды эстрады и ведущие сотрудники, к примеру, твоего института, с пользой, что те и другие приносят государству и людям?

– Ну, польза – это понятие растяжимое… – протянула Надежда, понимая, что не готова вести аргументированный спор на подобную тему. – Удовольствие, которое получают зрители в зале, тоже чего-то да стоит.

– А всем ли по карману это удовольствие?.. Вот то-то же. Раньше на всех заметных культурных мероприятиях лучшие места занимали так называемые блатные, теперь – богатые. И зачастую это совсем не те люди, которые понимают то, что они смотрят или слушают. Согласись…

Надежда покивала.

– Раз так, давай оставим тему купли-продажи в покое. Одно могу сказать: мы стараемся никого не обидеть и особо ценные вещи неизвестно кому не предлагать.

– Значит, вы ездите по городам и весям, ищете, что может представлять для вас интерес…

Владимир продолжил:

– Зачастую приводим в порядок, реставрируем. Этим, кстати, Богдаша занимается. У него золотые руки, из ничего конфетку может сотворить.

– А еще он что-нибудь делать умеет, этот ваш золоторукий Богдаша?

– Наш Богдаша? – удивленно переспросил ее собеседник. – Да он считается одним из самых талантливых монументалистов. Его работы отмечены многими премиями, в том числе международными. Особенно почему-то его любят японцы. Возможно, их потрясает размах Богдашиных работ.

– Никогда бы не подумала. Он всегда такой взлохмаченный, нечесаный, а его свитеру, наверное, лет десять.

– Точно подмечено. Но в этом вся суть его художественной натуры. Богдаше плевать, во что он одет и как выглядит. Когда его обуревает вдохновение, он вообще может о свитер кисти вытирать, а потом в нем же отправиться на свидание.

– А Филипп?

– Филипп у нас эстет и книжный график. Его любит творческая интеллигенция. Из тех, для кого важнее внутреннее содержание, а не внешний антураж. Он парень мастеровитый.

– «Парень» – ему как-то не идет. Ваш Филипп весь как из прошлого века.

– У тебя просто глаз алмаз, – усмехнулся Владимир. – Коржик очень старается соответствовать предкам. У него ведь в роду тот самый предприниматель Корш, что основал театр. Слышала о таком?

Надежда помялась:

– Наверняка слышала, только подзабыла подробности. Расскажешь как-нибудь?

Владимир, честно говоря, помнил только, что друг точно рассказывал о своем предке. Но было это еще в начале их знакомства, поэтому многое выветрилось из памяти. Однако марку держать следовало.

– Конечно, – заверил он Надежду. – Только не сию минуту, естественно. Сейчас лучше скажи, что это за карточку ты вертишь в руках?

Девушка удивленно посмотрела на свои пальцы. Оказывается, она прихватила с собой картонный прямоугольничек с ажурным уголком.

– А-а, это. Это, я так понимаю, визитная карточка тети Поли.

– Ты ее знала?

– Нет, конечно. Она умерла задолго до моего рождения. Но много о ней слышала от тети Нилы, да такого, что не забудешь. Прямо как роман. Прочтешь нечто подобное в книжке – решишь, сплошные выдумки.

Владимир усмехнулся:

– Неужто?

– А вот послушай, – предложила Надежда. – Эта тетя Поля приходилась двоюродной бабушкой моей тете Ниле. В пятнадцать лет ее выдали замуж за человека, который был вдвое старше ее. По преданию, он был грубым, к тому же имел любовницу, которая заправляла всем у него как у себя дома. Поначалу тетя Поля мало что понимала в происходящем. Но потом сообразила что к чему, а когда родила дочку, то взяла да и ушла с ней куда глаза глядят. И это безо всяких там документов, потому что вроде бы раньше, до революции, жену вписывали в паспорт мужа. По дороге обе они заболели тифом и девочка умерла, а тетю Полю выходили добрые люди.