Троица молодых людей внизу просто не могла не тревожить девушку. Вроде бы выглядели прилично и вели себя соответственно. Но если бы все бандиты с ходу заявляли, что у них на уме, тогда не было бы большинства преступлений. На всякий случай Надежда еще утром решила запирать дверь своей комнаты на все имеющиеся замки и засовы, ставить перед ней стул, а на него оцинкованное гремучее ведро, которое тайком принесла из сарая. Если решат проникнуть к ней в комнату, она обязательно услышит, проснется и схватит огромный молоток, который теперь обосновался на стуле возле кровати.

Что для злодеяния не обязательно ждать ночи, ей в голову как-то не приходило. Наверное, к счастью. Что ни говори, а каждый судит о людях преимущественно по себе…

Слегка захмелевшая и порядком уставшая, Надежда разделась и легла в постель. Она попыталась было упорядочить в голове сумбурные, отрывочные впечатления сегодняшнего дня, но поняла, что только впустую потратит время. Поэтому взбила подушки в белоснежных наволочках с прошвами, поудобнее устроилась на пуховой перине и закрыла глаза.

Сон пришел почти сразу, а вместе с ним и странные видения, но то, что они странные, она поняла, уже проснувшись. А так нереальный, заливающий все вокруг ровный серовато-голубой свет казался вполне естественным, как и незнакомая обстановка знакомых комнат, с образами в углах и горящими перед ними лампадками, с деревянной струганой мебелью, с расписанным цветами темно-зеленым сундуком, окованным металлическими полосами.

Надежда бродила по теткиному дому, узнавала отдельные предметы, только почему-то они выглядели как новые. При этом взгляд ее то и дело натыкался на сундук. Он оказался прямо-таки блуждающим. То стоял возле печи, покрытый полосатым домотканым половиком, с дремлющим котом на нем, то между окон в ее комнате на месте комода, то в галерейке, и на нем красовался дымящийся самовар.

«Интересно, а что в нем?» – с этой мыслью Надежда и проснулась. Снаружи заливались птицы, но снизу не доносилось ни звука. Так тихо бывает только в пустом доме.

– Отправились по своим делам, – поведала она портрету и сладко потянулась. – Вот бы их вовсе не было. Но тут уж ничего не попишешь… А может, это даже хорошо, что дом не пустовал, – неожиданно пришла мысль. – Ведь могли и разграбить его, вынести все подчистую, а так трое молодцев по лавкам сидят, мое имущество стерегут.

Надежда еще раз потянулась и не спеша встала с кровати. От нагретых утренним солнцем половиц шло приятное тепло, а отшлифованные многими ногами за долгие годы, они стали гладкими как шелк. Тетка Нила, помнится, говорила, что, если пол мыть с толченым кирпичом, он приобретает красивый розоватый оттенок.

Не глядя на часы – незачем, – Надежда достала из шкафа халатик в бело-розовых, как зефир, тонах и в нем спустилась вниз. Правда, прежде, чем отправиться в душ, она воровато заглянула одним глазком в кухню и удовлетворенно выдохнула. Действительно, никого, и в смежной комнате – тоже.

– Чудненько, – пропела девушка и вернулась в галерейку, куда выходила дверь душевой.

Одна из ее стен граничила с огромной печью, но в холодное время года галерейку приходилось преодолевать галопом. Сквозняки здесь гуляли отменные и избавиться от них никак не удавалось.

Пребывая в полной уверенности, что одна дома, Надежда приняла душ, нанесла на волосы питательную маску с ароматом шоколада, втянула носом аппетитный запах и решила, что самое время выпить чаю с конфетой или какао, пока на голове идет процесс регенерации, омоложения, укрепления и всего такого прочего. В предвкушении приятного времяпрепровождения она открыла дверь душевой и шагнула в галерейку. На теле – легкомысленный халатик выше колен, в руках – мокрое ярко-малиновое полотенце, на голове – полиэтиленовый пакет с розовой надписью «Спасибо за покупку».

– Вы сегодня удивительно в цвете, как говаривал один мой знакомый скульптор, – проникновенно произнес Владимир от двери кухни и, сложив указательные и большие пальцы рук рамочкой, сквозь нее воззрился на потрясенно замершую девушку. – Белое, бледно-розовое, малиновое… Ну, прямо-таки клубника со сливками. А надпись… – Он в немом восторге закатил глаза.

Надежда, задержав дыхание, опрометью бросилась вверх по лестнице, распахнула и спустя мгновение захлопнула дверь и громыхнула засовом. Затем прижалась к ней спиной.

– Убила бы… будь моя воля, – с запинкой от сбившегося дыхания произнесла она.

В зеркало, что висело между окон, она побоялась даже взглянуть, чтобы не увидеть нечто кошмарное. Клубника со сливками! Это ж надо сказать такое! Пошляк… и наглец!

– Простите… – раздалось за ее спиной, и Надежда как ошпаренная отпрыгнула на середину комнаты.

В ужасе оглянувшись, она поняла, что слова, к счастью, доносятся из-за закрытой двери. Вот почему они звучали приглушенно.

– Простите, – снова раздался голос Владимира, такой вежливый, прямо-таки великосветский, – но, похоже, вы меня неверно поняли. Я ни в коей мере не хотел вас, Надежда Павловна, смутить или обидеть. Поверьте, я говорил от чистого сердца. Мы, художники, все воспринимаем несколько иначе, чем остальные люди. Вот, к примеру, вы знаете, что известный русский художник Василий Суриков увидел на снегу ворону и написал свою знаменитую «Боярыню Морозову»?..

– А почему не ворону, если она ему так понравилась? – неожиданно для себя задала Надежда вопрос, столь резонный для простого обывателя.

По другую сторону двери воцарилось молчание. Неужели она поставила его в тупик? Но нет, Вован, очевидно, просто собирался с мыслями, чтобы ответить подоходчивее, и продолжил минуту спустя:

– Ну, это связано с образным мышлением великого живописца. От шел от цветового пятна – черное на белом. Вы знаете, Наденька, что белое в живописи – это не совсем белое, а черное…

– Не совсем черное, – закончила Надежда и спросила напрямик: – Что вам от меня надо?

– Объясниться! – с пафосом произнес Владимир, и девушка словно наяву представила, как при этих словах он ударил себя кулаком в грудь. – Я не могу оставить вас в таком смятенном состоянии. К тому же я в этом виноват!

– Не надо объясняться, просто уйдите, – попросила Надежда. – Пожалуйста…

– Ну нет, я так не могу, – ответил он. – Я всю ночь не засну, буду терзаться муками совести. Честное слово! А что ребята про меня подумают? Вы только представьте, Наденька, как они станут меня презирать за то, что я вогнал вас в краску, застав в одном халатике на голое тело и в…

– Да замолчите же вы, наконец! – закричала Надежда, чуть не плача. – Зачем вам кому-то что-то про меня рассказывать? Считайте, что мы с вами уже объяснились!

– И вы меня простили?

– Простила!

– И не будете держать на меня зла?

– Не буду!

– И прямо сейчас отдадите мне мои вещи?

– Отдам!.. Что?!

Надежда словно воочию увидела, как собеседник по ту сторону двери усмехается, довольный тем, что подловил ее.

– После той ночи… ну, вы, конечно, догадываетесь, что я имею в виду… Так вот, после той ночи у вас остались кое-какие мои вещи.

– Какие же? – шепотом спросила Надежда.

– Можно сказать, предметы мужского туалета…

Надежда почувствовала, как волна жара заливает ее. Она машинально прижала ладони к щекам, те горели.

– И чего вы хотите?

– Забрать их, естественно.

– Прямо сейчас?

– Да, прямо сейчас. Они, можно сказать, у меня единственные!

Надежда чувствовала себя загнанной в угол. Сил выдерживать это издевательство уже не было, и тогда она решилась на отчаянный шаг. Все равно больше чем видел, он уже не увидит, да и вряд ли для него будет в этом что-то неожиданное.

Подскочив к двери, девушка отодвинула засов и распахнула ее.

– Забирайте ваши предметы и убирайтесь вон из моей комнаты! – возопила она.

Не ожидавший ничего подобного, Владимир замер на пороге. Затем шагнул вперед, не сводя с Надежды заинтересованного взгляда. И сейчас, она могла в этом поклясться, в нем промелькнула искорка восхищения.

– Чего встали? – с вызовом спросила девушка.

Владимир тряхнул головой и огляделся.

– Прежде надо их найти… Не поможете мне?

– Вы что, обалдели? Даже не подумаю!

Вздохнув, он сначала обследовал кресло, на котором его впервые увидела Надежда. Ничего не обнаружив, направился к кровати и, кряхтя, опустился на четвереньки. Затем, приподняв кружевной подзор, нырнул головой в темноту. Девушка едва удержалась, чтобы не дать ему пинка под зад. Уж очень заманчиво выглядел он с тыла.

Но она сдержалась. Неизвестно еще, как бы на это отреагировал столичный живописец.

– Вот они где, мои любименькие, – раздалось из-под кровати, и Владимир, пятясь, вылез на белый свет. – Точнее, он, потому что один. А где второй?

В руке он держал относительно белый махровый носок с голубыми полосами на резинке.

У Надежды неизвестно почему отлегло от сердца. И она не без ехидства ответила:

– Вам, полагаю, лучше знать!

– Возможно, возможно…

После этих слов Владимир принялся не спеша и методично обследовать комнату. При этом Надежду не покидало ощущение, что он прекрасно знает, где лежит треклятый второй носок. Целых пятнадцать минут она стояла, сцепив пальцы в кулак и закусив губу, чтобы сдержать обуревающее ее раздражение, и ощущала себя полнейшей дурой. На что, видимо, изверг и рассчитывал.

Наконец, решив, что достаточно поизмывался над бедняжкой, Владимир радостно воскликнул:

– Так и знал, что найду его здесь! – и снова подошел к креслу, с которого начал поиски.

Носок оказался втиснутым между сиденьем и спинкой. Торжественно выудив его оттуда, Владимир обозрел носок и спросил, обращаясь к Надежде:

– Не постираете? Буду вам премного обязан.

От подобной наглости Надежда выпучила глаза и захлопала ртом, не произнося при этом ни звука, как рыба, выброшенная на берег.

– Шучу, шучу, – замахал на нее руками Владимир, потрясенный реакцией на свое вроде бы невинное предложение.