Эдмунд подставил лицо солнцу. В этой стране начнется его новая жизнь… Их новая жизнь. Память о тех неделях и месяцах, когда он балансировал между жизнью и смертью, заставляла его еще более жадно ловить каждое мгновение и от души благодарить Бога за то, что он оказался милостив к нему.

Через час из ворот города в направлении Бресса выехал герольд в сопровождении воинов, которому поручено было сообщить в замок о скором приезде сьёра Эдмунда де Бресса.

Гай гулял по благоухающему саду, с наслаждением вглядываясь в опрокинутый купол сверкающего голубизной майского неба. Воздух был напоен ароматом цветущей сирени. Из самой середины сада, от фонтана, брызги которого, как капли серебра, падали в каменную чащу, доносились звуки лютни; в голубятне, расположенной в зарослях чабреца, розмарина, шалфея и майорана, ворковали голуби.

Гай вспомнил другой майский день, когда женщина, прогуливающая сейчас своего ребенка, сама была почти дитя — страстное, стремительное, смешливое и нежное. Была маленькой девочкой, которая просила подарить ей серебряный пенни и надувала губы оттого, что он ехал слишком быстро и она не успевала наглядеться вокруг, на то, что видела впервые в жизни.

Он стоял, спрятавшись за приторно-сладкими зарослями жасмина, и лицо его светилось улыбкой. Тео, паж де Жерве, играл на лютне; его проворные пальцы бегали по струнам, а высокий, нежный голос подростка старательно выводил сложную мелодию. Эрин и Марджери, согнувшись, сидели над работой, пришивая кружева к детской одежде. Та, для кого они старались, мирно спала на руках у матери.

Магдален устроилась на мягком стульчике в тени ивы. Она то и дело отгоняла от лица большие желтые сережки, которые клонил ветер. Магдален по-прежнему казалась немного бледной, но лицо уже выглядело не изможденным, а полным умиротворения.

— Милорд, можете не прятаться, я знаю, что вы здесь, — сказала она с улыбкой и повернулась лицом к бело-золотым цветам. — Вы пришли, чтобы шпионить за нами, сэр?

— Нет, просто захотелось посмотреть, чем вы заняты, — засмеявшись, он шагнул из своего укрытия. — Ты чудесно поешь. Тео. Если бы ты с тем же усердием занимался латынью, то можно было бы не бояться за твою душу, как и за твое тело.

— Как вам не стыдно, милорд! — запротестовала Магдален. — Делаете комплимент, и тут же все портите.

Тео густо покраснел, вспомнив розги сурового мастера Эдварда. Гаю стало жаль его.

— Вы правы, миледи. Комплимент остается в силе. Тео, найди Джеффри и скажи ему, что через час я собираюсь уехать.

Паж, счастливый оттого, что избежал наказания, сломя голову помчался исполнять просьбу господина, а Гай, все еще смеясь, уселся на скамью рядом с голубятней. На каменном столике он увидел миску с зерном и зачерпнул полную пригоршню. Посмотрев на Магдален, он вытянул руку вперед, и на нее тут же изящно опустился голубь.

— Куда вы собираетесь ехать, милорд? — спросила Магдален, перекладывая спящего младенца с одной руки на другую.

— В Серьяк. Там возникли трудности со сбором оброка, — просто и безыскусно ответил он. — Крестьянам надо напомнить, что сьёр де Бресс должен что-то получать от своих подданных, чтобы в случае необходимости иметь возможность защитить их.

Один голубь улетел, и тут же прилетел другой.

— Скучная работа для рыцаря, — сказала Магдален. — Ведь так? Вы бы предпочли воевать, правда?

— Я отвечаю за состояние поместья, — с улыбкой ответил Гай. — Это может показаться странным, но я доволен.

Он рассыпал зерна по земле, и в ту же секунду на них, хлопая крыльями, устремилась целая стая голубей.

— Можно я подержу ребенка, если вы, конечно, не боитесь, что я его разбужу?

— Все равно она скоро проснется и запросит есть, — Магдален передала Аврору отцу — Не правда ли, она выросла? И весит уже гораздо больше?

Гай задумался. Для него, привыкшего к тяжести доспехов и двуручного меча, ребенок казался легче пушинки, и особой разницы он не замечал. Тем не менее последовал именно тот ответ, которого дожидалась Магдален.

— Да, она здорово вымахала, — он нажал на носик малышки, и та запищала, поджав губки и сморщив носик. Гай засмеялся: как всегда, созерцание крошки приводило его в восторг.

Неожиданно Аврора открыла ротик и требовательно завопила. Гай с явной неохотой вернул ребенка матери.

— Она, очевидно, требует вас, миледи.

— Что ж, пойдем ее кормить, — Магдален передала ребенка Эрин и поднялась, опершись на предложенную Гаем руку. На секунду она приникала к нему, пользуясь тем, что служанки отвернулись. — Я уже окрепла, и мне так скучно! Я бы с радостью покаталась верхом и выехала на соколиную охоту.

— Всему свое время, — сказал он. — Я провожу тебя в дом.

Она взяла его под руку, и они из сада отправились в замок, в комнату Магдален. Она облегченно вздохнула, когда Гай помог ей улечься на кровать.

— Жаль, но еще, наверное, недельку я буду такая слабая. Зато потом, не сомневаюсь, буду здорова, как раньше.

— Не забывайте, что вы кормите ребенка, леди, — заворчала Эрин, взбивая подушки. — Если вы отдадите его кормилице, дела у вас пойдут на поправку еще быстрее.

— Вот уж этого не будет! — жестко ответила Магдален; ей уже не в первый раз приходилось спорить с Эрин.

— Тогда не на что и жаловаться, — примиряюще сказал Гай. — Должен вас покинуть, но к вечерне снова буду здесь.

Он поцеловал ее в лоб.

— Теперь отдыхай, — шепнул он.

Через полчаса он выехал из замка, направляясь вразумить непокорных подданных, сопровождаемый рыцарями, оруженосцами и небольшим отрядом воинов. Занятие и в самом деле малоприятное, не для рыцаря, но кто-то должен был это делать. Французские крестьяне и вправду были задавлены слишком большими налогами, что особенно болезненно сказывалось на их хозяйствах, пострадавших от недавних боевых действий, грабежей и принудительных реквизиций. Но и их сеньору нужны были средства, чтобы содержать армию.

Гай радовался этой поездке. Нынешняя весна оказалась на редкость дождливой, дороги раскисли и несколько месяцев оставались совершенно непригодными. Но вот земля обсохла, и, теперь, как и всегда, они были запружены толпами самых разных людей, пеших и конных. Гай любил путешествовать, ему нравились новые впечатления. Вот встречный торговец торопливо согнал на обочину свой громоздкий возок, услышав повелительный рог герольда де Жерве, а на следующем повороте им самим пришлось пропустить вперед посыльного в форме герольда папского двора в Авиньоне — он и его эскорт неслись, как черти, вырвавшиеся из ада. Торговец папскими индульгенциями сидел под навесом, на все лады расхваливая свой товар, задешево предлагая его проезжавшим мимо грешникам. Потом они обогнали лотошника; из мешка за его спиной высовывалась голова деревянной куклы с раскрашенными глазами. Гай остановился и попросил показать игрушку. Кукла сидела в крошечной карете, в которую были запряжены бархатные мыши. Разумеется, эта игрушка не предназначалась для двухнедельного младенца, но Гай не удержался и купил дочке куклу, с иронией думая, что скажет по этому поводу Магдален.

Но как только они продолжили путь, мысли Гая переключились на иное. Он думал о том, что из-за плохой погоды обитатели замка все это время не имели вестей из Англии, поскольку пилигримы и купцы почти всю весну просидели у своих жаровен, глядя, как дождь, сменявшийся снегом, а потом снег, сменявшийся дождем, падает на раскисшие дороги, превратившиеся в настоящие трясины. Как только погода стала немного лучше, Гай отправил в Лондон к Джону Гонтскому посыльного с письмом, где сообщал герцогу о рождении внучки, но ответа Ланкастера с дальнейшими распоряжениями ждать придется долго, гонец вернется не раньше следующего месяца.

Он залюбовался цветущими деревьями, с любопытством взирая, как птицы вьют гнезда, но мысли его вновь привычно погрузились в мир проблем и вопросов большой политики. Его нынешнее положение, когда он вместо Эдмунда управляет поместьем Бресс, не могло сохраняться долго. Все задачи, которые поставил перед ним Ланкастер, теперь можно было считать выполненными: замок надежно охраняется, хозяйка здесь же, наследница благополучно появилась на свет, мать и ребенок здоровы и находятся под надежным присмотром. Карл Французский теперь едва ли может рассчитывать законным путем вернуть под власть своей короны эти земли, а де Боргары, судя по сообщениям Оливье, утратив интерес к кузине, с головой ушли в другие интриги: они подыскивали выгодного жениха для дочери Филиппа де Боргара.

Ныне герцог Ланкастерский должен найти другое применение Гаю де Жерве. Между тем ему пора уже было подумать о новой партии для Магдален, которая не могла бесконечно долго оставаться на положении необъявленной вдовы.

Вместе с известием о рождении Авроры Гай переслал письмо, в котором просил у герцога руки его овдовевшей дочери. Разумеется, Магдален Ланкастерская была слишком лакомым кусочком, чтобы рассчитывать на него, не давая ничего взамен, а Гай хорошо понимал, что сейчас он ничем особенно не может отплатить Ланкастеру, ну разве что, как всегда, верной службой. И все же Гай решил, что хуже не будет, а потому и направил просьбу.

Он ничего не рассказал об этом письме и своих сомнениях Магдален, которая, по-видимому, не понимала, что совсем скоро их идиллия должна закончиться. Она пропускала мимо ушей все его намеки на то, что в недалеком будущем у нее появится новый супруг, и вела себя так, будто это вообще невозможно. Сейчас, пока она еще не вполне оправилась после родов, он не решался говорить о неизбежной разлуке, но полагал, что скоро вынужден будет это сделать.

В Серьяк они приехали в разгар майского праздника; и здесь Гаю потребовалось все самообладание, чтобы сохранить спокойствие, пока староста деревни на глазах у крестьян вдохновенно и трогательно рассказывал, как деревню грабили и жгли разбойники, как потравили урожай и вырубили лес, который худо-бедно, но помогал сельчанам кормиться.