Эрин вышла в примыкающую комнату, чтобы сделать необходимые приготовления к купанию, и Магдален, спрыгнув с холодной кровати, последовала за ней.

— Брось в воду лаванду, Эрин.

— Я всегда так делаю, миледи, — столь же невозмутимо ответила служанка. — Насколько я понимаю, гости наши сегодня отбывают?

— О да, — подтвердила Магдален с энтузиазмом, не особенно уместным в глазах Эрин.

— Кое-кто будет жалеть об этом, — усмехнулась служанка, доставая из ларя мыло и полотенца.

— Да? Неужели такое возможно?

— Девчонка Берта, прачка из свиты этого сьера, вообразила себе, что влюблена в слугу милорда, в этого недомерка Оливье.

Она покачала головой.

— Хоть убей, не пойму, что она в нем нашла? Костлявый коротышка, вечно что-то вынюхивает и всегда появляется там, где его меньше всего ждешь. Но, говорят, он тоже в нее втрескался.

Магдален поморщила носик. Ей трудно было вообразить, что кто-то из компании кузена мог оказаться симпатичным. Она вернулась в спальню как раз в тот момент, когда Марджери вошла с подносом. Схватив с деревянной тарелки баранью отбивную и набив полный рот, Магдален начала нервно расхаживать из одной комнаты в другую, от платяного шкафа к кровати, а от нее к окну.

— Вы сегодня очень беспокойны, миледи, — заметила Марджери. — Должно быть, ребеночек зашевелился?

— Ничего подобного, и вовсе он не шевелится, — промычала Магдален с набитым ртом, хлопая себя по маленькому холмику живота. — Ты принесла пахту?

Марджери передала ей чашку, и она одним глотком осушила ее, после чего удовлетворенно вытерла губы.

— Вода готова, миледи, — объявила Эрин. — Волосы тоже будем мыть?

— Да, разумеется, — Магдален шагнула в круглую деревянную ванну. Она жаждала встретить этот день свежей и чистой, смыть с себя все следы и воспоминания последних двенадцати дней, чтобы, когда Шарль д'Ориак покинет замок, ничто не могло напомнить о его прикосновениях, о его зловещем взгляде и скользких речах, обо всем том, что так отравляло ее жизнь за все время пребывания этого гостя.

Когда через два часа она появилась в большом зале, от ее неудержимой и не совсем приличной радости по случаю отъезда докучливого визитера не осталось и следа — только оживление в глазах и нетерпеливость в движениях. Д'Ориак же был сражен ее изумрудным бархатным платьем, горностаевой накидкой, длинной косой с вплетенными в нее жемчужинами, а излишнюю возбужденность Магдален он списал на посторонние причины, никак не связывая ее со своим отъездом.

Гай также ничем не выдал своих чувств. Он в это утро был в самом мрачном расположении духа, и единственной причиной этого мог назвать лишь то, что не выспался. Правда, в его жизни было много бессонных ночей, и они никак не отражались на его самочувствии. Он поглядывал на сияющую Магдален и вспоминал игры минувшей ночи. Вид у нее сейчас был донельзя довольный. Может быть, он зря проявляет излишнюю воздержанность, когда последовательно отказывается разделять с ней эти удовольствия?

— Доброе утро, милорд, — Магдален взглянула на Гая с потаенным блеском в глазах, давая понять, что тоже помнит о его ночном художественном эксперименте. Потом притворно вздохнула. — Нам сегодня приходится прощаться с нашими гостями.

Она повернулась к Шарлю д'Ориаку и его рыцарям.

— Желаю вам доброго пути, месье, и счастливо вам добраться до цели вашего путешествия.

— Благодарю, миледи, — кузен небрежно поклонился, сверкнув глазами. — Наше семейство будет ждать вашего визита, Магдален Ланкастерская, дочь Изабеллы де Боргар.

У Магдален холодок пробежал по спине. Что-то стояло за этими словами, хотя внешне они были безукоризненно вежливы — речь шла всего лишь о констатации родственных связей между прощавшимися. Наклонив голову, она холодно улыбнулась.

— Я уже давно Магдален де Бресс, сэр.

— Это всего лишь дипломатия и политика, кузина. По крови же вы представительница де Боргаров и Ланкастеров.

— Магдален, — тихо окликнул ее Гай. Она с явным облегчением обернулась и увидела, что он жестом показывает на стол, где рядом с большой двуручной чашей стоял серебряный, украшенный орнаментом кувшин.

Она вовсе не забыла об этом ритуале, но была благодарна Гаю, что он вызволил ее из этой тягостной ситуации. Подойдя к столу, она наполнила чашу вином из кувшина.

— Кубок дружбы, кузен! — произнесла она ровным голосом и, прикоснувшись губами к краю чаши, передала ее гостю.

Он взял кубок, отпил и пустил по кругу. Гай завершал эту церемонию, и теперь, когда отъезд кузена стал бесспорным фактом, беспокойство, одолевавшее Магдален, исчезло.

Они проводили гостей во внутренний двор. Через четверть часа те сели на лошадей и выехали за ворота. Магдален в порыве восторга, подобрав юбки, взбежала по каменным ступенькам на крепостную стену, подгоняемая желанием убедиться, что Шарль д'Ориак и в самом деле уехал из замка.

Герольды обменялись на прощание сигналами из рога, и отряд д'Ориака с развевающимися штандартами поскакал навстречу ветру. Магдален заплясала прямо на стене, затем сбежала во двор, где в раздумье стоял Гай.

— Пойдем в сад, слышишь, пойдем в сад! — потребовала она. — Я хочу во весь голос прокричать всему свету, как я рада! Но здесь это неприлично делать.

С притворным осуждением покачав головой, он последовал за ней во фруктовый сад, достаточно уединенный, чтобы Магдален могла прыгать и плясать, дать выход своей радости. Что она и не преминула сделать.

— Он уехал! Он на самом деле уехал! О, я готова петь день и ночь напролет, — она развела руки, словно собралась обнять весь мир. — Мне никогда больше не надо будет видеться с ним! Я никогда больше не увижусь с ним! Какое облечение для души, милорд! Я чувствую себя так, словно держала на плечах всю тяжесть рода человеческого, а секунду назад сбросила ее.

Она засмеялась светлым, чистым смехом.

— Разве это не чудесно? Разве ты не испытываешь этого волшебного чувства освобождения?

Гай озабоченно потер виски.

— Если честно — нет. И уж если совсем честно — ты заставляешь меня чувствовать себя стариком. «И правда, — подумал он, — сейчас, когда она переполнена энергией и безотчетным счастьем, счастливая лишь от того, что избавилась от чего-то, что причиняло ей неудобства, она совсем как ребенок, невинный младенец, которому так мало нужно для счастья!»

Магдален прекратила свои прыжки и, нахмурившись, поглядела в его синие, как небо, глаза.

— Боже, как такое может быть? — она неожиданно рассмеялась, и проказливые искорки заплясали в ее глазах.

— О, конечно, все дело в этой мрачной шапке, которую ты надел на себя. Она и в самом деле для старика, а не для мужчины с таким мужественным и юным лицом.

Она подпрыгнула на мысочках и сорвала плоский бархатный берет с его головы.

— Ну вот, так-то лучше! — подбросив берет в воздух, она ловко поймала его, не переставая смеяться.

— Отдай, Магдален, — он протянул руку, чувствуя себя неспособным подыгрывать ее настроению.

— Нет, не отдам, — смеясь, она затанцевала вокруг него. — Если он вам нужен, милорд, попробуйте меня сперва поймать.

— Магдален, у меня нет ни времени, ни настроения… — сказал он уже раздраженно.

Но Магдален не заметила его раздражения. Она была объята бьющей через край энергией и выплясывала у яблони, дразня и помахивая в воздухе беретом, ухмыляясь и прячась за стволом дерева.

— Я совершенно не расположен играть в игры, — предостерег он, властно подняв палец. — Не будешь ли ты любезна вернуть мне мой берет?

— О, так ты требуешь, чтобы тебя считали старикашкой? — заявила она и, все еще пытаясь вовлечь его в игру, забросила берет на сук старой груши. — Ну, посмотрим, что ты мне теперь сделаешь, господин старикашка.

Что-то процедив сквозь зубы, Гай развернулся и широким шагом направился к калитке, оставив спрятавшуюся за деревом Магдален. Когда она поняла, что он ушел, смех ее оборвался, а губы задрожали.

Ей стало стыдно, она почувствовала себя ребенком, который нарушил какие-то неизвестные ему правила хорошего поведения и вызвал гнев уставшего, рассерженного воспитателя. «Я просто дурочка, — подумала она, грызя ноготь большого пальца и вспоминая, какой усталый вид был у Гая за столом. — Может быть, это сказалось на нем напряжение долгого визита Д'Ориака? Или он слишком взрослый, чтобы радоваться, сбросив с плеч обузу, а я всего лишь надоедливый детеныш, неспособный понять всю серьезность и последствия происходящего?» До Магдален так и не дошло, чем она провинилась; правда, испытывая подъем духа, радость и веселье, она едва ли была способна смотреть на окружающий мир трезво и непредвзято. Вот и сейчас, вместо того, чтобы еще раз задуматься, она впала в тоску, как обычно с ней бывало в таких случаях. Ее мысль меланхолически блуждала от предмета к предмету, но Магдален так и не пришла ни к какому выводу.

Она взглянула вверх: на ветке груши застрял бархатный бургундский берет Гая, поблескивая в лучах солнца золотым значком на фоне серой коры. Прыгнув для пробы, она убедилась, что с земли не достать. Для лазанья по деревьям она была одета не самым подходящим образом, и Магдален хватило ума не поддаваться искушению. Тогда она уныло побрела по саду, отыскивая какую-нибудь палку, чтобы подцепить берет и спихнуть его на землю.

В конце концов, ей это удалось. Она вернулась в замок с изрядно подпорченным настроением, раздумывая над тем, как встретит Гай ее появление на обеде. Она не смогла бы сказать, что расстроило ее больше: его мрачное лицо, когда ей было так весело, или то, что он бросил ее в саду. Может быть, имеет смысл заранее подстелить соломку? Она повертела в руке бархатный берет. Она могла бы подойти к Гаю под тем предлогом, что хочет вернуть ему эту дурацкую стариковскую шапку и, может быть, он воспримет такой ее поступок как шаг к примирению или простит ее?