Тем не менее Магдален не чувствовала себя виноватой в том, что настояла на увеселительной поездке. В его отсутствие она была буквально заперта в замке, как это обычно бывало, когда госпожа оставалась без защиты своего господина. Соколиная охота и спокойная поездка по сельской местности были единственными физическими упражнениями, одобренными сеньором де Жерве, который заботился о ее здоровье. Но он разрешал ей выезжать только вместе с ним. Поэтому Магдален считала себя вправе поехать на охоту.

Когда она появилась на птичьем дворе, зимнее солнце уже окрасило небо в розовый цвет. Гай уже был там и разговаривал с сокольничим, лениво теребившим своего сокола по шее былинкой. Собаки дрались на брусчатке из булыжника, увертываясь от копыт лошадей, оседланных и удерживаемых грумами, чье дыхание на морозном воздухе превращалось в белые клубы.

Магдален устремилась к сокольничему.

— Желаю вам хорошего дня, месье сокольничий. Надеюсь, Алерия в хорошем настроении? — Она засмеялась, и сокольничий нехотя улыбнулся. Сокол Магдален был птицей с тяжелым характером, иногда не подчинявшийся обучению сокольничего и жестоко испытывавшей его терпение. Он бы уже давно избавился от нее, если бы не настойчивые уговоры ее хозяйки, которой птица и была обязана своим характером.

— Она не летала три дня, госпожа, так что думаю, будет вести себя хорошо.

Магдален надела толстую вышитую перчатку, поданную пажом.

— Если она в первый раз будет плохо себя вести, я не хочу, чтобы она снова летела. Что с кречетом?

Кречет был радостью и гордостью Магдален. Этот неожиданный подарок она получила от отца как раз перед тем, как покинула Англию, подарок, символичный во многих отношениях. Законы соколиных забав были твердыми: птицы соответствовали определенным общественным слоям. Гай де Жерве, как граф, пускал перегрина, тогда как благородная дама — мерлина. Только лица королевской крови могли иметь кречета.

Кречет был выращен на птичьем дворе Ланкастера, но еще не выдрессирован, когда он подарил его своей дочери. Пройдет много времени, прежде чем новая хозяйка сможет пускать его. Но Магдален постоянно следила за воспитанием птицы.

— Она упряма, госпожа, — ответил сокольничий, но все услышали гордость в его голосе.

— Но стоит твоих усилий, — сказал Гай.

— О да, так и есть, милорд. В следующем месяце, госпожа наверняка сможет пускать ее. Хотите на нее посмотреть?

Однако Магдален была уже на полпути к птичьему двору, ее подбитый мехом плащ развевался.

На птичнике было темно, а воздух пропитан кровью и птичьим пометом. Птицы, привязанные к своим насестам, сидели блестя глазами, с хищно загнутыми клювами, со сцепленными когтями, в полном молчании, но со скрытым протестом человеческой воле.

— Как ты ее назовешь? — Гай остановился рядом с Магдален перед кречетом.

— Диана, — не задумываясь ответила Магдален, — охотница.

Он кивнул, улыбаясь:

— Королевское имя для королевской птицы. А теперь пора ехать. Уже почти день.

Они выехали из замка дорогой, которая вела от задних ворот к реке. Река огибала основание холма и извиваясь, протекала через весь город перед тем, как слиться с Уазой на окраине Компенского леса. Земля под копытами лошадей была твердой; от морозного воздуха щеки Магдален порозовели и зарумянился кончик носа. Она подняла голову, отбросила назад вельветовый капюшон своего плаща и глубоко вздохнула.

— Ах, как хорошо на воле! Когда я заперта в замке, это напоминает мне мое детство в Беллере.

Гай засмеялся.

— Я совсем не хотел, чтобы ты вспоминала Беллер!

Магдален быстро взглянула на него:

— Знаешь, как-то раз Сумасшедшая Дженнет сказала, что придет время, когда я буду молить, чтобы все осталось таким, как есть, каким бы плохим оно ни было.

Это воспоминание обдало ее замогильным холодом, и она увидела, как нахмурился Гай.

— Но она была действительно сумасшедшей, — сказала Магдален, пытаясь отшутиться. — Я не верю, что ее предсказание сбудется.

Но, сама того не желая, она разрушила обаяние свежего утра, воспоминания отравили веселую интимность, с которой начался день. Она ощутила печаль, которую навлекла и на своего спутника, и не могла найти слов, чтобы ее рассеять. Она знала, что он постоянно живет с чувством вины. Но сама она этой вины не ощущала, ибо как может такая любовь, какую они испытывали друг к другу, быть греховной?

Они пустили своих соколов вдоль берега реки, где у кромки коричневой, медленной воды густо рос тростник. Стая розовых, кричащих гусей стремительно поднялась от тростника при появлении угрожающей тени перегрина. Но они были слишком легкой добычей, чтобы вызвать интерес птицы, и вновь сели на воду с громкими криками и хлопаньем крыльев.

— Вернемся назад, если ты беспокоишься о делах, — сказала Магдален приглушенным тоном, так как все удовольствие от прогулки куда-то исчезло.

Его губы скривились в напряженной улыбке.

— У меня действительно много разных дел. Сейчас, должно быть, часов восемь?

— Да, — согласилась она, поворачивая лошадь, — давай вернемся.

Гай думал, мучительно пытаясь найти выход из терзающей его душу ситуации, в которой оказался, полюбив Магдален.

Магдален же вдруг пришпорила своего коня и понеслась легким галопом вдоль берега реки. Гай, испугавшись не на шутку, кинулся за ней, и догнал ее только тогда, когда она натянула вожжи и остановилась.

— Не сердись, — ласково сказала она, верно угадывая его чувства, — мне нужно было это сделать.

— Что? — не понял он.

— Я предпочитаю видеть тебя рассерженным, а не печальным, — ответила она со скрытым вызовом.

— Я не расстроен. С чего ты взяла?

— Нет, расстроен. Ты полон сожаления и печали.

Он вздохнул.

— Я хочу не того, что есть. Разумеется, ты понимаешь?

Она пожала плечами.

— Я понимаю, но знай, что твоя любовь сделала меня счастливой.

Как всегда, Гаю нечего было возразить на такое утверждение. Мысль Магдален была ясной и простой. Она давно объявила ему о своей любви как об абсолюте, и рядом с этим ничто другое не было для нее по-настоящему важным.

Он удивлялся: неужели молодость придает ей такую уверенность в правильности своих чувств и поступков? Хотя в глубине души подозревал, что это не так. Магдален Ланкастерская — дочь двух знатных и властных особ, и именно они наградили ее теми чертами характера, которые сделали Магдален своевольной и самоуверенной.

Тем временем она смотрела на него своими ясными серыми глазами.

— Неужели ты на самом деле хочешь, чтобы все изменилось, любимый?

Он медленно покачал головой.

— Нет, если это означает потерять твою любовь. Я печален оттого, что не могу обладать тобой полностью и навеки.

Она улыбнулась, ее лицо осветилось радостью.

— Тогда я считаю, мы помирились?

— Да, любовь моя, помирились, — прислонившись к ней, он провел по нежному изгибу ее щеки тыльной стороной руки в перчатке: — Я отгоню от себя печаль.

Они вернулись в замок веселые и по-прежнему счастливые.

Магдален, сменившая платье на голубовато-серое бархатное, так шедшее к ее глазам, обсуждала с дворецким, какие вина следует подать к обеду, когда с зубчатых стен замка донеслись сигналы охотничьих рожков.

Она услышала первые тревожные крики, возвещавшие о приближении отряда, за ними почти немедленно последовало требование геральдического опознания.

— Кажется, у нас будут гости, — произнесла она обычным тоном, — я должна посоветоваться с управляющим. Но вместо того, чтобы исполнить сказанное, она поднялась на стену замка, чтобы самой взглянуть на прибывших.

Гай, как только услышал геральдическое опознание, поспешил на внутренний двор, где стал поджидать сержанта, чтобы тот ему сообщил, кто просит гостеприимства. Уровень приема и его личное участие будут зависеть от ранга прибывших. Тут от заметил Магдален на стене и присоединился к ней.

Они вместе смотрели вниз, на отряд, ждавший, когда через ров опустится мост. Штандарт был не знаком Гаю. Однако он слышал, как герольд дал сигнал в честь гостей.

— Это прибыл сеньор Шарль д'Ориак, состоявший в родстве с госпожой из замка Бресс и требующий гостеприимства у своей родственницы. — Послышался голос рыцаря с той стороны рва.

Гай тяжело вздохнул. Вот они и пришли. Интересно, зачем? Вряд ли в стенах замка они смогут причинить Магдален какое-то зло.

— Это тот человек, который приставал ко мне в Кале, — испуганно сказала Магдален. — Он склонял меня идти вместе с ним в сад монастыря, но я испугалась…

— Да, — быстро произнес Гай, считая, что он должен рассеять ее страхи. — Но он и на самом деле твой родственник. Оливье определил, что его мать была сестрой твоей матери. И в этом случае мы должны оказать достойный прием.

Ее лицо стало серым. Она не знала, почему так боится. Но инстинкт подсказывал ей, что этот человек опасен.

— Но я не хочу его видеть! Он принесет зло в этот дом.

Гай знал, что это правда, но должен был отрицать. Магдален и не догадывалась об угрозе Боргара в ее адрес и в адрес ее отца или об их причастности к смерти Эдмунда. Если посвящать ее в это, то нужно ей рассказать и обо всем остальном: о крови, предательстве и убийствах, сопровождавших ее появление на свет.

— Не волнуйся, — успокоил он ее, — ты не можешь отвернуться от своего кузена.

Гай сказал что-то часовому, стоящему рядом с ним, и тот побежал на нижний двор.

Герольд протрубил приветствие, и подъемный мост был опущен, а решетка поднята. Магдален, бледная, но уже успокоившаяся и решившая, что другого выхода нет, прошла с Гаем во внутренний двор, чтобы приветствовать вновь прибывших у входа в большой зал.