Нельзя сказать, что вид обнаженного мужского тела был для Магдален вновинку. В жаркие дни солдаты из гарнизона купались прямо голышом в речке у боковых ворот или просто обливались водой прямо на дворе. В этот двор девочке, конечно, ходить было запрещено, но кто может удержать скучающего в одиночестве ребенка? А в Хэмптоне она не единожды видела в соседней деревне дурачка Джека — тот ходил голый, похожий на стриженую овцу, и никому не приходило в голову сделать ему замечание. Но близость обнаженного тела Эдмунда в уединении этой маленькой комнаты совершенно парализовала ее, и она только старалась не смотреть на него. И все же она не могла не заметить его крепкого телосложения, юношеской гибкости, мускулов, вздувшихся на руках и ногах.

Все время, прошедшее со дня венчания, Эдмунд вел жизнь воина. Ему приходилось спать в канавах и в стогу, в замках и аббатствах, изнеможение порой сваливало его с ног прямо в воротах захваченного города, и он погружался в глубокий сон посреди раздетых трупов, горящих зданий, воплей насилуемых и стонов раненых. Он видел, как людей забивают насмерть дубиной и закалывают мечом, и убивал и закалывал. Он сражался один на один с противником, подчас не имея в руках ничего, кроме ножа, он познал вкус крови и хмельную радость побед. Ему доводилось быть свидетелем пыток, безжалостной резни, неправедного суда, хладнокровных экзекуций, и все это он воспринимал как неизбежную сторону своего ремесла, ибо ему от рождения суждено было оставаться воином, до тех пор пока Бог бережет его.

У него было много женщин за это время, по большей части — шлюх. Исключая одну… Но об этом он старался не вспоминать. Он уже покаялся, исполнил епитимью и получил отпущение грехов, так что можно не волноваться. Но он совершенно не имел представления, как следует вести себя с девственницей и знатной леди, а потому испытывал неудобства в обществе этой изящной, гибкой и молчаливой девушки. Ее присутствие заставляло его трепетать, а все потому, думал он, что это — его жена. Жены не шлюхи, и их уступчивость господину — совсем иное, чем уступчивость, купленная лестью или за звонкую монету.

Отвернувшись от него, Магдален чрезмерно аккуратно сложила полотенце, тем самым как бы подчеркивая, что ее обязанности теперь исчерпаны…

— Магдален!

Голос позади ее был хрипл, но страстен, рука, положенная на плечо — тверда. Он повернул ее к себе, и в глазах, ярко-голубых, как у дяди, она прочла ярость страсти, и задрожала, как котенок, до срока оторванный от живота матери-кошки. Перед лицом этой необузданной силы, перед натиском могучего тела воина она ощутила себя безнадежно хрупкой. Она вспомнила, как обращался с леди Гвендолин Гай де Жерве: мягкие речи, нежные прикосновения и легкие поцелуи. Откуда ей было знать о годах страстной любви между Гвендолин и ее мужем, когда оба были по-юношески здоровы и полны сил, и в бесконечных слияниях могучее тело Гая изливало свою страсть в нежное и хрупкое тело Гвендолин? Магдален ничего этого знать не могла, но ей так хотелось увидеть хоть каплю нежности в глазах этого незнакомого и пока что чужого мужчины!

Эдмунд же, дернув, привлек ее к себе, одной рукой обхватил ее талию, а другой резко поднял ее лицо к своему рту. Она ощутила вкус вина на его ищущем языке. Он прижал ее так сильно, что груди стало больно. Магдален уже не боялась. Безразличие и усталость заменили ей все чувства. Нет смысла противиться тому, что с ней должно произойти в ближайшие несколько минут. Однажды ведь это случается с любой женщиной, если только она не решит постричься в монахини или остаться, как леди Элинор, старой девой, содержанкой у своего брата или иного родственника.

Она упала на кровать, придавленная его телом, и ощутила, как его рука под платьем судорожно стискивает ее бедра. Она чуть приподнялась, пытаясь подобрать сбившуюся юбку и с ненавистью ожидая конца этого кошмара, хотя, наверное, эта рука и этот человек вовсе не хотят сделать ей больно.

Просто он не умел по-другому. Ему и в голову не приходило, что с ней надо обращаться не так, как с прочими женщинами, с которыми он имел дело. Он не знал, что можно иначе.

Когда все кончилось, он откатился от нее и мгновенно провалился в тяжелый сон — естественное для молодого человека следствие недельного путешествия верхом, сегодняшнего чрезмерного возлияния и усталости от совокупления.

Магдален с легким стоном вытянула ноющее тело и устремила взор в потолок. Свечи не были зажжены, и зимний полумрак оживляли только красноватые отсветы горящего камина. Платье задралось, и жесткий валик из юбок резал поясницу. Магдален наконец нашла в себе силы, осторожно выбралась из постели и расправила юбки. На простыни, где она только что лежала, осталось яркое красное пятно. «По крайней мере он получит неопровержимое доказательство невинности жены,» — подумала она, направляясь к двери и морщась от боли при каждом шаге. Тихо отдернув щеколду, она выбралась в коридор и со вздохом облегчения закрыла за собой дверь. И тут обида, жалость к себе, какая-то безысходность затопили ее сердце, и слезы неудержимо хлынули из глаз. Прижавшись к каменной стене, она опустилась на пол, и зарыдала.

Гай де Жерве поднимался по лестнице, хорошо зная дорогу к своей комнате еще по прошлому визиту. Он уже собирался открыть дверь, как вдруг услышат всхлипывания. Он оглянулся и тут заметил в конце коридора маленькую фигурку, белый чепец и горностаевая накидка сверкали в свете факела. На миг ему показалось, что это брошенная на пол сломанная кукла, но тут же понял, что это Магдален. Он быстро зашагал, почти побежал к ней, но Магдален уже отпрянула от стены, медленно встала и двинулась к лестнице.

— Магдален! — он поймал ее руку, когда она попыталась отстранить его и пройти мимо. — Что с тобой, Магдален? Что произошло?

Она отрицательно покачала опущенной головой, не поднимая заплаканных глаз.

— Ничего особенного, милорд. Я пойду в свою комнату, если вы позволите, — она медленно высвободила руку.

На секунду он задержал в своей ладони ее хрупкие пальчики, пытаясь заглянуть ей в глаза, хотя все итак было ясно. Случилось то, о чем он заставлял себя не думать, когда Магдален с тоской в глазах, но решительно вышла из зала вместе со своим супругом.

Теперь Гай, провожая ее взглядом, увидел на накидке ярко-красное пятно. С губ у него слетело проклятье в адрес Эдмунда де Бресса, но тут же Гай раскаялся. Эдмунду никто не объяснил, как ведут себя с молодой женой, и в этом виноват прежде всего сам де Жерве. Хотя излишняя чувствительность — обуза для воина, и было бы странно развивать в молодом человеке, которому до конца жизни придется глядеть смерти в лицо. «Нет, все уладится естественным путем. Перемелется, мука будет. Так было и у нас с Гвендолин,» — решил Гай и пошел в отведенные ему покои.

Магдален добралась до комнаты, которую все еще делила с теткой, и стала сдирать с себя измятую одежду.

— Приготовь мне вымыться, Эрин, — коротко приказала она служанке.

— Да, миледи, — присела в реверансе Эрин. — Но сперва я, с вашего разрешения, помогу вам раздеться.

— Да, будь добра. — Магдален прекратила борьбу с кружевами и крючками, предоставив все проворным пальцам служанки.

— О, миледи, у вас кровь на накидке! — с досадой воскликнула Эрин. — А ведь до месячных еще далеко.

— Вот именно, что далеко, — вяло сказала Магдален. — Унеси платье и накидку и застирай их до блеска. Было бы очень жалко лишиться такого красивого наряда, надев его всего лишь в третий раз.

Эрин прикусила язык и воздержалась от дальнейших замечаний. Она сама уже не раз побывала в объятиях здоровяка-конюха, слуги сэра Беллера, и уж конечно, быстро сообразила, почему у госпожи запачкана накидка. Супруг, победоносно вернувшийся с войны, одержал еще одну победу — о чем тут еще спрашивать?

Магдален вымылась перед камином, и горячая вода размягчила ее тупо ноющее тело. Кровотечение остановилось, так что речь шла не более чем об обычных последствиях, сопровождающих утрату невинности. Только почему-то ей показалось, что Эдмунд де Бресс, в общем-то, так и не овладевал ею, так и не познал ее толком.

Поглощенная этой мыслью, она дала Эрин обтереть себя и выбрала для праздничного пира платье из золотистого бархата и парчовую накидку, подбитую мехом. Герцог Ланкастер щедро одарил дочь приданым после свадьбы — этого нельзя было отрицать. Вот только поводов надевать наряды за все это время так и не представилось.

Затянув платье и спрятав волосы под изящный чепчик, она решительно направилась в спальню Эдмунда. Тот еще спал, когда она вошла, но, когда дверь, хлопнув, закрылась, зашевелился.

— Милорд, давно пора вставать и одеваться на пир, — она подошла к кровати, голос ее звучал холодно и строго.

Эдмунд застонал — голова гудела с похмелья. Протерев глаза, он глянул на девичью фигурку у кровати, и все вспомнил. Он потянулся к ней, собираясь вновь затащить ее в кровать, но она резко оттолкнула его руку.

— Милорд, я только что вымылась и оделась на пир, и дважды не собираюсь этого делать. Вам позвать оруженосца?

Эдмунд сел и тут заметил пятна крови на простыне. Почесав в затылке, он посмотрел на Магдален.

— Этого следовало ожидать, — сказала она сухо. — Так бывает, когда девушка лишается невинности.

— Да, я знаю, — он нетерпеливо приподнялся в постели. — Иди ко мне, я хочу еще, дорогая.

Она отодвинулась.

— У меня после вас рана, и надо подождать, пока она заживет.

Эдмунд выглядел испуганным.

— Рана? Но мне никто никогда ни о чем таком не говорил.

— Значит, вам просто не приходилось иметь дела с девственницами, — все так же сухо возразила она. — Я позову оруженосца.

— Мне бы хотелось, чтобы ты спала со мной в этой комнате, — сказал он нерешительно, чувствуя, что робеет от ее холодной официальности. — Но я заметил, что твоих вещей здесь нет.