Он был выскочкой – ужасное обстоятельство для семьи с титулом, дарованным бесчисленные поколения назад. Возможно, еще во времена Завоевателя [4]. С тех пор, как Аннабель помнила себя, мистер Мэйсон был смертельным врагом papa. Ей и mama запрещалось замечать его или миссис Мэйсон даже тогда, когда они, время от времени, вместе бывали в церкви. Им не дозволялось даже смотреть на Мэйсонов или признавать сам факт их существования. Рapa всегда говорил, что это позволило бы Мэйсонам раздуться до невыносимых размеров и поощряло бы их на дальнейшую дерзость.

А теперь мистер Мэйсон прибыл с визитом?

– И вы приняли его, papa? – спросила Аннабель.

– Я велел проводить его в кабинет Палмера, а не в гостиную. Но он не пожелал изложить свое дело никому, кроме меня.

Мистер Палмер был секретарем papa.

– Я был вынужден увидеться с ним.

Ну, конечно же, вынужден. Ведь мистер Мэйсон так богат. А papa стал страшно беден после недавней потери всех тех денег и такого расточительства прошлым летом.

– Он приехал, чтобы предложить тебе брак, – добавил отец.

– Мистер Мэйсон… предложить брак? – страдающе пропищала она.

– Ох, Аннабель, – впервые заговорила ее мать, – Конечно же, миссис Мэйсон жива. Речь идет о мистере Реджинальде Мэйсоне, за которого ты выйдешь. Об их сыне.

Аннабель застыла. Если в ее голове еще и оставалась кровь, то сейчас вся она отхлынула. В ушах стоял легкий звон. Вдыхаемый воздух казался холодным. Она стиснула руки, вонзив ногти в покалывающие ладони, изо всех сил стараясь не осесть бесчувственной грудой к ногам родителей.

– Вы намереваетесь выдать меня за мистера Реджинальда Мэйсона? – наконец выговорила она, уставившись на отца.

Потому, что он богат. Или, во всяком случае, богат его отец. Никакой другой причины не было. Ненависть papa к мистеру Мэйсону была почти навязчивой идеей.

Отец зловеще улыбнулся.

– За сына угольщика. Получившего дорогое образование, но с угольной пылью, забивающей его вены. Необузданного молодого негодяя, слывущего безумно расточительным, порочным и распущенным. С отцом и матерью, являющимися олицетворением вульгарности. Все амбиции Мэйсона направлены на то, чтобы втереться в ряды бомонда. И так как ему самому не удалось достичь этой цели за тридцать лет с лишним лет многочисленных попыток, теперь, наконец, он увидел удобный случай для своего сына и, не колеблясь, ухватился за него. Ты можешь быть погублена, Аннабель, но ты все еще дочь графа Хаверкрофта. Ты все еще леди Аннабель Эштон. Для кого-то, вроде Мэйсона, ты все еще ценный приз. И он, несомненно, готов очень дорого заплатить даже за такой подпорченный товар.

Аннабель призвала на помощь свое аристократическое достоинство и высокомерно вскинула брови, а также нос и подбородок. Она даже ухитрилась глухо рассмеяться.

– Надеюсь, papa, вы немедленно отправили его восвояси?

Мать захлюпала носом.

Отец уставился на нее каменным взглядом.

– Что я сделал, так это принял его предложение. У меня не было выбора. Ты лишила меня возможности выбора. Мэйсон снова приедет завтра со своим сыном для того, чтобы сделать формальное предложение, которое будет принято. Тобой.

Звон в ушах Аннабель начал затихать.

– Я этого не сделаю, – прошептала она. – Я не сделаю этого. Вы меня не заставите. Я люблю Томаса.

Голос ее отца был подобен грому.

– Ты никогда больше не упомянешь это имя в моем доме, – прогремел он. – Но относительно одного ты вполне права. Я не могу вынудить тебя. Однако я могу завтра же отправить тебя в Мидоу-Холл и сделать так, чтобы ты отрабатывала свое содержание как горничная. Да поможет мне Бог, но я не могу позволить себе оставить тебе содержание и еще платить горничной. Ты, конечно же, не можешь полагать, что я радуюсь этому унижению, Аннабель. Иметь в зятьях молодого Мэйсона? Иметь Мэйсона тестем? Быть обязанным ему за то, что он спас меня от моих затруднений, а тебя от погибели? Зная, что равные мне всегда будут за глаза смеяться надо мной? Завтра ты выслушаешь предложение молодого Мэйсона и примешь его.

– О Аннабель, – сказала мать, начиная свои уговоры. – Он привлекательный молодой человек. И ему только двадцать пять. Полагаю, что он просто еще не нагулялся, как и все молодые люди. Полагаю, что он будет…

Ее голос затих. Муж повернулся к ней.

– И откуда, Элен, ты знаешь, как выглядит молодой Мэйсон?

Вопрос был абсурдным. Молодой Мэйсон сидел в футе от них в церкви каждое воскресенье, когда обе семьи пребывали в своих поместьях. Когда бы Аннабель мельком не бросила на него взгляд, он или хитро поглядывал на нее, или иронично вскидывал бровь, или складывал губы бантиком, намекая на поцелуй. Он был, как только что сказала мать, очень привлекателен.

– Я не выйду за него. Меня не волнует, насколько он молод или привлекателен и насколько респектабельным может стать в недалеком будущем. Меня не заботит то, как много его отец готов заплатить. Я не буду этого делать, – поспешно сказала Аннабель.

И сама услышала, как дрожит ее голос.

– Они приедут завтра днем, в два часа, – сказал граф. – До этого времени, Аннабель, ты должна передумать. В противном случае тебя ждет тяжелая однообразная работа в Мидоу-Холле, и это в том случае, если я его не потеряю. Если тебя не привлекает перспектива выйти за молодого Мэйсона, то в том, что это стало не только возможным, но и необходимым, ты можешь винить только себя.

Да, действительно, в этом она могла винить только саму себя, призналась себе Аннабель, когда он жестом предложил матери покинуть комнату, без единого слова вышел следом за нею и закрыл за собой дверь. Она разработала план, привела его в действие, и… ну, вот, пожалуйста. Вместо маркиза Уингфорда она должна выйти за Реджинальда Мэйсона, если ее отец настоит на своем.

Из огня да в полымя.

Она опустилась на скамеечку, оказавшуюся рядом, и прижалась лбом к коленям. Или Реджинальд Мэйсон вместо маркиза Уингсфорта, или ее отец будет совершенно разорен.

Милостивый боже, какой-то час тому назад в их дом мог зайти кто угодно. Это мог быть даже маркиз, пришедший, чтобы простить ее и все же сделать предложение. Но приехал мистер Мэйсон. Купить ее для своего сына.

Глава 2.

Семнадцать лет назад.


Правила были строгими.

Малышка никогда не сомневалась, что ее любят, несмотря на то, что родители часто бывали далеко – на сезоне в Лондоне, или в гостях у своих многочисленных друзей в каком-нибудь загородном поместье. Она знала, что они все равно ее любят, как любит ее и старенькая няня, которая в далеком туманном прошлом была няней mama. Она была счастливым и оберегаемым ребенком.

Разумеется, правила были установлены для ее же блага и должны были уберечь от всяческих бед. Так, например, она никогда не должна была одна отходить от дома далее огородов позади него и партерного сада [5] перед ним. Это правило ей не особенно докучало, ведь она могла занять себя: нюхать цветы, разговаривать с садовниками, бегать вприпрыжку по усыпанным гравием дорожкам сада или воображать, что она в лабиринте и безнадежно заблудилась и что ее преследует лев или медведь.

И все же, это было несколько скучноватое правило, ведь она была любознательным ребенком, к тому же одаренным богатым воображением. Она часто стояла среди цветов или на дорожке, посыпанной гравием, и спрашивала себя, что же находится за ее маленьким мирком кроме дороги, что ведет в деревню. Она действительно не знала ответа, так как mama не любила бывать на свежем воздухе, во всяком случае, она этого не делала, а у нянюшки были слишком старые и слабые ноги, чтобы долго гулять, исследуя окрестности.

У няни также была стариковская привычка засыпать среди бела дня и спать крепко и долго. Однажды малышка вычислила продолжительность ее сна, наблюдая за большой стрелкой часов в детской. Та полностью обошла вокруг циферблата и снова была на полпути, прежде чем няня, всхрапнув и вздрогнув, проснулась и заметила, что она, должно быть, на минутку задремала.

Когда ей исполнилось пять, малышка стала пользоваться этими часами нянюшкиного сна для восхитительного непослушания. Она принялась исследовать земли вокруг дома. Это не такое уж большое непослушание, говорила она себе, ведь она никогда не выходит за пределы парка. Но эти похищенные часы всегда были такими волшебными! Было что-то очень соблазнительное в том, чтобы нарушать правила и наслаждаться духом свободы и приключений.

Однажды днем, проводя время таким образом, она обнаружила собрата по непослушанию. По крайней мере, она предположила, что он был таковым, ведь все дети, конечно же, подчинялись жестким правилам, а рядом с ним не было видно ни родителей, ни няни.

Она подходила к реке, которая очерчивала восточную границу парка – ее самое любимое место, потому что там она могла лежать на животе на берегу, наблюдая как в воде снуют рыбки, – когда услышала очень громкий всплеск и помчалась вперед, надеясь хоть мельком увидеть гигантскую рыбу, выпрыгнувшую из воды.

Но это оказалась вовсе не рыба, а мальчик. И когда она прибежала к месту событий, он уже выбрался из воды. На нем были только панталоны. Он был бледным и тощим. Его голову и лоб облепила масса темных волос, а глаза казались черными, хотя, наверное, они были просто темно-коричневыми.

Она узнала его. Это был мальчик, на которого ей в церкви запретили даже смотреть. Потому, что он вульгарный. Но сейчас-то они не в церкви?

– О, Боже, – воскликнула она, подбежав и резко остановившись в нескольких футах от берега и от него. – Вы свалились в воду?

В первый момент она подумала, что он испугался звука ее голоса, но затем его глаза нашли ее и бесцеремонно оглядели. Он презрительно усмехнулся: