Помимо того, что Реджи должен был унаследовать все огромное состояние своего отца, он отчасти являлся владельцем Виллоу-Энд – приличного дома и поместья в Гемпшире, своего рода подарка, сделанного ему четыре года тому назад, на двадцать первый день рождения. Полное право владения должно было перейти к нему после тридцати или в день его бракосочетания, в зависимости от того, что случится раньше. Однако, подарок могли просто отобрать до наступления этих дат, если бы посчитали, что Реджи его недостоин. Но такая угроза никогда не звучала. До сегодняшнего дня.

– Никто в высших кругах не примет меня, – указал Реджи, оттирая пальцем то, что, возможно, было маленьким пятнышком на голенище его сапога. – Во всяком случае, не в качестве мужа.

– Кто-нибудь да примет, – зло буркнул отец. – Все, что нам надо, это держать глаза и уши раскрытыми и ждать походящей возможности.

– Но не в следующие лет десять или около того, – твердо сказал Реджи. – Не стоит торопиться. Пока я совершенно счастлив.

Повторить эти слова было ошибкой. Отец пронзил его свирепым взглядом.

– Но не я. Я нисколько не счастлив, Реджинальд. Я не знаю, что случилось с тобой в последнее время. Я имел обыкновение считать себя счастливейшим из отцов. Я имел обыкновение считать тебя лучшим из сыновей, – вздохнул он. – Я немедля начну подыскивать тебе невесту. И присмотрю из благородных. Я не растрачу тебя впустую на дочь какого-нибудь там захудалого джентльмена.

– Нет, – твердо заявил Реджинальд, распрямляя ноги и спину. – Сэр, я не намерен жениться только для того, чтобы вам понравиться. Нет, даже если вам удастся убедить одну из принцесс крови согласиться на меня.

Тяжелые брови отца взлетели вверх чуть ли не до середины лба.

– Чтобы понравиться мне? Ты вообще не нравишься мне, Реджинальд. В последнее время ты не нравишься ни мне, ни твоей матери. Она защищает тебя, талдыча, что ты просто еще не перебесился. Если это и так, то ты бесишься слишком долго. Ты женишься, парень, как только я подыщу тебе подходящую невесту, остепенишься и заживешь пристойной жизнью.

– Прошу прощения, сэр, – в голосе Реджи послышалась стальные нотки, хотя говорил он достаточно вежливо, – Но вы не можете принудить меня.

– Тут ты прав, – отец зловеще понизил голос. – Не могу. Но я могу отнять у тебя содержание, а это как отнять воздух, которым ты дышишь. Я могу и поступлю так, если ты откажешься сделать предложение первой же леди, которую я для тебя найду.

Реджи откинулся назад на своем стуле и уставился на сердитое, непримиримое лицо своего отца. Угроза становилась весьма ощутимой.

– Вы должны быть благодарны, сэр, что, на самом деле, я никогда не делал ничего такого, чтобы могло бы опозорить вас, как поступают со своими отцами некоторые аристократы. И леди это касается в той же степени, что и джентльменов. Полагаю, вы слышали о леди Аннабель Эштон?

Леди Аннабель была дочерью графа Хаверкрофта, поместье которого граничило с земельной собственностью Мэйсона в Уилтшире. Если и имелся кто-то в светском обществе, кого отец Реджи ненавидел сильнее других, то это был именно Хаверкрофт. Бернард Мэйсон приобрел имение тридцать лет тому назад, когда заработал свое состояние и перебрался туда с возвышенными надеждами на то, что войдет в другой мир. Он протянул своему соседу руку дружбы только для того, чтобы обнаружить, что та повисла в ледяной пустоте. Граф избрал своей тактикой не только пренебрежение им и его притязаниями, но и игнорирование самого факта его существования. Он приказал поступать так же и своей семье, и всем, кто от него зависел. Мэйсон, не желая быть побежденным, сначала объявил Хаверкрофта тщеславным щеголем, а затем приказал, чтобы его семья и слуги никогда не смотрели бы в его сторону, а также в сторону его жены и дочери.

Лучшие семьи по соседству ступали по туго натянутому канату сохранения пристойных отношений с обоими могущественными соседями, не отворачиваясь ни от одного. Но их лояльность все-таки склонялась в сторону графа. Они открыто свидетельствовали ему свое почтение всякий раз, когда граф бывал в своей резиденции – что, к счастью, случалось нечасто, – и были спокойно любезны с Мэйсонами, по существу не вовлекая их в общественную жизнь. Они могли пообщаться с ними на местных ассамблеях, но только потому, что граф на них никогда не бывал.

Это были не самые приятные тридцать лет. Реджи вырос в этой атмосфере взаимной ненависти и презрения. По правде говоря, когда обе семьи были в своих резиденциях, он приходил в церковь воскресным утром, чтобы поразвлечься. Мэйсоны и Эштоны занимали передние церковные скамьи по обеим сторонам от прохода и вели себя так, будто другая семья вовсе не существовала. За исключением того, что эти двое мужчин демонстрировали это несуществование очень нарочито – величественный и надменный граф из семьи, которая не существовала, и отец Реджи, с громогласной сердечностью приветствовавший всех, кроме семьи, которая не существовала. При этом, по утрам в воскресенье его северный деревенский акцент всегда был более заметен, чем обычно.

– А что с ней такое? – тотчас же встрепенулся отец.

Реджи хихикнул.

– Несколько ночей тому назад она сбежала с новым кучером Хаверкрофтов. Красавчиком, как говорят. Хотя они не проехали и дюжины миль в сторону шотландской границы, прежде чем их догнали и приволокли назад в город. По крайней мере, приволокли назад ее. Кучер, похоже, трус, выскочил из окна гостиницы, в которой их настигли. Его бренных останков на земле обнаружено не было, посему посчитали, что он сбежал. К несчастью, прежде чем эту пару остановили, они были замечены половиной знакомых, а сейчас большая часть другой половины также знает эту историю. И, не сомневаюсь, в весьма приукрашенном виде. Она опозорена. Погублена. Как и ожидалось, Уингсфорт разорвал с ней все отношения, и никто не желает занять его место. Ей повезет, если она найдет трубочиста, который бы на ней женился.

Он принялся смахивать пушинку с рукава своего сюртука.

Отец уставился на него, разинув рот.

– Уингсфорт разорвал все отношения? Он же богат, как Крез, вернее, его отец – как-никак герцог. И как же теперь Хаверкрофт будет выкручиваться?

Ни для кого не было тайной, что пару лет назад граф Хаверкрофт сделал кое-какие опрометчивые инвестиции. В прошлом году, в ожидании получения от них огромных прибылей, он предпринял внушительную и непомерно дорогую перестройку своего загородного дома. А потом его инвестиции пошли прахом.

Весь сезон он настойчиво обхаживал Уингсфорта, сватая того за свою дочь, свой последний шанс на спасение от полного финансового краха.

– Говоришь, она погублена? – тихо вымолвил отец Реджи и едва заметно улыбнулся.

Реджи вдруг встревожился. Его рука замерла на рукаве.

– Я не намерен…, – он порывисто поднялся и уперся обеими руками в поверхность стола. – Чёрт возьми, я не намерен жениться на женщине, которая сбежала со слугой. Даже если она леди. И с титулом. Даже если вы усматриваете в этом сногсшибательную месть своему заклятому врагу. Если вы замышляете именно это, сэр, то можете незамедлительно все забыть без дальнейших хлопот. Я это делать не буду. Ваша вражда с Хаверкрофтом меня не касается.

Его отец хлопнул рукой по столу.

– Говоришь, она погублена? – повторил он так, будто бы и не слышал тревожный протест сына.

В напряженной тишине Реджи наблюдал, как ум его отца работал над новыми грязными обстоятельствами, прямо касающимися его соседа. Обстоятельствами, внезапно дававшими ему власть, которой он всегда жаждал. Он все еще улыбался. И это было не слишком приятное зрелище.

– Говоришь, она погублена? – повторил он еще раз, поднялся и оказался бы нос к носу с сыном, если бы не стол между ними. Он был ширококостным и объемистым в талии в отличие от стройного и элегантного Реджи. Но они были одного роста.

– Ну, парень, вот теперь-то мы кое-что увидим. Теперь-то мы увидим, кто благородный и могущественный, а кто достаточно порядочный, чтобы снизойти до его спасения. Теперь-то мы увидим, нужно ли, в конце концов, пожать соседскую руку, протянутую с дружбой и сочувствием.

Реджи едва мог говорить онемевшими от тревоги губами. Спину под рубашкой покалывало от стекавших вниз струек пота. Он даже слышал, как бьется сердце.

– Вы, как сосед, намерены выразить Хаверкрофту свое сочувствие? – еле выговорил он. – И ничего более?

Отец покачал головой, раздраженный тупостью сына.

– Реджинальд, для человека, чье образование стало мне так дорого, ты выставляешь себя редкостным болваном. Конечно же, я собираюсь предложить ему сочувствие и руку дружбы. Что это за соседи, если они не держатся вместе в трудные времена? Нет, парень, я предложу сочувствие не только в виде слов, сотрясающих воздух. Так может сделать любой. Мое сочувствие будет куда практичнее, как это у меня в обычае. Я собираюсь показать ему путь, каким можно выбраться из финансовой ямы, и, в то же время, способ, каким можно спасти дочь от бесчестия. Не сомневаюсь, сын угольного магната скорее придется ко двору, чем трубочист. Я собираюсь предложить ему тебя.

И он с триумфом уставился на сына.

– И если тебе это не нравится, дружище, – добавил он. – Можешь обвинять в этом только себя. Ты – моя плоть и кровь, и я всегда души в тебе не чаял, но сейчас я вынужден сказать, что ты заслуживаешь эту заносчивую, опозоренную девчонку. А она заслуживает тебя.

Реджи рухнул на стул.

Он был твердо уверен, что никакие доводы не заставят его отца передумать. Но, так или иначе, он должен попробовать. Его отец однозначно ожидал это от него. Тот снова уселся на свое место за столом и потирал руки, заранее ликуя.

Реджи глотнул только для того, чтобы обнаружить, что во рту совсем не осталось слюны.

Еще не было ясно, как Хаверкрофт отреагирует на то, что его отец, несомненно, настроен предложить, но игра уже наполовину сделана. Если вторая половина приведет к проигрышу, то это может надолго разладить его отношения с отцом. А леди Аннабель Эштон могла бы стать – нет, станет – погубленной навсегда.