Катерина мечтательно уставилась куда-то вдаль, не замечая, как гневно сверкают глаза её собеседника.

— Вы уж тоже меня, старого, простите, но ваш Василий, которого вы вставили в рамочку с ангелочками, по сути-то — прохиндей из мексиканского сериала! Этакий Дон Аферио, понимаете ли! Да что же у вас, женщин, с гордостью-то происходит, когда вы влюбляетесь? Куда она у вас проваливается? Вот взять хоть вас, Катерина Ивановна! Прожили вы со своим Васей жизнь, похоронили его давным-давно и до сих пор не поняли, как подло он поступил! Не только с моей Анютой, но и с вами. Конечно, я ему благодарен за то, что внучку мою в детский дом не сдал, но благодарность-то эта не возвышает его, а позорит!

Катерина, с ужасом смотревшая на Ивана Антоновича во время его обличительной речи, вдруг замахала перед его лицом руками.

— Нет, нет и нет! — задыхаясь, заговорила она. — Вы не должны так думать; вы совсем его не знали. Он был необыкновенным человеком — сильным, красивым, благородным. Да, да! Благородным. Разве не благородно то, как он поступил с девочкой, и никогда не ждал ни вашей благодарности, ни вашей помощи. Все его помыслы были только об их счастье, их дружбе. Он обожал их обеих, никого не выделял, и девочки его очень любили. А уж как похожи на него обе! Никто бы никогда не поверил, что они от разных матерей. В своё время что я, что Анюта ваша, безоговорочно увидели в нём смысл жизни. А Вася всё сделал, чтобы девочкам было хорошо и в семье, и друг с другом. Они всегда дружили! Недаром Даша так изменилась после смерти Зои. Для неё это был тяжелейший удар. Не знаю даже, когда она сможет от него оправиться.

Дрожащими руками она неловко вытащила сигарету из помятой пачки и закурила. Иван Антонович погладил Катерину по голове и тяжело вздохнул.

— Простите меня. Я наговорил много обидного, а вам памятник при жизни надо поставить. Мне сейчас даже жаль, что с вашим Василием я так мало общался! А что вы имели в виду, когда сказали: «Даша так изменилась после смерти Зои»?

Катерина задумалась, потушила сигарету и машинально потянулась за сладким пирожком. Потом встала из-за стола, долила в чайник воды и снова поставила на плиту. Надкушенный пирожок так и остался лежать на кухонном столе, а она вернулась на место и рассеянно взглянула на Слуцкого.

— Я даже не знаю, Иван Антонович, как ответить на ваш вопрос. Даша всегда была очень мягкой, покладистой, лёгкой. Несчастье, которое с ней произошло, конечно, изменило её характер. Особенно это проявилось в первые год-два после трагедии. Потом, когда её жизнь стала налаживаться, а она сама заявила о себе как о вполне состоявшейся личности, натура взяла свое, и к девочке стал возвращаться ей Богом данный оптимизм и состояние внутренней радости. Оно всегда ей было присуще, а сейчас это почти ушло. Она стала агрессивная и резкая. Всё наладится рано или поздно, я уверена, но в ней будто что-то надломилось. Даже когда она смеется, я чувствую — внутри у неё как огонь погас. Может, с вашим приездом, бог даст, оживёт девочка! — Она снова подошла к плите и взяла в одну руку попыхивающий чайник, в другую — недоеденный пирожок. — Давайте-ка я вам чайку горячего налью. — Не дождавшись ответа, она откусила от пирожка и тягучая сладкая капля ягодной начинки смачно плюхнулась на светлую блузку. Катерина засмеялась.

Иван Антонович протянул ей свою чашку и тоже засмеялся. Ему нравилось смотреть на Катерину.

— Люблю чаёвничать. Пирожков сладких наконец отведаю. Вот этот, который на вас капает, с чем он?

— С черникой.

— О! Я себе тоже с черникой найду! — Он наклонился над столом, придерживая рукой галстук.

— Иван Антонович, а вы по знаку Зодиака близнец? Как и девочки? — Она закашлялась. — В смысле, как и Даша?

— Почему? — искренне удивился он, зажав в руке пирожок.

— У вас на галстуке рисунок такой, по-моему, в виде двух человечков, которые держатся за руки… Нет разве? — неуверенно закончила она свой вопрос.

Слуцкий боязливо взглянул на свой галстук и неопределенно хмыкнул.

— Катерина, наденьте очки.

Она махнула рукой.

— Да ну их!

— Это не человечки, а подковы. На счастье… Как бы…

5

Иван Антонович проснулся ни свет ни заря, но чувствовал себя на удивление бодрым и отдохнувшим. Очень хорошо. Именно таким он и должен быть сегодня вечером. Ему предстояла встреча совершенно непредсказуемая — ни по содержанию, ни по результату, но отказываться от разговора с Залесским по этой причине он не намерен.

Жаль, если Зоин шеф окажется самовлюбленным хлыщом — с такими Слуцкому никогда не удавалось найти общего языка. А ему очень хотелось бы поговорить с ним о Зое. Слуцкий не мог четко сформулировать, что именно ему хотелось бы узнать, но его чертовски интересовала дочка Катерины с Дашиным лицом. Вчера от него не укрылось, какой возмущённый взгляд Даша бросила на мать, когда та упомянула о звонке с Зоиной работы. Снова между дамами какая-то нестыковка — Даша уже не первый раз осаживает мать подобной строгостью. Что-то здесь они не договаривают! Но об этом ему уж точно не расскажет ни одна из них.

Он выбрал конец рабочего дня. Не хотелось, чтобы в их личный разговор врывались деловые звонки и посетители, а часам к шести их активность должна заметно схлынуть. Проникнуть в серую многоэтажку, к которой вчера подвозил Катерину, оказалось несложно. Женщина в бюро пропусков покрутила в руках его американскую паспортину, спросила, к кому идет, записала что-то в журнал и даже улыбнулась, возвращая документ с вложенной в него пластиковой линейкой, которая и оказалась пропуском в здание. Слуцкий поднялся на второй этаж и чуть позже понял причину беспрепятственного проникновения к генеральному директору строительной фирмы «Золотое сечение» господину Залесскому Игорю Петровичу. Стала понятна и улыбка «бюро пропусков».

Оказывается, директор, начиная с самого утра, принимал поздравления по случаю своего сорокапятилетия. В свете этого события респектабельного вида пожилого человека в галошах серая многоэтажка восприняла как припозднившегося иностранца, пожелавшего засвидетельствовать почтение.

Молодая щекастая девица с рыжей чёлкой стерегла покой шефа, сидя за огромным рабочим столом, заставленным оргтехникой. Приёмная буквально утопала в цветах. Чтобы поставить букеты в воду, похоже, ей пришлось собрать вазы со всех этажей, но их всё равно не хватило, и охапки элегантных роз на длинных стеблях разместились на полу в нескольких вёдрах.

Цветочная экспозиция произвела на Слуцкого должное впечатление, и он как вкопанный замер посреди приёмной.

— Вы к Игорю Петровичу? — улыбаясь, спросила секретарша, с интересом уставившись на галоши посетителя.

Слуцкий протянул ей свою визитку и стал ждать, когда господин Залесский ознакомится с учеными званиями профессора американского университета. Директор-юбиляр с предупредительностью гостеприимного хозяина сам вышел в приёмную и пригласил Слуцкого в кабинет.

— Это моя жена Инна, — радостно представил он молодую женщину с лицом и повадками роковой красавицы. — Вы, наверное, поняли, что у нас сегодня семейное торжество и жена хочет увезти меня пораньше. — Он ласково посмотрел на свою жену, и та ответила долгим томным взглядом.

Интересная парочка. В другой раз Иван Антонович с удовольствием бы за ними понаблюдал. Он не стал ходить вокруг да около. Поздравив Залесского с днём рождения, просто сказал, что до недавнего времени здесь работала его племянница Зоя Щербакова, о которой и пришёл поговорить.

При упоминании о Зое выражение приветливого ожидания на лице Залесского сменилось на подозрительно-злобное, и только почтенный возраст посетителя и его отношение к американской научной элите не позволило хозяину кабинета указать Слуцкому на дверь.

— Да, работала. Теперь не работает. Умерла! — сказал он с вызовом.

— Игорь Петрович, я вижу, что с моей племянницей вы связываете что-то для себя неприятное. Прошу вас сказать мне, что?

— О мёртвых либо хорошо, либо ничего.

Залесский многозначительно посмотрел на часы, давая понять, что пора заканчивать неприятный ему разговор. Инна, до тех пор молча сидевшая на кожаном диване, картинно сложив длинные ноги, вдруг не по-праздничному взглянула на мужа и тоном, близким к скандальному, спросила:

— А почему, собственно, ты не хочешь сказать всё как есть?

— Иннок, не надо в это вмешиваться. Я сказал, что не желаю об этом говорить! — спокойно, но твердо сказал Залесский.

— Ну и чего ты добился своим молчанием благородным? — продолжала наступать «Иннок». — Нужно было сразу обратиться в милицию, а не к какому-то парнише. И деньги, глядишь, нашлись бы, и Костя Лапин, возможно, не погиб…

Она повернулась к Ивану Антоновичу и стала пояснять ему ситуацию таким тоном, словно разговаривала не с ученым мирового уровня, а с умственно отсталым:

— Вашей Зое мой муж, Залесский Игорь Петрович, шестнадцатого января в пятницу оставил деньги перед своим отъездом в командировку. Они предназначались для того, чтобы в понедельник девятнадцатого января — это, прошу заметить, день моего рождения — в ювелирном магазине была оплачена одна вещь. Для чего вашей Зое следовало взять вон из того сейфа, — она сделала изящный жест ручкой, ткнув пальчиком куда-то в глубь кабинета, — конверт с деньгами и привезти его мне… или прислать с водителем — неважно… В результате деньги исчезли, но муж посчитал, что подавать в милицию официальное заявление бессмысленно, потому что прямых улик против Щербаковой нет. А через день, в воскресенье, она погибла. Тогда он попросил ее дружка вежливо поинтересоваться у родственников, не знают ли они случайно что-нибудь о деньгах, которые опять же случайно могли попасть ей в руки перед смертью. Что этот дружок там накопал — неизвестно. По непонятному стечению обстоятельств, или я уж не знаю почему, он тоже умер. И тоже, представьте, трагически! Может, есть ещё третий фигурант, который из-за десяти тысяч долларов холодно убирает подельников? — Инна замолчала и требовательно посмотрела на мужа. — Ты помнишь, кстати, что так ничего и не подарил мне на день рождения?