— Вы щедры, — согласился Чжао. — А что скажете вы по поводу приданого?

Дон Мануэль успокаивающе улыбнулся. Он спланировал свое сватовство с большой хитростью, и вот теперь ему представилась возможность разыграть свою самую сильную карту.

— Я не прошу приданого, — вкрадчиво проговорил он, — мне незачем владеть большим, чем я уже владею. Такого сокровища, как рука вашей дочери, мне будет более чем достаточно.

Этот жест был настолько щедрым, что произвел впечатление на Чжао. Как он хорошо знал по опыту своего общения с европейцами, обычаи Востока и Запада сильно разнились и совпадали в исключительно редких случаях. Но так уж случилось, что традиция давать приданое за дочь оказалась общей для обоих миров. Счастье Лайцзе-лу играло для отца первостепенную роль, но, разумеется, ни один деловой человек не смог бы оставить без внимания тот факт, что в результате соглашения с португальским вельможей, он сохранял бы многие тысячи серебряных юаней. Вне всякого сомнения это обстоятельство делало предложение маркиза еще более привлекательным.

— Вы отказываетесь от приданого? — Чжао хотел еще раз убедиться, что правильно понял столь необычные условия.

Уже поздравляя себя с удачей, генерал-губернатор Макао улыбнулся.

— С удовольствием, — ответил он.

Хотя Лайцзе-лу считала себя глубоко преданной Джонатану Рейкхеллу, подобное предложение следовало серьезно взвесить.

— Буду с вами откровенен, — сказал Чжао. — Моя дочь питает глубокую привязанность к другому человеку, хотя и не видела его уже долгое время. Но она поступит так, как я прикажу ей поступить, это естественно. Однако мне больше по душе, если бы она согласилась на брак с вами по своей собственной воле.

— Разумеется, я полностью разделяю ваше желание, — дон Мануэль решил до конца воспользоваться ситуацией. — Пригласите молодую леди приехать в Макао. Вы будете моими гостями, и надеюсь, она благосклонно отнесется к нашему союзу после того, как получит возможность познакомиться со мной ближе.

Он казался столь же мудрым, сколь состоятельным и влиятельным. Так что вырос в глазах Чжао.

— Принимаю ваше приглашение с большим удовольствием, — ответил Чжао.

Решив, что девушка уже принадлежит ему, дон Мануэль позволил себе широко улыбнуться.

Однако Сун Чжао, знавший свою дочь, не разделял оптимизма собеседника. Долгая, трудная борьба предстояла впереди, прежде чем она согласится отказаться от Джонатана Рейкхелла и выйти за незнакомого ей человека.


Макао не походил ни на одно из мест, в которых довелось побывать Лайцзе-лу. Ее отец решил совершить путешествие по суше небольшими переездами, и все ее окружение, включавшее Сару Эплгейт, Кая и двадцать вооруженных до зубов слуг, добрались до места в два дня. Достигнув крошечной португальской колонии на побережье Южно-Китайского моря, они очутились в совершенно ином мире.

Если говорить точно, они по-прежнему оставались на территории Срединного Царства, потому что Португалия ежегодно платила императорской казне Китая за использование территории, а с торговых кораблей из Европы портовой таможней императора взималась пошлина. В то же время португальцы жили в Макао уже на протяжении трехсот лет, и эта своеобразная оккупация создала совершенно уникальную атмосферу. Здесь, на этом пятачке, Восток и Запад встретились в прямом понимании этого слова и перемешались.

Огромная церковь с крестом, венчающим высоко вознесенный купол, стояла напротив через улицу от еще более грандиозной пагоды, в которой свои религиозные обряды совершали китайцы. Дома с покатыми крышами, с балконами, украшенные резными орнаментами, соответствовавшими тысячелетним стандартам Срединного Царства, соседствовали с европейскими жилищами, окна которых отличались гораздо меньшими размерами, а похожей на коробки форме явно не доставало изящества линий, что с точки зрения китайцев являлось самым главным. Только цвета европейских домов от пастельно-голубого и зеленого до желтого и оранжевого делали их привлекательными. Дороги вымощены, так же как и протянувшаяся на полторы мили набережная, где любили прогуливаться жители Макао.

Люди, гулявшие вдоль набережной, главным образом женщины, вызывали интерес у Лайцзе-лу, не видевшей до этого ни одной европейской женщины, кроме мисс Сары. Жара и влажность в Макао затрудняли дыхание, поэтому дамы облачались в соответствующие свободные платья до лодыжек из легкого шелка и хлопка. У большинства были огромные шляпы с загнутыми полями, по цветовой гамме соответствовавшие платьям, и все без исключения с зонтиками, чтобы защитить свою нежную бледную кожу от горячих лучей субтропического солнца.

Лайцзе-лу внимательно изучала дам, понимая, что ей предстоит общение с подобным обществом после того, как она станет женой Джонатана и уедет с ним в далекие Соединенные Штаты. Очень немногие из них выглядели привлекательно, она будет продолжать носить китайские наряды, даже после отъезда в Америку.

На дорогах разъезжали западные экипажи, некоторые были запряжены парой или четверкой лошадей, и девушке пришлось признаться самой себе, что эти средства передвижения выглядели более комфортабельными, чем носилки, в которых ей приходилось передвигаться. У каждого европейца независимо от его национальности, — а здесь обитали представители многих национальностей, — сбоку висел меч или шпага. Также было удивительно видеть облаченных в дорогие наряды европейских женщин приблизительно ее возраста, прогуливавшихся в сопровождении своих спутников и не сопровождаемых вооруженной охраной.

Многие из европейских домов выделялись своими размерами, но разбитые около них сады были маленькими, а цветы росли в беспорядке. Очевидно иностранцам недоставало чувства порядка, гармонии и умения подбирать сочетания тонов, что придавало особую прелесть каждому китайскому саду.

В дальнем конце набережной возвышался уродливый каменный форт, ощерившийся пушками значительно превосходившими те, что находились на вооружении императорской армии и флота. Позади этого сооружения виднелось огромное бесформенное здание из камня и дерева, выкрашенное в ослепительно белый цвет, а присутствие португальских солдат, обливавшихся потом в униформе из плотной шерсти и вооруженных современными мушкетами, подсказало девушке, что это и был дворец генерал-губернатора. Лайцзе-лу невольно вспомнила многочисленные прекрасные строения Запретного города в Пекине, где проживал император Даогуан и его семья, и покачала головой. У европейцев отсутствовало представление о красоте.

Однако она не расстраивалась из-за того, что поехала в Макао, эта поездка должна помочь ей подготовиться к той жизни, которая ожидает ее в Америке вместе с Джонатаном. Если быть правдивой до конца, когда отец сообщил, что им предстоит нанести визит генерал-губернатору Макао, она не могла возразить. После всех лет подчинения было бы грубейшим неуважением, поступи она иначе, чем смиренно поклониться в знак повиновения его желаниям.

Однако визит в Макао вовсе не означал, что она выйдет замуж за маркиза де Брага. На каком основании сможет она отказать, если отец будет настаивать, предстояло еще придумать.

При появлении Суна и прибывших с ним, солдаты отдали честь, взяв ружья на караул. Ворота уродливого дворца распахнулись, несколько европейских дам, прогуливавшихся по дорожке, которая вела к парадному входу, не скрывая явного любопытства, разглядывали вновь прибывших и в особенности молодую китаянку, носилки которой внесли внутрь вслед за носилками отца. Ни один из хорошо воспитанных китайцев не стал бы пялиться столь неприлично, — и снова удивилась Лайцзе-лу.

Слуги-китайцы, облаченные в западноевропейские фраки, бриджи, белые чулки и башмаки с блестящими застежками, выглядели очень странно. Дверь распахнулась, и сам дон Мануэль Себастьян вышел на крыльцо встречать своих гостей. Он сильно потел и вытирал раскрасневшееся лицо огромным шелковым носовым платком.

После обмена приветствиями с Сун Чжао, генерал-губернатор настоял на том, чтобы собственноручно помочь Лайцзе-лу опуститься с носилок. Его прикосновение оказалось холодным и липким, и только прежние длительные тренировки по овладению строжайшей самодисциплиной позволили девушке скрыть свое негодование и отвращение, когда он, согнувшись в поклоне, поцеловал ей руку.

— Добро пожаловать в мой дом, — пригласил он.

Судя по тому, что ей удалось разглядеть, пока они шли по коридорам, она сделала вывод, что дворец плохо проветривается, в нем царил полумрак и он был буквально переполнен еще более уродливой западной мебелью. Она никогда не смогла бы жить в таком доме.

Лайцзе-лу вздохнула с облегчением, когда вместе с Сарой наконец попала в отведенные для них комнаты, приняла ванну и переоделась. Ей стало еще лучше, когда она увидела, что две служанки, наполнявшие ванну горячей водой, оказались китаянками.

Обе говорили на кантонском диалекте. Одна из них сказала:

— Вы первая китайская леди, которую когда-либо принимали в этом доме.

У Лайцзе-лу обострилось чувство неуверенности в собственной безопасности. Однако, пока она одевалась в облегающий чонсам с серебряным шитьем, ей кое-как удалось побороть свое беспокойство. Затем она нанесла едва заметные серебристые штрихи на веки, надела изящные серьги, опускавшиеся почти до самых плеч.

Вошла Сара Эплгейт, и даже Лайцзе-лу, не имевшая понятия о европейской моде, догадалась, что надетое на Саре платье с высоким воротом и длинными рукавами из черной тафты было старомодным и тесным.

Сара, обычно, нисколько не беспокоилась по поводу собственной внешности.

— Ты выглядишь, как всегда, великолепно, — проговорила она, — но не считай это оправданием для плохих манер.

Лайцзе-лу не могла удержаться от смеха.

— Я действительно предупреждаю тебя, дорогая.