– Лучшее средство помочь мне – это узнать, кто нарядился монахом и пришел ко мне в спальню. Найдите этого человека – и никакая помощь мне не понадобится.

Он печально взглянул на меня и покачал головой.

– Что вы хотите этим сказать? – осведомилась я.

– Как бы я хотел, чтобы вы доверили мне свои тревоги, как доверили бы их отцу. – Он заколебался, потом пожал плечами и добавил: – Отцу, который был бы вам ближе, чем ваш собственный. Я бы постарался защитить вас.

– Значит, мне кто-то угрожает?

– Скорее – что-то. Возможно, это наследственность. Возможно...

– Я вас не понимаю.

– Боюсь, я сказал лишнее.

– Напротив, вы недоговариваете. Если бы окружающие были со мной откровенны, я могла бы всем вам доказать, что вы напрасно считаете меня... душевнобольной.

– Но вы верите, что я хочу вам помочь? Вы согласны видеть во мне не только врача, но и друга?

Волнение доктора тронуло меня. Значит, от него не укрылось, что отец равнодушен ко мне и что меня это глубоко задевает. Он назвал меня беззащитной. Мне это никогда не приходило в голову, однако последнее время я начала думать, что это, к сожалению, правда. Мне так не хватало любви и тепла, – дядя Дик любил меня, но его не оказалось рядом в дни тяжелых испытаний, выпавших на мою долю. Доктор же предлагал мне свою дружбу, а с ней – ту самую отцовскую заботу, которой я была лишена.

– Вы очень добры, – сказала я.

На его лице отразилась радость. Он наклонился и с улыбкой похлопал меня по руке, потом промолвил с прежней серьезностью:

– Кэтрин... – Мне показалось, что он тщательно подбирает слова. – Вы только что потребовали от меня полной откровенности. Надеюсь, мне удалось убедить вас, что мною движет только забота о вашем благополучии. К тому же я многим обязан Роквеллам. Я хочу открыть вам одно обстоятельство, мало кому известное, но объясняющее мое отношение к этой семье. Помните, я рассказывал вам, что вступил в жизнь сиротой, лишенным средств к существованию, и что только участие некоего богатого покровителя дало мне возможность получить профессию? Так вот, этим покровителем был сэр Мэтью Роквелл. Теперь вы понимаете, что моя любовь и благодарность к его семье безграничны.

– Понимаю, – пробормотала я.

– Он хочет, чтобы его внук родился крепким и здоровым, и я приложу к этому все силы. Дорогая моя Кэтрин, вы должны довериться мне и позволить позаботиться о вас. Есть и еще одна вещь, о которой вы не знаете. Впрочем, я не уверен, надо ли сообщать вам об этом…

– Непременно!

– О Кэтрин, как бы вам не пожалеть о своей настойчивости! Много раз я хотел сказать вам, но не решался, вот и сейчас...

– Говорите же! Я не желаю оставаться в неведении.

– Достанет ли у вас сил, чтобы выслушать это, Кэтрин?

– Достанет, не беспокойтесь. Я в силах перенести все, кроме недомолвок и лжи. И я не успокоюсь, пока не выясню, кто пытается мне навредить.

– Я помогу вам, Кэтрин.

– Прекрасно! Так что же вы собирались мне сказать? Он все еще колебался.

– Вы должны понять: я говорю об этом только для того, чтобы убедить вас в необходимости прислушаться к моим советам.

– Обещаю прислушаться ко всем вашим советам, только скажите.

Доктор снова умолк, собираясь с духом, и наконец решительно произнес:

– Кэтрин, вам известно, что на протяжении многих лет я консультирую пациентов в Ворствистле.

– Да, да!

– Вы знаете, какого рода это заведение.

– Конечно, знаю.

– Как врач, я имею доступ к историям болезни…

– Естественно.

– Так вот, в Ворствистле находится близкий вам человек. Думаю – нет, просто уверен, – что для вас это новость. Вот уже семнадцать лет ваша мать является пациенткой Ворствистла.

Я уставилась на него, чувствуя, что пол уходит из-под моих ног, стены надвигаются на меня. Светлый кабинет и сидящий напротив меня человек с ласковыми глазами словно подернулись дымкой, заслоненные видением другого дома – темного и мрачного, с вечно опущенными жалюзи и ощущением нависшей трагедии. Я вспомнила голос, зовущий в ночи: «Кэти... Вернись ко мне, Кэти!», и своего несчастного отца, и его ежемесячные отлучки, из которых он возвращался опустошенный, печальный, измученный...

– Да-да, – продолжал доктор, – к сожалению, это правда. Говорят, что ваш отец очень привязан к жене и регулярно навещает ее. Иногда, Кэтрин, она узнает его, иногда – нет. Она нянчится с куклой, иногда понимая, что это кукла, но чаще принимая ее за свою дочь – за вас, Кэтрин. В Ворствистле для нее делается все возможное, но она никогда не покинет его. Вы понимаете, к чему я клоню, Кэтрин? Болезнь может передаваться детям. Но не пугайтесь так вы в надежных руках, мы вам поможем. Обещаю. Доверьтесь мне, Кэтрин.

Я закрыла лицо руками в беззвучной молитве. О Господи, просила я, пусть это окажется сном!

Доктор встал, подошел ко мне и обнял за плечи.

– Мы справимся, Кэтрин, – пообещал он, – мы будем бороться вместе.

Должно быть, слово «бороться» подействовало на меня отрезвляюще, ведь всю свою жизнь я провела в борьбе. Я снова вспомнила черную фигуру у своей кровати, и сквозняк, и задернутый полог. Нет, это не было галлюцинацией.

Доктор уловил перемену в моем настроении.

– А вы молодец, Кэтрин, – заметил он. – Но чувствую, вы мне не верите.

Твердым голосом я ответила:

– Я знаю, что кто-то злоумышляет против меня и моего ребенка.

– Как по-вашему, мог ли я быть настолько жесток, чтобы придумать всю эту историю о вашей матери?

Я задумалась. Загадочные поездки отца – не вымысел. Откуда доктор мог знать о них? И все же... Мне всегда говорили, что мама умерла. Предположим, она действительно находится в Ворствистле, – из этого вовсе не следует, что ее помешательство передалось мне. Я всегда отличалась самообладанием и рассудительностью, никогда не страдала истерией. Даже сейчас, измученная страхом и неизвестностью, я сохраняю выдержку, насколько это возможно при данных обстоятельствах. Нет, что бы ни случилось с моей матерью, мой рассудок здрав и ясен.

– Кэтрин, я вами восхищаюсь, – сказал доктор. – Вы сильная женщина. Поверьте, ваша мать, Кэтрин Кордер, на самом деле вот уже семнадцать лет содержится в Ворствистле, – вы же понимаете, что я не стал бы утверждать этого, не зная наверняка. Однако вы не верите, что унаследовали ее недуг хоть в малейшей степени. Это поможет нам справиться с ситуацией.

Я посмотрела ему прямо в глаза и решительно проговорила:

– Ничто не заставит меня усомниться в реальности того, что я видела собственными глазами и слышала собственными ушами.

Он кивнул.

– В таком случае, дорогая, нам надо выяснить, кто стоит за всеми этими странными происшествиями. У вас есть подозрения?

– Мне удалось узнать, кто исполнял роли монахов в живых картинах, а следовательно, мог сохранить рясу. Одним из этих людей был Люк, другим – Саймон Редверз. Оба они имеют виды на Кирклендские Забавы.

– Если кто-то сознательно пытался причинить вам вред…

– Так оно и было! – горячо заверила я. – Именно так!

– Кэтрин, вы переволновались и утомлены. Вам надо вернуться домой и отдохнуть.

Я вдруг поняла, что действительно очень устала.

– Пожалуй, вы правы. Мне бы хотелось побыть одной и все хорошенько обдумать…

– Я бы отвез вас, но мне нужно к больному.

– Я не хочу, чтобы домашние знали о нашей встрече. Я вернусь пешком... будто после прогулки.

– Вы не хотите им ничего рассказывать?

– Пока – нет. Я должна подумать.

– Вы очень отважны, Кэтрин.

– Но не слишком умна, к сожалению.

– Напротив, вы чрезвычайно умны. Могу я попросить вас об одолжении?

– Каком?

– Вы позволите Дамарис проводить вас?

– В этом нет необходимости.

– Вы же обещали слушаться меня, а известие о болезни матери сильно потрясло вас. Пожалуйста, Кэтрин, не упрямьтесь.

– Что ж, хорошо, – конечно, если Дамарис не будет возражать.

– Разумеется, не будет. Она с радостью вас проводит. Подождите здесь, я сейчас схожу за ней. Но сперва я налью вам глоточек бренди. Нет-нет, не отказывайтесь – это вас взбодрит.

Он подошел к шкафу, достал два бокала, плеснул в один из них немного бренди и дал мне, второй же наполнил для себя.

– Кэтрин, – сказал он, приподняв свой бокал и с улыбкой глядя на меня, – все будет в порядке, поверьте мне. Держите меня в курсе событий – вы же знаете, я на вашей стороне.

– Спасибо. Но я не могу все это выпить.

– Ничего, пары глотков вполне достаточно. Ну, а теперь я отправляюсь за Дамарис.

Не могу сказать точно, сколько времени доктор отсутствовал. Я была в состоянии думать только об одном: вот отец в очередной раз уезжает из Глен-Хауса и возвращается только на следующий день... Вероятно, он ночевал где-то поблизости от Ворствистла. Должно быть, свидание с женой так расстраивало его, что он хотел немного прийти в себя, прежде чем ехать домой. Так вот в чем причина уныния, царящего в нашем доме; вот почему я всегда стремилась вырваться из него. Отцу следовало предупредить меня, подготовить... А может, и хорошо, что я не знала. Может, лучше было бы не узнать этого никогда…

Дамарис вошла в кабинет в сопровождении отца. На ней было теплое пальто с меховым воротником, в руках – муфта. Мне показалось, что она недовольна и не хочет провожать меня, поэтому я еще раз заявила, что отлично дойду одна. Однако доктор решительно пресек мои возражения.

– Дамарис полезно прогуляться, – сказал он и улыбнулся так безмятежно, словно недавнего тяжелого разговора вовсе не было, словно это не он своим сообщением чуть не заставил меня усомниться в прочности моего рассудка.

– Вы готовы? – осведомилась Дамарис.

– Да, готова.

Доктор серьезно пожал мне руку и посоветовал принять на ночь снотворное, делая вид, что меня привели к нему жалобы на бессонницу. Я взяла флакон, который он мне протянул, и спрятала во внутренний карман плаща, после чего мы с Дамарис отправились в путь.