– Доктор Смит?

– Ну да. Хороший человек. Душевный такой со всеми – что с благородными, что с простыми. Сказал: «Не беспокойтесь, миссис Хардкастл, ваш малыш будет в полном порядке. Как огурчик, уж поверьте мне». И Этти выбросила все глупости из головы.

– Удачно, что за нами с Этти присматривает такой отличный доктор.

Мэри-Джейн снова улыбнулась. Я с удовольствием наблюдала за тем, как она заботливо вытаскивает мои вещи из чемодана и развешивает в шкафу. Казалось, вслед за ней, с ее славным лицом и йоркширским выговором, в комнату вошел здравый смысл.

В тот вечер после обеда мы сидели в гостиной на втором этаже, недалеко от моей комнаты, когда объявили о приходе доктора Смита.

– Пригласите его сюда, – сказала Рут и, когда дверь за слугой закрылась, добавила, обращаясь ко мне: – Он так внимателен, заходит почти каждый день.

– И совершенно напрасно, – проворчал сэр Мэтью. – Я чувствую себя превосходно.

Войдя в комнату, доктор Смит первым делом нашел глазами меня.

– Рад вас видеть, миссис Роквелл, – произнес он.

– Вы ведь знаете, почему она вернулась, а? – спросил сэр Мэтью.

– Представьте, да, и предрекаю, что к концу недели об этом будет знать вся деревня. Должен сказать, что ваша новость меня очень обрадовала... очень.

– В этом вы не одиноки, – заметил сэр Мэтью.

– Мы собираемся вместе осмотреть детскую, – объявила тетя Сара с видом ребенка, предвкушающего праздник.

– Да, и все как один подхватим, когда Кэтрин вознесет благодарственную молитву, – встрял Люк, и голос его показался мне слегка ироничным.

Наступила неловкая тишина, которую прервал доктор Смит.

– Мы должны заботиться о миссис Роквелл, – сказал он.

– Непременно, – заверила его Рут.

Доктор подошел ко мне и взял меня за руку. В этом человеке, несомненно, чувствовался какой-то магнетизм, – я замечала это и раньше, но никогда так сильно. Он был весьма хорош собой и, как мне казалось, способен на глубокое чувство. Вероятно, потерпев неудачу в семейной жизни, он перенес душевное тепло, не потраченное на жену, на своих пациентов. Я заметила, что сэр Мэтью, несмотря на свои ворчливые протесты, был рад приходу доктора и чувствовал себя в его присутствии спокойнее и бодрее. На память мне пришел рассказ Мэри-Джейн о том, как добр он был к ее сестре. Пожалуй, местные жители должны быть благодарны его жене, ведь из-за ее недостатков он был так внимателен к ним.

– Мне известна ваша любовь к верховым прогулкам, – проговорил доктор, – однако на вашем месте я не стал бы увлекаться ими... а через месяц их лучше вообще прекратить.

– Хорошо, – пообещала я.

– Не сомневаюсь, вы будете послушны и благоразумны.

– Вы недавно ездили в Ворствистл? – спросила Рут. – Да.

– У вас подавленный вид, да и понятно – это невеселое место. – Рут повернулась ко мне. – Доктор Смит оказывает бесплатные услуги не только беднякам, но и этому, этой больнице.

– Прошу вас, – со смехом вскричал доктор Смит, – не изображайте меня святым! Должен же кто-то время от времени осматривать тамошних больных... И не забывайте, я лечу не только бедных, но и богатых. Обираю богачей, чтобы помогать беднякам.

– Настоящий Робин Гуд, – заметил Люк. Доктор Смит повернулся к сэру Мэтью.

– Ну, сэр, – сказал он, – сегодня я намерен вас осмотреть.

– Это так необходимо?

– Раз уж я здесь.

– Хорошо, – с неудовольствием согласился сэр Мэтью, – но сначала вы присоединитесь к нашему тосту. Я прикажу принести из подвала бутылочку моего лучшего шампанского. Люк, позвони.

Люк повиновался, и сэр Мэтью отдал распоряжение пришедшему на звонок лакею.

Шампанское откупорили и разлили по бокалам. Подняв свой бокал, сэр Мэтью провозгласил:

– За моего внука! – Он обнял меня за плечи, и все выпили. Вскоре после этого доктор отправился вслед за сэром Мэтью в его комнату, а я удалилась в свою. Мэри-Джейн, как и положено расторопной горничной, уже расстилала мою постель.

– Спасибо, Мэри-Джейн.

– Вам нужно еще что-нибудь, мадам?

Я ответила «нет» и пожелала ей спокойной ночи, но когда она уже стояла в дверях, окликнула ее:

– Мэри-Джейн, ты случайно не знаешь такое место, которое называется Ворствистл?

Она застыла как вкопанная и уставилась на меня.

– Конечно, знаю, мадам. Это в десяти милях отсюда, как ехать в Хэрроугейт.

– А что это такое, Мэри-Джейн?

– Там держат сумасшедших.

– А, понятно. Доброй ночи, Мэри-Джейн.

На следующее утро меня разбудила Мэри-Джейн – она пришла с горячей водой и намерением раздвинуть шторы. Мне было приятно, проснувшись, увидеть ее жизнерадостное лицо. Она удивилась, обнаружив, что шторы не нуждаются в ее внимании, – я сама раздвинула их вчера вечером, перед тем как лечь спать, а также открыла окно. Судя по всему, Мэри-Джейн разделяла убеждение, что ночной воздух вреден.

Я объяснила ей, что всегда сплю с открытым окном, за исключением самых морозных зимних дней, – в результате она решила, что за мной и в самом деле надо хорошенько присматривать.

Приняв ванну, я отправилась завтракать в столовую, чувствуя, что изрядно проголодалась. Неудивительно, ведь теперь я ем за двоих, подумала я, накладывая себе на тарелку яйца, бекон и тушеные почки. Согласно распорядку, завтрак подавался с восьми до девяти, блюда в посуде с подогревом ставились на специальный боковой столик, и каждый обслуживал себя сам.

Я позвонила, чтобы принесли горячий кофе. Вскоре ко мне присоединился Люк, а за ним Рут. Она заботливо осведомилась, хорошо ли я спала и нравится ли мне моя комната, потом поинтересовалась, каковы мои планы на сегодня. Люк объявил, что едет в Райпон и с радостью выполнит все мои заказы. Я поблагодарила его и сказала, что мне действительно надо будет кое-что купить, но я еще не решила, что именно.

– До счастливого события еще уйма времени, – заметил он, и его мать ласковым шепотом сделала ему замечание: подобные высказывания казались ей неделикатными. Я же ничего не имела против, наоборот, была готова обсуждать эту тему постоянно.

Я сказала, что после завтрака немного прогуляюсь, – мне не терпелось снова увидеть развалины аббатства.

– Кажется, ты неравнодушна к развалинам, – проговорил Люк – Должно быть, только из-за них и вернулась.

– Ничего удивительного, они очень живописны, – ответила я.

– Ты не должна утомляться, – предостерегла меня Рут.

– Я чувствую себя прекрасно и думаю, что от прогулки вреда не будет.

– И все-таки будь осторожна.

Разговор перешел на местные дела: усилия викария собрать деньги на содержание церкви; базары и распродажи, которые он устраивал с этой целью; бал в поместье одного из соседей, на который мы не могли пойти из-за траура.

Солнце яркими потоками врывалось в окна уютной столовой, и в это утро дом не выглядел зловещим. Даже аббатство, когда я подошла к нему несколько часов спустя, показалось мне всего лишь грудой древних камней.

Прогулка доставила мне большое удовольствие. Я была спокойна и готова примириться с версией, что Габриель покончил с собой из-за слабого здоровья. Не знаю, почему я вдруг решила удовлетвориться этим объяснением, – возможно, из-за боязни подумать о другом.

Домой я возвращалась через развалины. Сегодня здесь царили тишина и безмятежность; сияющее солнце, озаряя поросшие травой каменные плиты и разрушенные стены, прогнало мистические страхи. Вспомнив тот вечер, когда я бродила здесь, дрожа от ужаса, я посмеялась над своей глупостью.

За ленчем я увидела только Рут и Люка, сэр Мэтью и тетя Сара ели в своих комнатах.

Вернувшись к себе, я принялась составлять список необходимых покупок. Честно говоря, это было несколько преждевременно, однако я с таким нетерпением готовилась к появлению на свет своего ребенка, что не могла ждать. От этого занятия меня оторвал стук в дверь.

– Войдите, – пригласила я.

На пороге возникла тетя Сара с заговорщической улыбкой на устах.

– Я хочу показать тебе детскую, – заявила она. – Пойдем? Я охотно поднялась – мне было интересно побывать там.

– Это в моем крыле, – продолжала тетя Сара. – Я частенько туда захожу. – Она хихикнула. – Поэтому все говорят, что я впала в детство.

– Уверена, что никто не говорит ничего подобного, – возразила я, и ее личико сморщилось.

– Говорят, говорят, – настаивала она, – но мне это нравится. Раз уж первое детство не вернешь, остается только устроить себе второе – в старости.

– С удовольствием побываю в детской прямо сейчас, – сказала я.

Ее лицо разгладилось и прояснилось.

– Идем же.

Мы поднялись по лестнице на верхний этаж. Проходя мимо коридора, который вел в мою бывшую спальню, я ощутила невольную дрожь, ибо воспоминания о Габриеле и маленьком Пятнице, которые я тщетно пыталась подавить, ожили с новой силой. Однако тетя Сара не заметила моего волнения – ей не терпелось поскорее оказаться в детской.

Вскоре мы уже были в южной части дома, и меня снова поразила мгновенная перемена, произошедшая в старушке, – в ней появилась почти девичья живость.

– На самом верху, – пробормотала она, поднимаясь по незнакомой мне короткой лестнице. – Классная комната, детская и спальня, комнаты няни и ее помощниц. – Распахнув какую-то дверь, она приглушенно объявила: – Это классная комната.

Я увидела просторное помещение с тремя окнами; оконные ниши были оборудованы сиденьями; слегка покатый потолок говорил о том, что мы находимся под самой крышей. Я с удовлетворением осмотрела решетки, которыми по традиции были забраны окна. Значит, мой ребенок будет здесь в безопасности.

Возле одного из окон стоял большой стол, вдоль которого тянулась длинная скамья. Подойдя поближе, я разглядела на крышке стола царапины и зарубки, оставленные не одним поколением Роквеллов.

– Взгляни! – воскликнула Сара. – Прочти это.

Я нагнулась и обнаружила вырезанное перочинным ножиком имя: «Агарь Роквелл».