Но Дилис я все-таки написала, не могла устоять.

«Случилось чудо! Я выхожу замуж! Подумай только, раньше тебя! О нем я тебе уже писала — это он помог мне с собакой. Он тоже живет в Йоркшире, в удивительном старинном доме рядом с руинами аббатства. Все решилось так быстро, что до сих пор не могу опомниться. И до сих пор не знаю, люблю ли его. Знаю только, что, если он уедет и мы больше никогда не встретимся, я этого не перенесу. О, Дилис, как это чудесно! Ведь до встречи с ним мне даже жить не хотелось. Ты не представляешь, как у нас дома уныло! Я и сама, пока жила в Дижоне, успела об этом забыть. Мрачный у нас дом — не то чтобы в него не заглядывает солнце, нет! Люди, которые в нем живут, мрачно на все смотрят».

Я разорвала письмо. Что я, с ума сошла? Разве Дилис сможет уяснить то, чего и мне-то самой не понять? Не могу же я объяснить ей, что не знаю толком, почему решила выйти за Габриэля! Потому ли, что мне его жаль и тянет помочь ему, а может, отчаянно хочется любить кого-то, кто принадлежит только мне, или потому, что отец погнушался моей попыткой проявить к нему внимание, хотя я ничего не просила взамен, а может, потому, наконец, что мне хочется бежать отсюда, бежать из родного дома!

Вместо этого я написала Дилис короткую записку с приглашением на свадьбу.

Фанни все равно относилась к моим делам скептически. Она ворчала, что так замуж не выходят, и в подтверждение своих слов не уставала вспоминать разные пословицы, например: «Наспех жениться — не устанешь казниться», и предрекала, что я еще хлебну горя. Однако мрачные предчувствия грядущей катастрофы, видно, привели ее в хорошее настроение, и она решительно заявила, что, если мои будущие родственники приедут на свадьбу, мы со свадебным угощением в грязь лицом не ударим.

Письмо от Габриэля приходили одно за другим — нежные, страстные письма. Но писал он только о том, как жаждет нашего союза. А о том, как отнеслись к предстоящей свадьбе его родные, даже не упоминал.

Дилис ответила, что я пригласила ее слишком поздно, у нее уже все дни расписаны и вряд ли она сможет уехать из Лондона. Я поняла, что наши жизни пошли разными путями и прежней дружбе настал конец.

Габриэль вернулся за три дня до свадьбы и поселился в гостинице «Королевская корона», что примерно в полумиле от нашего дома.

Когда Мэри поднялась ко мне доложить, что Габриэль в гостиной, я радостно кинулась вниз по лестнице. Он стоял спиной к камину, устремив глаза на дверь. Как только я вошла, он бросился ко мне, и мы обнялись. Габриэль был взволнован и выглядел моложе, чем до отъезда, в нем не чувствовалось былого напряжения.

Сжав ладонями его лицо, я поцеловала его.

— Словно мать любимое дитя, — пробормотал он.

Это было точное определение моих чувств. Мне хотелось смотреть за ним, не спуская глаз, хотелось, чтобы то время, которое ему суждено прожить, он прожил безмятежно и счастливо. Я не была страстно влюблена, но не придавала этому значения, ведь в то время я еще не знала, что такое страсть. И все-таки я по-своему любила Габриэля. И когда он прижимал меня к груди, понимала, как нужна ему именно такая моя любовь.

Высвободившись из его объятий, я усадила Габриэля на кушетку. Мне не терпелось услышать, как отнеслись его родные к сообщению о нашей помолвке и сколько народу приедет на свадьбу.

— Ну, понимаешь ли, — медленно произнес он, — отец слишком слаб, чтобы ехать так далеко, а другие… — Он пожал плечами.

— Габриэль! — поразилась я. — Уж не хочешь ли ты сказать, что никто из них не приедет?

— Видишь ли, тетя Сара тоже слишком стара, чтобы разъезжать… И…

— Но у тебя же есть сестра, а у нее сын!

Габриэль смутился, между бровями пролегла складка.

— Кэтрин, милая, — воскликнул он, — да какая разница? Ведь это же не их свадьба, а наша!

— Значит, никто не приедет? Может быть, они не одобряют наш брак?

— Почему? Конечно, одобряют. Но разве сама свадебная церемония так важна для всех? Послушай, Кэтрин, я вернулся, мы снова вместе! Я хочу, чтобы мы были счастливы!

Меня расстроило его вновь омрачившееся лицо, и я постаралась скрыть разочарование. Как странно! Чтобы никто из его родных не захотел приехать на нашу свадьбу! Неслыханно! Но если подумать, то все происходившее с нами было не так, как у других.

В дверь заскреблись. Это Пятница понял, что вернулся Габриэль, и рвался к нему. Я отворила дверь. Пес пулей кинулся в объятия Габриэля. Я стояла и наблюдала, как Габриэль, смеясь, отбивается от попыток Пятницы лизнуть его в лицо.

Я убедила себя, что нечего было и ждать от родных Габриэля обычных поступков, ведь от него самого я этого не жду, и порадовалась, что Дилис ответила на мое приглашение отказом.


После свадьбы мы с Габриэлем собирались провести неделю в Скарборо, а оттуда направиться в Киркленд. Так что рано или поздно мне предстояло узнать, как относится семья моего супруга к нашему браку, надо только набраться терпения.

Июньским днем нас с Габриэлем обвенчали в нашей деревенской церкви, ровно два месяца спустя после того, как мы познакомились. К алтарю меня вел отец. Я была в белом платье, спешно сшитом нашими деревенскими портнихами, в фате и венке из слердоранжа.

На свадебном обеде, устроенном в большой гостиной Глен-Хаус, гостей было раз-два и обчелся — викарий с женой и доктор, тоже с женой.

Как только выпили за наше здоровье, мы с Габриэлем сразу уехали. Свадьба была очень тихой. Мы с радостью покинули наших немногочисленных гостей и уселись в экипаж, который доставил нас на станцию, где мы сели в поезд, направляющийся на побережье.

Когда мы оказались одни в купе первого класса, я почувствовала, что теперь мы ничем не отличаемся от других новобрачных. До тех пор мне все представлялось каким-то нереальным. Слишком необычной была наша свадьба: ее поспешность, отсутствие родных жениха, немногочисленные гости на торжественном обеде… Но теперь, когда мы остались одни, я успокоилась.

Габриэль с довольной улыбкой держал меня за руку, и я чувствовала себя вознагражденной. Я никогда не видела его таким спокойным. Вот, значит, чего ему всегда недоставало — покоя. Пятница тоже ехал с нами. И помыслить нельзя было не взять его с собой. Не будучи уверена, как он поведет себя в дороге, я раздобыла для него специальную корзину. Корзина была крупного плетения, так что он нас видел, к тому же я все время с ним беседовала, утешая, что ему совсем недолго придется быть в заключении. Я привыкла все ему объяснять. У Фанни это вызывало издевательскую усмешку. Разговоры с собакой она считала «дурацким кривляньем». Наконец мы прибыли в гостиницу.

В первые дни нашего медового месяца, видя, как отчаянно цепляется за меня Габриэль, стараясь высвободиться от наваливающихся на него приступов глубокой меланхолии, я чувствовала, что люблю его все сильней. Я принимала за любовь радость, что так нужна кому-то.

Стояла великолепная погода, солнце светило целыми днями, мы трое — Пятница не оставлял нас ни на минуту — много гуляли. Мы изучили все чудесное побережье, от бухты Робин Гуда до Флемборо-Хед. Любовались великолепными бухточками, величавыми утесами и открывающимся за ними видом на вересковую пустошь.

Мы с Габриэлем любили ходить и часто гуляли пешком. А иногда брали напрокат лошадей и уезжали обследовать здешние места, сравнивая эти пустоши с нашими. На берегу мы не раз натыкались па полуразрушенные стены какого-нибудь старинного замка и в один прекрасный день набрели на разрушенное старинное аббатство. Габриэль не мог оторваться от этих руин. Но, как я вскоре заметила, их вид снова поверг его в уныние. В первый раз за все наше свадебное путешествие им овладела прежняя печаль, которую я давала себе слово побороть. Пятница сразу почуял, что Габриэль больше не беззаботен, как все эти дни. И пока мы разглядывали руины, пес улучил момент и даже начал тереться головой о ногу Габриэля, с мольбой подняв на него глаза, будто хотел напомнить, что нас трое, что мы вместе и поэтому должны быть довольны жизнью. Вот тогда-то я и почувствовала, что мое радостное настроение начинают омрачать легкие облачка тревоги.

— Габриэль, — обратилась я к нему, — это аббатство напоминает тебе Кирклендское?

— Все развалины похожи, — неопределенно ответил он.

Mire хотелось расспросить его поподробней. Я не сомневалась: его что-то беспокоит, и это «что-то» связано с Кирклендским аббатством и «Усладами».

— Сознайся, Габриэль, тебе это сходство неприятно, — не сдержалась я.

Он обнял меня. Я видела, какие усилия он прилагает, чтобы избавиться от одолевающих его мрачных мыслей.

Я быстро перевела разговор:

— Похоже, сейчас начнется дождь. Не лучше ли вернуться в гостиницу?

Он обрадовался, что я не стану засыпать его вопросами, на которые ему пришлось бы давать уклончивые ответы. А я сказала себе, что скоро сама попаду в его, а теперь и мой дом. Там-то я смогу выяснить, в чем причина странного поведения моего мужа. А до той поры остается только ждать. Вот когда узнаю, в чем дело, смогу бороться с тем, что его тревожит. Не допущу, чтобы счастливые дни, которые нам суждено прожить вместе, были чем-то омрачены.

Глава 2


Свадебное путешествие закончилось. В последний день мы оба немного нервничали. Габриэль все больше молчал, а меня это раздражало: я не могла взять в толк, отчего сегодня он весел, а назавтра мрачнее тучи. Может быть, я волновалась перед предстоящей встречей с семейством Рокуэлл, но признаваться в этом мне не хотелось. Пятница почувствовал наше настроение и присмирел.

— Он хочет сказать, что нам теперь ничего не страшно — нас трое, — объяснила я Габриэлю, и кажется, это его немного развеселило.

Поездка через северную часть Йоркшира оказалась долгой, так как нам предстояла пересадка. И до Кейли мы добрались только к вечеру.

На станции нас ждал экипаж — довольно большой. И я заметила, что, увидев меня, кучер явно изумился. Мне показалось странным, что он не знал о женитьбе Габриэля. А было ясно, что он о ней не слышал. Иначе чего бы ему удивляться, увидев новобрачного с женой?